Невеста, стр. 100
— Леди, вам что-то нужно?
Под их взглядами становится неуютно, и девушка отступает. Ей нужно понять, что происходит.
— Вам дурно? Позвать врача?
— Н-нет.
— Послать за горничной?
— Нет… я просто… извините.
— Леди, вам лучше вернуться в постель, — мягко говорят ей.
И Тора возвращается. Не в постель — к креслу.
Выходит, ее действительно заперли. Гостей множество. И про свадьбу Виттара они слышали. И про то, что была она вынужденной: на таких, как Торхилд, женятся исключительно по крайней необходимости. Но жену вовсе не обязательно показывать людям.
Лучше бы он правду сказал, было бы не так обидно.
Тора зажмурилась, унимая слезы. Ноготки бессильно царапнули по живому железу, не причиняя вреда. Этот рисунок в отличие от чернильного стереть не получится.
Ничего. Торхилд справится.
Как-нибудь.
Она ведь справлялась раньше, и на этот раз выйдет… Из чувства противоречия Тора перебралась на подоконник. Мир за стеклом был полон солнца и цветов. Она видела и аллею, украшенную арками, и беседку, и гостей, которых и вправду много собралось.
Далекие. Маленькие.
Не люди — игрушки.
И куколка-невеста в алом наряде… ее с трудом получается разглядеть, хотя Тора приникла к самому стеклу. Самой смешно стало от такого любопытства.
Вот только стекло почему-то вибрирует, мелко и часто.
Девушка отстранилась и, прижав к гладкой поверхности пальцы, закрыла глаза. Нет, ей не показалось.
Дрожь усиливалась.
И этот звук… тонкий… раздражающий. На грани слышимости. Он нарастал, вытесняя прочие звуки. Когда по окну с хрустом поползла трещина, Тора спрыгнула на пол.
Она отступала, не спуская взгляда с этой трещины, что, ветвясь, делила прозрачное полотно на части. Тора пятилась, пятилась… коснулась ручки как раз в тот миг, когда стекло с громким хлопком лопнуло.
Глаза закрыть девушка успела.
— Что про… — Дверь распахнулась, и Тору подхватили.
Подняли.
Передали кому-то.
— Леди, держитесь крепче…
Она не могла отнять рук от лица. Между пальцами текло.
— …ничего не бойтесь… портал…
— …контур нестабилен…
— …пробивай…
— …контур нестабилен! Закрываем… покинуть зону…
Грохот оглушал. Тора слышала знакомые хлопки, треск, скрежет. И когда все же решилась открыть глаза, то увидела черный мундир охранника. И еще колонну, которая медленно рассыпалась на куски. Она вдруг поняла, что сам дом, старый надежный дом, рушится.
Охрана выбила двери. В лицо пахнуло жаром.
В воздухе кружились искры.
А Тора вспомнила, где слышала прежде этот утробный рокот, что доносился из-под земли: в Каменном логе. Так звучали молодые жилы, прорываясь к поверхности.
— Жила…
Кто-то закричал.
И, кажется, еще заплакал. Возможно, что сама земля — ей было так жарко. И цветы сгорали, превращаясь в пепел. Тора хотела вырваться, но ее не отпустили.
С протяжным стоном сползала крыша, и стена осела на ребрах колонн. Сыпались камни, подымая тучи не то еще пыли, не то уже пепла. Жила же рвалась на свободу.
— Отпустите… — Торе нужно было найти мужа.
Но ее не услышали. И не выпустили.
Гвардеец бежал, нес ее прочь, не понимая, что спастись все равно не выйдет. Если жила прорвется, то неважно, как далеко он убежит. А Тора должна увидеть Виттара.
Ее передали из рук в руки.
И снова.
И остановились все-таки среди яблонь, листва которых стремительно желтела. Слева и справа встали черные тени. Стальной клин охраны отрезал Тору от мира.
До нее доносился лязг. Грохот. Чей-то вой, переходящий в скулеж.
Сквозь дым воняло кровью.
— Не надо смотреть, леди, — сказали ей и прижали голову к жесткой ткани, еще пуговица с короной впилась в щеку. — Не надо…
Все стихло в один миг. И когда Тора скинула слишком уж заботливую руку, то увидела, что тот мир, цветочно-солнечный, исчез. Розы. Дорожка. Арки…
Ей позволили встать на ноги. И удерживать не стали. Тора шла по черной земле, зажимая царапину на щеке рукавом. Охрана держалась рядом, но не мешала.
