Дочь похитительницы снов, стр. 32

– Но Танелорн невозможно захватить, – проговорил Фроменталь. – Танелорн вечен! Оуна пристально посмотрела на него.

– Вечность – как мы ее понимаем – сейчас под угрозой. Все, что мы принимали как данность, все постоянное и нерушимое, – всему грозит гибель. Амбиции Гейнора способны погубить мироздание. Конец мира, гибель разума, уничтожение человечества – и, может быть, исчезновение мультивселенной…

– Надо было убить его, когда была возможность, – пробурчал Фроменталь. Оуна пожала плечами. Мы зашли в одну из башен.

– Тогда его нельзя было убивать, – сказала наконец девушка. – Недопустимо.

– Почему? – удивился я. Ее тон был таким, словно я ухитрился проглядеть самую очевидную на свете вещь.

– Потому, – ответила она, – что в тот миг ему еще только предстояло совершить величайшее из своих преступлений.

Глава 2

Совет миров

В какой-то момент я ощутил, что начинаю путаться во времени. Казалось, нам всем суждено прожить одинаковые жизни в мириадах соприкасающихся плоскостей бытия, причем мы обречены на попытки изменить предустановленный ход событий, хоть и понимаем всю тщетность этих попыток. Иногда кому-то везет, и его усилия изменить собственную судьбу неким образом поддерживают равновесие мироздания – точнее, множества альтернативных мирозданий, которые Оуна называла «мультивселенной» и в которых наши жизненные драмы разыгрывались по одним и тем же правилам.

Оуна была со мной терпелива, но я всегда отличался рациональным складом ума, поэтому для меня все рассуждения о мультивселенной выглядели бессмысленными. Мало-помалу я приобрел более широкий кругозор, который позволил мне уяснить, что наши сны – лишь обрывки чужих жизней, самые драматичные мгновения, и что некоторые счастливцы обладают способностью переходить из сна в сон, перемещаться между сновидениями и даже порой изменять их.

Оуна проводила меня в отведенное мне помещение, подождала, пока я приведу себя в порядок, и лишь тогда заговорила о принципах мироздания. После достаточно продолжительного разговора мы вышли на улицы Мо-Оурии – большого, кипучего города, куда более космополитичного, нежели я мог предположить. С первого взгляда становилось ясно, что далеко не всех людей изгоняют в темную страну. Нам попадались целые кварталы, где жили бок о бок люди сотен национальностей, где происходило великое смешение культур, в том числе и культуры офф-моо, слившейся с человеческой. Мы проходили через уличные развалы наподобие тех, какие я видел в Кельне, между домами, которые вполне уместно смотрелись бы во французских средневековых городках. По всей видимости, пришельцы из верхнего мира появились в Мо-Оурии не вчера, успели здесь осесть и обустроиться, но сохранили при этом свои обычаи, разве что позаимствовав некоторые чужие традиции.

Наряду с привычным в глаза бросалось и экзотическое. Оуна провела меня мимо базальтовых и гагатовых террас, украшенных блеклым лишайником, мимо балконов из тусклого известняка; на этих террасах и балконах виднелись существа, почти неотличимые от камня, который их окружал. А висевшая над городом вечная, искрящаяся ночь обладала собственным обольстительным очарованием. Теперь я понимал, отчего столь многие желают поселиться здесь. Конечно, ты остаешься без солнечного света и полей весенних цветов, зато можешь быть уверен, что тебя не втянут в конфликт, который мгновенно лишит всех вокруг и того, и другого.

Да, я понимал людей, решивших остаться здесь, и симпатизировал им, но сам я ни за что не выбрал бы подобный удел: меня по-прежнему манила поверхность – и прежде всего вспоминались крепкие, розовощекие веселые крестьяне из Бека… Никто из жителей Мо-Оурии не выглядел живым в полном смысле этого слова, пускай они и получали наслаждение от своего образа жизни и к их услугам были все блага подземной цивилизации. Огромная толща скал над головой, темные земли, о которых, вне сомнения, известно всем, непрекращающийся шум воды, слегка преувеличенная вежливость, с которой как-то не рассчитываешь столкнуться в кипении столичных страстей… Я восторгался городом, но более не испытывал желания остаться в нем навсегда. Меня тянуло на поверхность – в Германию, домой.

Вдруг накатило жестокое разочарование, близкое к отчаянию. Я любил свою страну и свой мир.

