Полюс Лорда, стр. 7

– Довольно на сегодня! – твердо сказал я. Он подчинился.

– Ты знаешь, – продолжал он, – я совсем не умею с ней говорить. Стараюсь ее развлекать, вожу в гости, в театр, а как останемся одни, слова не могу из себя выдавить. Совсем как чужие. – Он поник головой, помолчал, потом жалобно посмотрел на бутылку. – Одну только, – робко попросил он, – последнюю!

Я налил ему. Мы сидели молча. Отец, смакуя, прихлебывал из рюмки. Я чувствовал, что ему хочется что-то спросить, и не ошибся.

– Алекс, – неуверенно начал он, – ты думаешь, она меня любит?

Я пожал плечами.

– Ведь я понимаю, – продолжал он, – разница в возрасте и тому подобное, а тут еще дела, вечно занят… – Он остановился, задумчиво вращая рюмку, так что коньяк едва не переливался через край. – Ты вот моложе, ее возраста, о чем-то с ней говоришь, что-то, значит, ее интересует, но что?

В последних его словах послышалась беспомощность. Он сидел вполоборота ко мне и ждал.

А я не знал – что ответить. Я не вполне был уверен, что это серьезно; театральность часто мешала его искренности. Да и что я мог рассказать? О чем мы с Салли говорим? О том, как я ною, жалуюсь на то, что мир принадлежит таким, как Браун? О моей глупой страсти к недоступной девушке – о да, я это тоже включил в мою исповедь Салли. О том, наконец, как ее глаза наполняются слезами, когда она слушает мои жалобы и морщится как от боли от моего сарказма? Нет, рассказать отцу все это было бы то же, что заговорить с ним по-гречески.

Все эти соображения приводили к все большему сумбуру. Поэтому я ответил неопределенно:

– Мы говорим о жизни.

– О жизни? – удивился отец.

Но я больше не мог поддерживать этот нелепый разговор. Я поднялся.

– Пойду спать, – сказал я.

– Так сейчас половина десятого!

– Я устал.

– Ладно, посиди еще! – Он с силой потянул меня за рукав. Я уселся.

– Я в последнее время болею… – начал он.

– Знаю. Тебе следует меньше пить.

– Об этом в другой раз. Сейчас я только хочу повторить мое предложение: переходи работать к нам!

– Я же тебе ответил.

– Ничего не ответил, – капризно перебил меня отец. – Мне нужен помощник, понимаешь? Мне трудно. Послушай, Алекс, я дам тебе вдвое

против того, что ты получаешь. У тебя будет карьера, неужели ты этого не видишь?

– Дай мне немного подумать.

– Нечего и думать, соглашайся сейчас!

Я колебался. Условия, какие предлагал отец, были, как-никак, исключительными. Почему бы не попробовать? Я повернулся к нему…

В этот момент зазвонил телефон.

Отец снял трубку.

– Я слушаю… Да, да, узнал… Что? – По наступившей паузе я догадался, что человек на другом конце линии говорит быстро, словно боясь, что его прервут. Лицо отца странно менялось, то выражая нетерпение, то неуверенность. Он ерзал на диване, поминутно откидывался назад и перебрасывал трубку от одного уха к другому.

– …Нет, не могу, у нас нет мест! – раздраженно продолжал он. – Что? Ну, это вы оставьте! Никто вас не гнал, вы сами ушли.

Я больше не слушал, да и надобности в том не было; я знал, это – Мартын Кестлер, бывший компаньон отца. Мне вспомнились его большие печальные глаза, вечно озабоченное лицо…

Отец сердито хлопнул трубкой по аппарату.

– Это был Кестлер! – сказал он.

– Я догадался.

– Он спрашивает относительно работы.

– Почему ж ты его не возьмешь?

– Потому что… потому что он ни к чему не пригоден.

– Но ведь он создал вашу фирму!

– Это дело прошлого. К тому же он сам ушел.

– Знаю. Ему были нужны деньги; его жена…

Отец резко оборвал меня:

– Я не могу заботиться о сумасшедших женах моих партнеров. Да и я его, повторяю, не гнал.

– Но он не знал.

– Чего не знал?

– Что вы получите заказ. Ты ему не сказал.

– , Я сам тогда не был уверен… – Отец поднялся и стал передо мной. – Ты это откуда знаешь? Это она тебе сказала? – приглушенно спросил он и посмотрел на дверь.

