Цезарь, стр. 61
Положительно, не было никакой выгоды в том, чтобы иметь этого черта Цезаря своим врагом. Если вы Помпей, он вас разобьет. Если вы Катон, он засмеет вас.
Консулы, в свою очередь, покинули Рим, что даже не совершили – так они торопились сбежать – жертвоприношения богам, без которого они обычно не покидали город. Сенаторы последовали за ними или даже опередили их, хватая каждый самое ценное, что ему попадалось под руку.
Цицерон поступил так же, как и все остальные. Он взял с собой сына, оставив жену и дочь.
– Если начнут грабить, крикнул он на прощанье, идите под защиту к Долабелле.
Позже он написал им:
«Формии, январь.
Подумайте хорошенько, мои дорогие души, какое решение вам принять. Не решайте ничего наспех: это не только мое дело, но и ваше. Останетесь ли вы в Риме? присоединитесь ли вы ко мне в каком-нибудь безопасном месте?
Вот что я думаю: в Риме, благодаря Долабелле, вам ничего не угрожает; и даже если начнутся грабежи и прочие крайние меры, ваше присутствие на месте может оказаться для нас великим спасением.
Но, с другой стороны, я думаю о том, что все честные люди покинули Рим и забрали своих жен с собой; а в том краю, где я нахожусь, столько преданных нам городов, столько наших земель, что вы могли бы часто навещать меня и покидать всегда, когда вам удобно, все время оставаясь при этом на нейтральной территории. По правде сказать, я не знаю, какое из двух этих решений лучшее. Посмотрите сами, что делают женщины вашего положения; и главное, поберегитесь, как бы не заждаться слишком долго и не смочь выехать, когда вы захотите. Это дело заслуживает того, чтобы вы зрело поразмыслили над ним вместе с нашими друзьями; скажите Филотиму, чтобы он привел дом в готовность к обороне и держал там достаточную охрану; и постарайтесь, пожалуйста, найти надежных письмоносцев, чтобы посылать мне каждый день весточки от вас; и, наконец, если вы дорожите моим здоровьем, берегите ваше.»
Как видите, Помпей бежал; консулы бежали; сенат бежал. Катон бежал, Цицерон бежал, бежали все! Паника стала всеобщей.
«Но самым ужасным зрелищем, – говорит Плутарх, – был вид самого покинутого города, который в этой буре был подобен кораблю без кормчего, плывущего наугад по бурному морю страха и ужаса».
Даже Лабиен, легат Цезаря, ради которого он рисковал жизнью, покинул армию Цезаря и бросился бежать вместе с остальными римлянами, вдогонку за Катоном, Цицероном и Помпеем.
Тот, кто увидел бы в тот миг дороги Италии с высоты птичьего полета, подумал бы, что все это перепуганное население бежит от чумы.
Один-единственный факт может дать представление об ужасе, царившем в Риме.
Консул Лентул пошел в храм Сатурна, чтобы забрать деньги из спрятанной там потайной казны. В тот момент, когда он уже открывал дверь, он вдруг услышал на улице крики, что показались цезаревы разведчики. Он так поторопился сбежать, что забыл запереть дверь, которую только что открыл; так что когда Цезаря обвинили в том, что он взломал двери храма Сатурна, чтобы взять в нем три тысячи ливров золота, которые он действительно взял:
– Именем Юпитера, – сказал он, – мне не было нужды их взламывать: консул Лентул так боялся меня, что оставил их открытыми.
Глава 54
Но в планы Цезаря вовсе не входило становиться подобным пугалом для Италии. Этот образ разбойника, эта репутация грабителя и поджигателя совершенно не шли к нему. Ему нужно было привлечь на свою сторону порядочных людей; он мог добиться этого только силой великодушия и милосердия.
Для начала он отослал Лабиену его деньги и пожитки. Затем, когда брошенный против него отряд вместо того, чтобы сражаться с ним, не только присоединился к нему, но и выдал ему своего капитана, Луция Пупия, он отпустил этого Луция Пупия, не причинив ему никакого вреда.
Наконец, зная, какой сильный страх заставлял опрометью мчаться Цицерона, он послал письмо Оппию и Бальбу с наказом написать Цицерону:
Цезарь, Оппию и Бальбу.