Все, что мне требовалось, – возможность сражаться за то, что я считал благородным и достойным уважения. Я рвался туда, где мои соотечественники противостояли трусливому гитлеровскому террору. Где мужественные люди бросали вызов жестоким филистерам, вознамерившимся растоптать великие ценности нашей культуры. Я выложил все это Оуне, пока мы пробирались по извилистым улицам-каньонам, любуясь архитектурой и красотами природы и обмениваясь изысканно вежливыми приветствиями со встречными.

– Поверьте мне, граф Ульрик, – ответила девушка, – если нам повезет, у вас появится сколько угодно возможностей сражаться с нацистами. Но прежде необходимо многое сделать. Битва разворачивается по крайней мере в трех плоскостях мироздания, и сейчас кажется, что наши враги сильнее.

– То есть вы хотите сказать, что я, помогая вам, сражаюсь за свою страну?

– Вы сражаетесь в той же самой войне. Каким образом сражаться – вы решаете сами, и тут вам никто не советчик. Но ваше решение будет принято одновременно с другими, – Оуна улыбнулась и вложила свою ладошку в мою руку.

Вскоре мы очутились в громадном природном амфитеатре, неподалеку от центра города. Здесь не было и следа сталагмитов, а сталактиты под сводом пещеры скрывались в глубокой тени, созданной ослепительным блеском озера.

Я думал, что этот амфитеатр – нечто вроде римского Колизея или арены для боя быков, но нигде не было видно ни лавок, ни иных сидений.

Из амфитеатра наружу вела широкая дорога, упиравшаяся, по-моему, прямо в озеро. Будь офф-моо воинственным народом, я бы, пожалуй, заподозрил, что мы стоим на плацу для парадов; перед глазами сама собой возникла картина: одержавший победу в сражении флот возвращается в гавань, моряки сходят на берег и маршируют по дороге к амфитеатру, а горожане восторженно их приветствуют.

Оуну позабавили мои фантазии, особенно когда я упомянул, что дно амфитеатра словно вытоптано тысячами ног, да и запах ощущается какой-то знакомый. Но заговорила она о другом и, как и раньше, изъяснялась весьма загадочно.

– В другой раз вы сюда уже не попадете, почти наверняка, – сказала она, – Если только не вернется хозяин.

– Хозяин?

– Да. Он прожил вместе с офф-моо много-много лет, с самого основания города. Поговаривают даже, что они вместе пришли в этот мир. Находятся такие, кто утверждает, что сам город был построен вокруг хозяина. Он очень стар и много спит, но когда чувствует, что проголодался, покидает это место и отправляется вон туда, – Оуна указала на дорогу, – к озеру. Порой он исчезает надолго, но всегда возвращается.

Я огляделся, выискивая хоть какие-нибудь признаки того, что здесь живет некое существо.

– Ему что, не требуется ни мебели, ни укрытия от непогоды?

Оуна расхохоталась.

– Хозяин – огромная змея, – объяснила она, отсмеявшись. – Он похож на волука, но, разумеется, гораздо крупнее. Здесь он спит, когда возвращается в город. Офф-моо его не боятся; легенды гласят, что в прошлом он не раз их защищал. Они думают, что в озере он охотится. У него длинные плавники, похожие на крылья, и змеиное тело; кое-кто полагает, что у хозяина есть и лапы, что он больше ящерица, чем змея. Словом, вспомните волука и представьте себе такого же, но размером с этот амфитеатр.

– Мировой Змей? – благоговейно проговорил я. На ум сразу пришла легенда о змее Уроборосе, Всепобеждающем, который, как верили наши предки, стережет Мировое Древо.

– Может быть, – откликнулась Оуна. В ее тоне не было и намека на насмешку, она говорила вполне, искренне.

Ее ладонь снова скользнула в мою руку. Я вдруг ощутил себя чужаком, вторгшимся на запретную территорию, и с радостью позволил Оуне вывести меня из амфитеатра в лабиринт городских улиц. Улыбаясь, она показывала мне роскошные водяные сады, обрамленные каменными аркадами, вдоль которых тянулся аккуратно подстриженный лишайник. Светящиеся брызги, летевшие от миниатюрных водопадов, переливались всеми цветами радуги. Я не прятал восторга, и моей проводнице это доставляло удовольствие; она с гордостью открывала мне все новые и новые чудеса Мо-Оурии.