100 великих авантюристов, стр. 110

Увы, но последнее заключение в тюрьме Консьержери сказалось на его работе. Клиентуры заметно поубавилось. Наконец он понял, что находится на грани разорения. Это случилось во время революции 1848 года. С приходом к власти Наполеона III Видок отошел отдел и удалился в свое поместье. Власти оставили его в покое. Бывший сыщик, оказавшись в скверном материальном положении, попытался выхлопотать себе пенсию. Он влачил жалкое существование, когда ему наконец назначили ежемесячную пенсию в размере 100 франков.

Умер Видок в 1857 году в возрасте восьмидесяти двух лет. До своей последней минуты он жил, не зная страха, рискуя и надеясь. Говорят, в предсмертном бреду он шептал, что мог бы стать Клебером или Мюратом, добиться маршальского жезла, но слишком любил женщин и дуэли.

Самсон Яковлевич Макинцев

(1776–1849)

Авантюрист, вахмистр русской службы, дезертировавший в Персию. Малоросс по происхождению. Поступив на персидскую службу под именем Самсон-хана, стал вербовать в ряды персидских войск русских дезертиров, за что последовательно был возвышаем. В 1820–1821 годах участвовал в войне против Персии с Турцией и способствовал победе персов при Топраккале. Во время войны России с Персией отказался сражаться против русских, позже участвовал в подавлении восстания в Хорасане.

Вахмистр Нижегородского драгунского полка Самсон Яковлевич Макинцев сбежал в Персию в 1802 году. Нет достоверных сведений, как прошли его первые годы на чужбине, где ему предстояло привыкнуть к жаркому климату, необычным условиям жизни, овладеть местным языком. Вероятно, вначале он промышлял каким-нибудь ремеслом или кормился поденной работой у одного из зажиточных армян. Самсон Яковлевич твердо решил посвятить себя военному делу. Персидское правительство охотно принимало в свои войска русских дезертиров, отличавшихся знанием военного дела и дисциплиной. Старания Макинцева увенчались успехом. После представления наследнику престола Аббас-мирзе, он был зачислен наибом (прапорщиком) в эриванский полк, находившийся тогда под командованием сартиба (генерал-майора) Мамед-хана. Немного спустя экс-вахмистру был пожалован чин султана (капитана).

Самсон Макинцев, ставший в Персии Самсон-ханом, обратил особенное внимание на других беглецов из России, рассеянных по разным районам восточной страны. Многие из них, забыв веру праотцов, приняли ислам. Макинцев начал собирать и призывать их в свой полк, обещая защиту и покровительство. Аббас-мирза на смотре полка в Тавризе пришел в восхищение от выправки дезертиров и пожаловал Макинцеву майорский чин.

Через некоторое время завербованные Самсон-ханом дезертиры составляли половину полка. «Русские, — говорил Аббас-мирза, — соседи и враги наши; рано или поздно война с ними неизбежна, а потому нам лучше знакомиться с их боевым учением, чем с учением англичан“.

Самсон-хан пользовался у своих единоверцев таким авторитетом, что на очередном смотре полк выразил Аббас-мирзе неудовольствие командиром, Мамед-ханом, ни по вере, ни по языку ими не терпимого, и просил о замене его на Самсон-хана, с производством его в серхенги (полковники).

Аббас-мирза, хорошо понимавший силу и нравственное влияние Самсон-; хана на его соотечественников, от которых многого мог ожидать в будущем, выполнил просьбу дезертиров, образовав из них особый полк бехадыран, то есть богатырей.

Самсон-хан теперь вербовал в полк не только беглецов, но и молодых людей из местных армян и несториян. Он заботился о своевременной выплате жалования, что в Персии всегда сопряжено с особенными трудностями, переодел солдат на русский манер. Кроме того, Макинцев пытался склонить их к семейной жизни; с этой целью его полк стоял то в Мараге, то в Урмии или Салмасе — в тех местностях, где преобладало христианское население. Эта последняя мера, помимо чисто нравственной пользы, имела и другое весьма важное значение, так как христианские семейства через такое родство приобретали защитников среди персов. Самсон-хан стремился дать солдатским детям первоначальное образование, приказывал отдавать их в армянские школы, причем впоследствии одних зачислял в свой полк, других же отдавал для обучения ремесленникам, лично и строго следя за их поведением.