«Клянусь вам, что с большим удовольствием узнал из вашего письма об одобрении того, что произошло в Корфинии. Я последую вашим советам; это будет для меня тем более просто, что они находятся в согласии с моими намерениями. Да, я буду настолько мягок, насколько это будет возможно, и я сделаю все, чтобы вернуть Помпея. Попробуем это средство, чтобы завоевать сердца и сделать нашу победу долговечной. Мои предшественники не смогли изгнать ненависть жестокостью, и не сумели насилием закрепить свой триумф, за исключением, однако, Суллы. Но я не намерен становиться его подражателем. Мы изыщем новые способы побеждать, и утвердимся за счет милосердия и великодушия. Теперь, как же следует поступить, чтобы добиться этого? У меня в голове уже есть кое-какие мысли, и к ним, я надеюсь, добавятся и новые. Прошу вас, вы тоже, со своей стороны, подумайте об этом.
Кстати, Нумерий Магий, префект Помпея, был схвачен моими войсками. Встретившись с ним, я поступил так, как решил, то есть немедленно вернул ему свободу. После этого еще два префекта Помпея оказались в моей власти. Их я тоже отпустил. Если они захотят выразить мне свою признательность, пусть они убедят Помпея быть скорее моим другом, чем другом моих врагов, чьи козни и происки привели Республику к тому плачевному состоянию, в котором мы ее видим».
А что же такого сделал Цезарь в Корфинии, чтобы заслужить одобрение Оппия и Бальба?
Цезарь осадил город Корфиний. Как это случалось прежде, и как это должно было случиться вновь, жители сдали город; но, сдав ему город, они сдали ему и людей Помпея: Лентула, – не того Лентула, который спасался так живо, что забыл запереть двери сокровищницы, нет: этот Лентул – Лентул Спинтер, друг Цицерона; вскоре Цицерон будет говорить о нем в письме к Цезарю; – Домиция Агенобарба, предка Нерона, Вителла Руфа, Квинтилия Вара, Луция Рубия и многих других.
Все эти люди приготовились к смерти; они были так уверены, что им не избежать ее, что Домиций попросил дать ему яд и проглотил его. К счастью, тот человек, к которому он обратился, в расчете на великодушие Цезаря дал Домицию безвредное питье. – Не будем забывать об этом Домиции: даже после помилования он останется одним из злейших врагов Цезаря.
Полагая, что Цезарь будет верен традициям гражданской войны, они не надеялись избежать казни. Марий и Сулла предали смерти очень многих, кто уж точно заслуживал меньшего, чем они. Что сделал Цезарь?
Произнес небольшую речь, в которой он попенял двоим-троим из своих друзей за то, что они повернули оружие против него; и затем, защитив их от оскорблений солдат, отпустил их целыми и невредимыми.
Более того, он велел вернуть Домицию сто тысяч золотых филиппов, отданных им на хранение магистратам, хотя он прекрасно знал, что эти деньги не принадлежат Домицию, но что это деньги из казны, и их дали ему на то, чтобы он оплатил солдат, которые должны были сражаться против него, Цезаря.
Вот что он сделал в Корфинии, и вот за что его хвалили Оппий и Бальб, которым он поручил вернуть к нему Цицерона.
И действительно, Бальб написал Цицерону сам, переслал ему письмо Цезаря, убедил его, и Цицерон вскричал, что он знает Цезаря, что Цезарь – это сама доброта, и что он никогда не считал его способным на кровопролитие. Тогда Цезарь сам написал Цицерону:
Цезарь, император, шлет привет Цицерону, императору!
«Ты ничуть не ошибался, и ты действительно прекрасно знаешь меня. Ничто так не чуждо мне, как жестокость. Я счастлив и горд, уверяю тебя, что ты обо мне такого мнения. Мне говорят, что люди, которых я отпустил целыми и невредимыми, воспользуются своей свободой, подаренной им мною, чтобы направить против меня оружие. Что ж! пусть они поступают так: я останусь верен себе, они – себе. Но сделай для меня одну вещь: пусть я как можно скорее увижу тебя в Риме, чтобы я мог, как я уже привык, прибегнуть к твоим советам и во всем пользоваться твоей помощью. Никто так не дорог мне, как твой бесценный Долабелла, можешь быть уверен в этом. Его доброта, его рассудительность, его нежность ко мне тебе в том порукой».