Цезарь, стр. 101

Завидев движение помпеянцев, солдаты Цезаря не могли больше удержаться: они перешли через намеченную Цезарем линию, и атаковали первые ряды; но они тут же натолкнулись на сопротивление, которое вовсе не рассчитывали встретить.

Все эти солдаты, которых Цезарь вел за собой: этот десятый легион, с которым он обошел вокруг всего античного мира; эти ветераны, которые участвовали во всех его походах, более убийственных в своей быстроте, чем в сражениях; этот легион Жаворонка, набранный в Галлии, который однажды надеялся разграбить Рим, как это сделали их предки во времена Камилла, который удалили от Рима, и который Цезарь, победив в Африке, снова бросил против африканцев в Испании; – все они рассчитывали на сражение вроде тех, что были при Фарсале или при Тапсе; все они были остановлены, смяты, уничтожены.

Вся эта мощь отступила, натолкнувшись на гранитную стену вместо людей. В войсках Цезаря началось ужасное смятение и неразбериха.

Цезарь соскочил со своей лошади, подал знак своим легатам сделать то же самое, выбежал с непокрытой головой перед фронтом сражения и, воздев руки к небу, закричал своим солдатам:

– Посмотрите мне в лицо.

Но он почувствовал, что власть над сражением выскальзывает у него из рук; он чувствовал, что трепет, предвестник отступления, уже витает над его армией. Тогда, вырвав щит из рук одного солдата:

– Бегите, если хотите, – крикнул он; – а я умру здесь!

И в одиночку, он пошел на врага и остановился в десяти шагах от первого ряда. Две сотни стрел, дротиков, копий полетело в него; он увернулся от одних, принял другие в свой щит, но остался стоять на том же месте, как если бы его ноги пустили корни.

Наконец, трибуны и солдаты устыдились. С громким кличем, в неукротимом порыве они устремились на помощь своему императору.

Было самое время!

К счастью, в эту самую минуту царь Богуд проводил ту самую диверсию, о которой мы упоминали.

Лабиен, тот бывший легат Цезаря, в котором Цезарь повсюду встречал своего непримиримого врага, решил принять на себя эту новую атаку. Он взял с собой двенадцать или пятнадцать сотен конников, и галопом помчался навстречу мавританскому царю; но помпеянцы неверно поняли этот маневр: они решили, что он бежит. Армию охватило чувство неуверенности.

Но Секст и Гней бросились в первые ряды и восстановили боевой порядок. Битва продолжалась до самого вечера; она длилась около девяти часов. В течение девяти часов враги сражались рука к руке, нога к ноге, копье в копье. Наконец, помпеянцы дрогнули; «иначе, говорит автор Испанской войны, из них не уцелел бы ни один».

Они отступили в Кордубу, оставив на поле боя тридцать тысяч убитых. Цезарь потерял около тысячи человек. Тринадцать орлов тринадцати легионов были взяты со всеми знаменами и фасциями. Среди убитых на поле нашли тела Лабиена и Вара.

– Ох! – сказал Цезарь, – тяжело дыша после долгой и жестокой сечи; раньше я сражался ради победы; сегодня я сражался, чтобы остаться в живых!

Глава 84

Бежавшие укрылись в Кордубе.

Цезарь хотел преследовать их и войти, если удастся, в город одновременно с ними; но солдаты были так измучены, что у них не осталось сил больше ни на что, кроме как обобрать убитых; а когда эта операция завершилась, одни растянулись на земле, другие сели, а уставшие меньше других остались стоять, опираясь на древки своих копий. Спать улеглись прямо на поле боя, каждый на том месте, где он стоял.

На следующий день все тридцать тысяч мертвецов нагромоздили валом вокруг города; каждый труп, уложенный головой к городу, пригвоздили к соседнему копьем, а на эти копья повесили щиты.

Цезарь оставил треть своих сил под Мундой, а с остальной армией двинулся в наступление на Кордубу. Гней Помпей бежал в сопровождении ядра своей конницы, и укрылсы в Картее, где находилась его морская армия. Секст Помпей заперся в стенах Оссуны. Мы еще встретимся с ними обоими; последуем пока за Цезарем в его экспедицию в Кордубу.

