Цезарь, стр. 45

Красс, считавший себя победителем, услышав, что с ним разговаривают, как с побежденным, был очень удивлен. Тогда он сказал, рассмеявшись:

– Хорошо, передайте вашему царю, что свой ответ я дам ему в Селевкии.

– В Селевкии? – повторил самый старший из послов, по имени Вагиз. И затем, показав ему свою ладонь, – Ты будешь в Селевкии не раньше, сказал он, чем тут вырастут волосы.

И не прибавив больше ни слова, послы удалились и отправились передать Ороду, что пора готовиться к войне.

Едва минуло три дня с тех пор, как в лагере Красса побывали послы, туда примчались несколько римлян, которые бежали из одного гарнизона и чудом добрались до своего полководца. Принесенная ими весть полностью соответствовала угрозам, все еще звучавшим в ушах новоявленного императора. Они своими глазами видели врагов, с которыми им предстояло иметь дело, и то, каким образом они атаковали города, где стояли римские гарнизоны.

В их глазах эти враги были не людьми, а демонами. Все их повествование сводилось к двум фразам: «Невозможно убежать от них, если они преследуют. – Невозможно настичь их, если они бегут». Армия этих конников, целиком одетых в железо, ломала все препятствия и могла выдержать любой удар. Вести были зловещими, особенно если их принесли люди, которые говорили: «Мы видели».

До сих пор, повторяем, парфян видели только мельком; все думали, что они похожи на тех армян или каппадокийцев, которые обращались в бегство, едва завидев солдат Лукулла, и которых Лукулл преследовал, пока ему не надоедало.

Так что все думали скорее, что им предстоит сильная усталость, а не большая опасность.

И вдруг все эти измышления по поводу новых врагов оказались ложными и развеялись, как дым! Красс собрал совет. Многие офицеры, и притом самые значительные в его армии, считали, что следует остановиться; во главе их был квестор Кассий. Прорицатели были того же мнения; они говорили, что все жертвы подавали неблагоприятные и зловещие знаки. Но Красс не хотел ничего слушать, или, вернее, он слушал только нескольких самоуверенных и льстецов, которые призывали его идти вперед.

Между тем, в его лагерь прибыл армянский царь Артабаз. С ним было шесть тысяч всадников; но это была, как он уверял, только его охрана и его обычная свита; он обещал еще десять тысяч всадников и тридцать тысяч пехотинцев, которые будут обеспечиваться продовольствием, сказал он, за счет его страны.

Он только советовал Крассу изменить маршрут и вторгнуться в царство Орода через Армению, где он найдет в изобилии хлеб для людей и корм для лошадей, и где его путь будет пролегать в полной безопасности, под прикрытием гор, по местности, неудобной для маневров конницы, то есть главной силы парфян.

Красс отнесся к этому совету очень прохладно. Он заявил, что продолжит свой путь через Месопотамию, через города, где он разместил свои гарнизоны. Артабаз откланялся и уехал.

Красс, таким образом, добровольно лишил себя тридцати или сорока тысяч воинов. И каких воинов! людей, которые жили в этой стране, прекрасно знали местность и то, как в ней можно жить и воевать.

Когда он прибыл в Зевгму, город на Евфрате, чье название было связано с мостом, который велел выстроить там Александр, началась сильная гроза; ужасающие раскаты грома бушевали в тучах над головами его солдат, а вспыхивавшие одна за другой молнии обжигали им лица.

Смерч обрушился на понтонный мост и, сталкивая плоты между собой, разбил часть из них. Дважды молния ударяла в поле, где Красс намеревался стать лагерем.

Один из его коней, наряженный в великолепную сбрую, был охвачен паническим ужасом, унес на себе конюшего, который седлал его, помчался вместе с ним к реке и исчез: водоворот поглотил его.

Армия сделала привал, чтобы дать буре время утихнуть. Когда буря кончилась, Красс приказал снова идти вперед.

Стали поднимать орлов, которые были закреплены на земле; но первый же орел вдруг сам собой повернулся назад, словно бы подавая сигнал к отступлению. Красс снова отдал приказ идти вперед и пересечь мост; затем, когда мост был пройден, он велел раздать солдатам еду.