Пепел… сажа… мертвецы… много мертвецов. Скамьи перевернуты. И беседка рухнула.
Лучше на беседку, чем на мертвецов… Но Тора должна убедиться, что Виттара среди них нет.
Как хорошо, что Виттара среди них нет.
— Тора? Тора, девочка моя, ты цела? — Он был черен и страшен.
Дымом пропах.
И кровью.
Цела. Только вымазалась, кажется… и стекло лопнуло.
Шрамы останутся.
— Цела… — Дрожащие пальцы Виттара гладили щеку. — Цела… хотя бы ты… не смотри на него.
Тора хотела бы отвернуться.
Столько лет прошло… Белая кожа. И волосы белые, разлетевшиеся прядями по пепельному ковру. Вывернутая рука. Да и само тело неестественно переломано, почти перекушено пополам. Равновесие черного и белого нарушает красная-красная кровь.
— Я дурак… — Виттар прижимал Тору к себе. — Если бы ты знала, какой я дурак…
Чуть дальше, за рухнувшей беседкой, лежал золотой пес. Он был огромен и страшен.
— Поверил, что могу все изменить…
Пес поднял голову и завыл.
Глава 39
ДЕТИ ВОЙНЫ
Главное — не споткнуться.
Не упасть.
Не наступить на подол собственного платья. И чтобы шлейф не зацепился за какую-нибудь коряжину, с моей-то удачей. Зачем я вообще на шлейф согласилась? И на плечи открытые… И не следовало отказываться от корсета, пусть и неудобный: а то корсаж зашнурован плотно, но ощущение такое, что стоит выдохнуть — и платье съедет.
Позор.
И ладно если бы только мой позор. Свой я переживу как-нибудь…
— Выше нос, — подсказывает Брокк, в руку которого я вцепилась и не уверена, что смогу пальцы разжать. — Ты красавица.
Верю.
Надо мной все утро колдовали, причитая, что времени мало. Заворачивали, разворачивали, натирали, вытирали, мыли, терли до одурения, до покрасневшей кожи, которую успокаивали какими-то маслами. Стригли, завивали раскаленными докрасна щипцами, и я задыхалась от запаха паленых волос.
Скрепляли локоны шпильками. Поливали особыми патентованными средствами…
И когда наконец отступили, я поняла, что время пришло.
— Посмотрите. — Меня подвели к огромному зеркалу. — Разве вы не прекрасны?
Не знаю.
Я вообще не уверена, что это мое отражение. Протягиваю руку, касаясь стекла и собственных пальцев по ту его сторону. Сквозь шелковую перчатку прикосновения не ощутить, и это меня пугает.
Та, в зеркале, похожа на меня.
Белокожа. Светловолоса.
Зеленоглаза.
Черты лица знакомы… и родинки остались.
На шее тяжесть рубинового ожерелья — чем не ошейник? Красивый. Тяжелый. Камни тускло мерцают, окрашивая алмазные россыпи розовым.
…как кровь по воде.
Каскад фаты.
Строгие прямые линии наряда, который сам по себе — произведение искусства. Багряный шелк и белое кружево… не белое — серебряное. Алмазные росы и нежные жемчуга… мне ли жаловаться? Подарок роскошен, но тянет вырваться из ловушки корсажа, разодрать шнуровку, выпутаться из юбок…
Сбежать, причем неважно куда…
Нельзя. Я не могу опозорить Одена и брата.
И когда старшая горничная подает мне руку, стараясь при этом не смотреть в глаза, с благодарностью принимаю помощь.
Шлейф тянется за мной, словно недолинявшая змеиная шкура.
Протягивают букет цветов. Белых.
Брокк долго и с удивлением разглядывает меня, а после, следуя традиции, укрывает лицо фатой. Она прозрачна, но мир обретает алые тона.
И я, преодолев робость, ступаю на дорожку.
Выше нос, Эйо… мама бы тобой гордилась.
— Так намного лучше, — шепчет Брокк и подмигивает мне. — Ты же знаешь, я рядом.
— Спасибо.
Мы идем. Бесконечная красная дорожка. Слева цветы и гости. Справа цветы и гости. Куда ни глянь — цветы и гости. И эта стая заставляет меня нервничать.
Я вдруг остро осознаю, как же все… неправильно.
Надо успокоиться. Вдохнуть, насколько корсаж позволяет. Выдохнуть.