Отступившие завладели мостом; Цезарь даже и не подумал брать его силой. Он сбросил в реку большие корзины, наполненные землей, соорудил искусственный брод, и вся армия прошла по нему. Затем он встал лагерем перед городом.

Его защищал Скапула. Он отступил сюда после поражения под Мундой, и вооружил своих вольноотпущенников и рабов.

Но увидев, что Цезарь подступил к нему, он даже не стал пытаться бежать. Он велел разложить посреди площади огромный костер, приготовил роскошный пир, возлег, облачившись в свои лучшие одежды, за стол, смешал свое вино с нардом, как будто на великом празднике, раздал, к концу трапезы, всю утварь и деньги собственным слугам; потом взошел на свой костер и, пока один из вольноотпущенников разжигал огонь, велел своему рабу убить его.

В это время в войсках, занимающих город, возникло разделение; внезапно Цезарь увидел, что ворота распахнулись, и к нему двинулись легионы, которые Скапула только что сформировал из своих рабов и вольноотпущенников. Все они пришли сдаться.

Одновременно тринадцатый легион, за счет своих собственных действий, завладел всеми стенами и башнями. Тогда помпеянцы, избежавшие Мунды, подожгли город, надеясь спастись во время поднятой суматохи; но как только Цезарь заметил пламя и дым, он бросился на выручку городу, а поскольку тринадцатый легион, как мы уже сказали, был полным хозяином над башнями и стенами, он открыл ему ворота; увидев это, помпеянцы попытались бежать из крепости, толпясь в воротах или перепрыгивая через стены.

Двадцать две тысячи из них были убиты только внутри города, не считая тех, что были истреблены за его пределами.

Цезарь задержался в Кордубе только на время, необходимое для восстановления порядка, и вскоре выступил в направлении Гиспала, нынешней Севильи. Но едва только жители города заметили его с высоты стен, они сразу же выслали к нему депутатов, чтобы вымолить его прощение и поручить себя его великодушию.

Цезарь велел ответить, что всем им он обещает полное помилование; и из опасения, как бы солдаты не поддались каким-нибудь дурным желаниям, он оставил их в лагере за воротами города. В него вошел один только Каниний Ребил с несколькими сотнями человек.

В Севилье оставался помпеянский гарнизон.

Возмущенные тем, что жители открыли свои ворота Цезарю, помпеянцы послали одного из главных своих военачальников предупредить Цецилия Нигера, прозванного из-за его жестокости Варваром, который командовал большим отрядом лузитанов, что если он не примчится немедленно и без опоздания, он упустит великолепный случай. Цецилий Нигер примчался.

Ночью он подошел к Гиспалу и, когда его провели в город, перерезал весь гарнизон, который Цезарь разместил там, чтобы защитить жителей; затем, когда все до единого римские солдаты были истреблены, он велел заложить ворота каменной кладкой, и приготовился к отчаянной обороне.

Цезарь опасался, как бы эти одержимые не перебили половину жителей, если он предпримет штурм. Он умышленно отступил перед этой чересчур сурово настроенной охраной крепости, и на третью ночь после своего вхождения в Гиспал Цецилиц Нигер покинул его, уводя с собой тех солдат, что он привел сам, и старый помпеевский гарнизон.

Цезарь под видом полного безразличия зорко следил за всеми их передвижениями, и как только он увидел их вне стен города, он бросил на них свою конницу, которая тут же разбила их наголову. На следующий день утром Цезарь вошел в Гиспал.

Теперь давайте вернемся к сыновьям Помпея. Гней прибыл в Картею в сопровождении только ста пятидесяти конников; он так торопился, что, хотя между Мундой и Картеей было сорок лье, он проделал этот путь всего за полтора дня!

Прибыв туда, и опасаясь какого-нибудь предательства со стороны жителей, он велел пронести себя через город на носилках, как простое частное лицо; оказавшись в порту, он кинулся к кораблям в такой спешке, что, вступая на то судно, которое он для себя выбрал, он запутался ногой в веревке и упал; поскольку ему некогда было развязывать эту веревку, он хотел разрубить ее мечом, и нанес себе глубокую рану в стопу.