Едой, которую им раздали, была чечевица и соль – пища, которая у римлян считалась символом траура, поскольку ее подавали на похоронах. Тогда, заметив, что солдаты заволновались, Красс собрал их, чтобы произнести перед ними речь, и в своей речи он сказал:

– Нужно разрушить этот мост, чтобы ни один из нас не вернулся назад.

При этих словах, которые вырвались у него как-то случайно, войско охватил сильный страх. Он мог бы успокоить этот страх, поправившись и объяснив свои слова; но он счел недостойным полководца давать объяснения своим солдатам, и велел сразу перейти к жертвоприношению.

Тогда, как если бы знамения до самой последней минуты хотели предостеречь его, как если бы Фортуна, ужаснувшись, сама пришла умолять его отказаться от его плана, – в тот миг, когда гадатель протянул ему внутренности жертвы, они выскользнули у него из рук и упали на землю.

– Вот что значит старость! – сказал он. – Но не беспокойтесь, солдаты, оружие, в отличие от этих внутренностей, никогда не выпадет из моих рук.

Когда обряд жертвоприношения был завершен, армия, хмурая и угрюмая, возобновила свой марш вдоль реки.

Среди римлян не было ни одного, на кого бы эта череда предзнаменований не произвела бы глубокого впечатления. Только галлы продолжали петь и смеяться, и когда римляне говорили им:

– Вы что, совсем ничего не боитесь?

– А как же, боимся, – отвечали они; – мы боимся, как бы небо не упало нам на голову.

Верно, это действительно было то единственное, чего боялись наши праотцы.

Глава 39

Они шли берегом реки. У Красса было семь легионов пехоты, чуть меньше четырех тысяч конников и примерно столько же велитов. Велиты – это были гладиаторы, приученные сражаться с львами. Но им предстояло иметь дело с куда более опасным врагом.

Во время этого перехода вернулись посланные вперед разведчики. Они сообщали, что равнина впереди голая и пустынная, насколько хватает взгляда, и что земля истоптана копытами лошадей, чьи следы повернули в обратную сторону.

Эта новость укрепила надежды Красса. Парфяне никогда не осмелятся дождаться римлян, говорил он.

Но тут снова, уже в который раз, вмешался Кассий, повторяя, что он умоляет его не ходить дальше вперед; что если он не желает непременно отступать и бежать от ускользающего противника, он мог бы вернуть свою армию в один из занятых городов и подождать там более определенных сведений о неприятеле.

Если же Красс категорически отвергает этот путь как чересчур осторожный, есть еще один: двигаться в сторону Селевкии вдоль берега реки; таким образом, он сможет продвигаться вместе со своими грузовыми кораблями. Каждый раз, когда он будет разбивать лагерь, река обеспечит их водой, корабли доставят ему провизию, и армия ни в чем не будет испытывать недостатка, не говоря уже о том, что река будет прикрывать римлян с одной стороны, не давая захватить их в кольцо.

И тогда, если парфяне пойдут на сражение, они будут сражаться на равных, имея врага перед собой.

Настойчивость трибуна заставила, наконец, Красса внимательно рассмотреть этот план, и, возможно, он и принял бы его, как вдруг вдали показался всадник. Этот всадник так быстро мчался через равнину, что, казалось, у его лошади выросли крылья.

Он направлялся прямо к римлянам.

Это был вождь одного арабского племени, которого, по словам Плутарха, звали Абгар; по словам Аппиана – Ахар; по словам Диона – Авгас.

Многие солдаты, служившие прежде под командованием Помпея, узнали его и подтвердили, что в свое время он оказал Помпею несколько больших услуг.

Сам он назвал себя старым другом римлян, который из-за этой дружбы терпел от парфян гонения, и сказал, что он пришел оказать Крассу услугу, которая одна стоила всех тех, которые он оказывал Помпею. Он вызвался быть его проводником через пустыню. Он обещал постараться, чтобы Красс застал парфян врасплох.