– Нет, Салли не знает.

Мое заверение успокоило его. Он уселся и снова потянулся к бутылке. Я не выдержал.

– Это просто глупо! – сказал я и, выхватив бутылку у него из-под носу, отнес в буфет. Затем повернулся: – Спокойной ночи!

– Спокойной… Так как же ты решил? Я пожал плечами и вышел.

Спал я этумочь отвратительно, ворочался, просыпался. Просыпаясь, старался припомнить, что мне приснилось. Раз удалось: среди высокой поросли за мною гнался буйвол; нет, не мистер Браун, этот пошлый, но в общем безобидный толстяк, а настоящий буйвол, огромный, свирепый, с длинными-предлинными рогами. Как я ни прятался, он находил меня повсюду, и с настойчивостью маньяка старался поддеть на рога. А рядом, схоронившись в кустах, кто-то надрывно хохотал, прерывая смех выкриками: «Так как же, жить, говорите, стоит?…»

Загнанный в тупик, потеряв надежду на спасение, я обернулся и увидел – кого? – Харри, моего старого Харри! Он приставил руки колбу и, подняв указательные пальцы вверх, наподобие рогов, смешно мычал и бил ногой в землю. Я рассердился и, желая наказать его за глупую шутку, закричал, что он безнадежный неудачник и что картины его никуда не годятся! За это он боднул меня, правда, не больно, хотя и достаточно сильно, так что я едва не слетел с кровати…

Когда я проснулся в четвертый раз, было около трех. Болела голова. Я встал и, чувствуя, что сон нейдет, спустился в сад.

Было темно, но звезды уже не были яркими, да и вершины деревьев можно было распознать на фоне чуть посветлевшего неба. Мои шаги кого-то потревожили: высоко над головой что-то пискнуло и, захлопав крыльями, бестолково шарахнулось в сторону.

Я чувствовал себя скверно. Глухая темная депрессия заползала в сознание, в суставы, во все уголки тела. Я был одинок, затерянный в окружающей безмерности, придавленный странной неподвижностью внутри себя. Знакомо ли вам такое? Меня это состояние посещает не впервые, но впервые, кажется, с такой силой.

Я часто задумывался о самоубийцах… Нет, не беспокойтесь, этот прием совсем не в моем стиле! Меня просто занимал вопрос – что движет этими несчастными, что дает им роковой толчок к такой противоестественной развязке? Однако отчаяния тут недостаточно, нужно, чтобы внутри замерла, безнадежно остановилась жизнь. Тогда последний шаг– – это лишь оформление сложившегося решения, в котором пугает не столько самый факт, сколько его бессмысленность…

Я обернулся, услышав шум. Как будто хлопнуло окно. Бросив быстрый взгляд по направлению к дому, я увидел, что кто-то изнутри прикрывает дверь. Мне даже почудилось, что за стеклом промелькнуло что-то белое. Это могла быть только она.

Я кинулся к балкону и, взбежав по ступенькам, настежь распахнул дверь.

Передо мной стоял отец.

– Ты чего не спишь? – спросил он, криво усмехаясь и покачиваясь из стороны в сторону. От него сильно отдавало коньяком.

ГЛАВА 3

Автобус бодро несся к городу. Час был ранний, машин было немного, солнце, появившись откуда-то сбоку, заливало ярким светом дорогу, слепило глаза и медленно нагревало остывшие за ночь пластиковые сиденья. Ошалевшая от света муха, невесть как сюда попавшая, неугомонно носилась от пассажира к пассажиру, явно отдавая предпочтение лысым. Лысые шлепали себя по черепам – не зло, скорее добродушно, и муха, нимало не обижаясь, перелетала дальше.

Рядом никого не было, зато сзади меня двое оживленно беседовали. По-видимому, они во всем были согласны, что не мешало более разговорчивому начинать каждое свое заявление приблизительно таким образом:

– Нет, не то… – или же: – Не в том дело… – после чего он, слово в слово, повторял сказанное собеседником.

Веки у меня слипались – я плохо спал ночь. Разлитое в воздухе тепло убаюкивало.

Думать о вчерашнем не хотелось, а от утра осталось чувство неполноты, как случается, когда чего-то недоделаешь или недоскажешь.