Благодаря такой политике Самсон-хана состав полка пополнялся все новыми беглецами, хотя он не пренебрегал и захватом. «Причины побегов из Хойского отряда солдат, — писал князь Кудашев графу Паскевичу от 5 октября 1828 года, — те, что бывший драгунского полка вахмистр и теперь находящийся при Аббас-мирзе в большой доверенности Самсон, стараясь сколько можно увеличить число русских беглых, посылает уговаривать солдат и, напаивая вином, когда солдаты бывают в командировке, захватывает оных. Наши же солдаты, зная, в какой доверенности у Аббас-мирзы сей носящий генеральские эполеты Самсон о выгодах бежавших к нему, соглашаются на сие при удобных случаях…»

Дезертиры под началом Самсон-хана оказали услуги персидскому правительству в Курдистане, а в особенности в 1820 и 1821 годах во время войны с Турцией, немало способствовали победе над сераскиром Чопан-оглы при Топрак-кале.

Однако против русских Самсон-хан сражаться отказался. «Мы клялись, — говорил он, — на святом Евангелии не стрелять в своих единоверцев и клятве нашей не изменим». Макинцев намеревался остаться в Тавризе под предлогом защиты города в случае его осады, но Аббас-мирза взял его в поход, пообещав, что полк Самсон-хана будет находиться в резерве, а его командир состоять при нем в качестве советника. После взятия Сардар-абада и до самого вступления русских войск в Тавриз Самсон-хан жил то в Мараге, то в Курдистане.

В 1832 году он с полком сопровождал Аббас-мирзу в его походе против Герата. В одной из вылазок афганцы потерпели поражение, заставившее их укрыться в цитадели Роузэ-гах, известную гробницей чтимого ими святого. Взятие этого укрепленного пункта было поручено Самсон-хану, который овладел им без особого труда, при этом навел панический страх на осажденных, испугавшихся, по словам Риза-Кулихана, известного правителя Герата, «высоких и разноцветных султанов на киверах русского батальона, принятых ими за ослиные хвосты».

Дальнейшее пребывание Аббас-мирзы под Гератом не принесло никакой пользы, и поход его закончился так же безуспешно, как и прежние экспедиции против этого города. В Персии говорили: «Область Гератская — это кладбище для нашего войска». На обратном пути из Герата Аббас-мирза скончался в Мешеле. Произошло это 10 октября 1833 года. Через год не стало и Фетх-Али-шаха.

На престол взошел Мамед-мирза, сын Аббас-мирзы и внук покойного шаха. Но у него появился соперник в лице Али-шах Зилли-султана, которого весть о смерти шаха застала в Тегеране, что позволило ему захватить в свои руки все сокровища и деньги казны, тогда как Мамед-мирза, будучи правителем Адербейджана (Азербайджана), находился в Тавризе и не располагал финансовыми возможностями. Самсон-хан поддержал молодого государя и обеспечил ему охрану. Были даже слухи, что он разбил под Зенганом Сейфуль-мульк-мирзу, выступившего с войском против Мамед-мирзы. Новый шах прибыл в Тегеран, не встретив по пути никакого сопротивления, поскольку войска, высланные Зилли-султаном, перешли на его сторону и вместе с жителями столицы признали власть своего законного государя. Зилли-султан был схвачен и заключен в тюрьму.

Положение Самсон-хана не изменилось и при новом правительстве. Это тем более удивительно, что первый министр Хаджи-Мирза-Агаси знал о том, что выходец из России ненавидит его и отзывается о нем скверно.

Впоследствии они стали терпимее относиться друг к другу. Первый шаг к примирению сделал министр. В 1837 году Мамед-шах по примеру деда и отца задумал экспедицию в Хорасан, поэтому призвал в Тегеран полк Самсон-хана. На смотре правитель лично поблагодарил командира полка за прекрасную выучку солдат. Разумеется, вся его свита также пришла в восхищение. Молчал один только Хаджи. На следующий день он послал за Самсон-ханом, и, когда тот явился, приветствовал его следующими словами: «Знаешь ли ты, Самсон, почему я вчера на смотре отнесся к тебе с таким равнодушием? Чтобы моя признательность к тебе не слилась с признательностью других и чтобы сегодня благодарить тебя здесь, у себя, в вящее убеждение присутствующих в моем личном к тебе уважении и расположении».