Ночной Орел (сб. ил. Л.Фалина), стр. 65

Вдавленные в череп глаза начальника недобро сверкнули.

— Младшего Яриша, господин штурмбанфюрер, задержать не удалось, — поспешно заговорил Вурм. — Он почему-то не вернулся из школы домой. Дополнительные поиски ни к чему не привели. Мальчишка исчез бесследно. Я лично ездил в школу, господин штурмбанфюрер. Установил, что Мирослав Яриш был на уроках до конца занятий и ушел домой в самом безмятежном настроении. Значит, в школе он, во всяком случае, никем предупрежден не был. Возможно, что по дороге домой он как-то узнал…

Шарфюрер запнулся и судорожно проглотил слюну. Кребс пристально смотрел на него, играя желваками своих тяжелых челюстей.

— Но, если господин штурмбанфюрер позволит, — упавшим голосом продолжал Вурм, — я осмелюсь доложить свое мнение… На мой взгляд, дальнейшие хлопоты по поимке ни к чему не причастного подростка не оправдают расходов. У нас есть жена Яриша, и это гарантирует нам…

Кребс остановил шарфюрера брезгливой усмешкой, заговорил сам. Заговорил тихо, ровно, даже несколько задумчиво:

— Вы берете на себя слишком много, шарфюрер. Вам не положено рассуждать о целесообразности той или иной операции. Я с предельной ясностью и четкостью обрисовал вам всю важность и ответственность порученного вам дела. Я особо подчеркнул, что семья преступника должна быть задержана полностью. Но вы не оправдали моего доверия, шарфюрер, и провели операцию спустя рукава. Это очень плохо. Для вас… Сколько лет этому мальчишке, который вас так ловко провел?

— Мирославу Яришу, господин штурмбанфюрер, шестнадцать лет два месяца и четыре дня!

— Семнадцатый год. В таком возрасте он мог быть сообщником отца. Плохо, совсем плохо, шарфюрер. Это неизмеримо увеличивает вашу вину.

— Я готов…

— Молчите! Мирослава Яриша необходимо поймать. Он мне нужен. Могу вам дать время до утра. Для вас, шарфюрер, это последний шанс. Если завтра к восьми ноль-ноль мальчишка не будет взят, я немедленно отчисляю вас в действующую армию на Восточный фронт. В эсэсовской дивизии вас научат порядку. Не такое сейчас время, чтобы нянчиться с растяпами и ротозеями. Все. Можете идти.

Шарфюрер Вурм вылетел из кабинета начальника как ошпаренный. Созвав молодчиков своей оперативной группы, он устроил им небывалый разнос. Он дал им шесть часов на поимку “проклятого мальчишки” и пригрозил, что всех собственноручно перестреляет. Затем он бросился к телефону и принялся обзванивать городские отделения чешской полиции, железнодорожную охрану, комендатуру СС, радиокомитет и даже почтамты, всюду требуя помощи и содействия.

Штурмбанфюрер Кребс помял ладонями щеки и с хрустом потянулся. Интересно, как этот идиот справится с таким сложным заданием? Он-то, Кребс, знает, как трудно поймать на мушку напуганного убегающего зверя. Мальчишка, конечно, не стоит трудов, которые придется на него затратить, но приказ есть приказ, а инструкция есть инструкция. И Яриш-младший должен быть взят любой ценой!..

6

Стражмистр Йозеф Кованда вернулся с дежурства в половине четвертого. Настроение у него было прескверное. Он молча разделся, огромную черную шинель повесил на крюк, широкий ремень с пустой пистолетной кобурой швырнул в угол. Грузно опустившись на табурет, принялся, кряхтя, стаскивать мокрые сапоги.

Из кухни выглянула его жена Марта, полная сорокалетняя брюнетка со спокойным красивым лицом.

— Ты сегодня явился словно дух святой. И не слышно тебя даже! — сказала она, удивленно вскинув брови.

— Здравствуй! — буркнул Кованда, продолжая трудиться над сапогом.

— Здравствуй, здравствуй! — проговорила нараспев пани Ковандова и, выйдя в переднюю, плотно прикрыла за собой дверь. — Что случилось, Йозеф? Почему ты не в духе? — тревожно спросила она.

— Ничего, Марта, не случилось. Просто осточертело все… — Покончив с сапогом, он выпрямился на табурете. — Оленька дома?

— Дома, но собирается уходить. Говорит, что к подруге — делать уроки.

Кованда задумался, глядя перед собой. Затем хлопнул себя по колену и приказал:

— Пошли ее ко мне в столовую.

— Зачем?

— Спросить кое-что.

— А при мне нельзя?

— Можно. Только сначала я хочу поговорить с ней с глазу на глаз. Тебе я потом расскажу.

— Что-нибудь случилось, Йозеф?

— Да нет, пустяки…

— Ну смотри.

Марта удалилась на кухню, а Кованда сунул ноги в теплые туфли и прошел в столовую.

Здесь было холодно и неуютно. Из-за нехватки угля квартира почти не отапливалась.

За окном сгущались ранние зимние сумерки, но было еще довольно светло, а над противоположным домом даже виднелась яркая полоса голубого неба, чуть тронутая нежным розоватым оттенком, брошенным последними лучами заходящего солнца.

Скрипнула дверь, вошла Оленька. Она была в синем пальто с беличьим воротником и в маленькой шапочке, отороченной тем же мехом. На ее смуглом скуластом личике сверкали из-под густых бровей большие лукавые глаза.

— Здравствуй, папа! Ты звал меня?

— Звал. А ты, я вижу, уходить собралась?

— Я только к Зденке, папа. У нас сегодня такая уйма уроков!.. Ты недолго задержишь меня?

— Не бойся, ненадолго… Ну, как дела в школе? Все благополучно?

— Все хорошо. Сегодня меня вызывали по новой немецкой истории, и я все отлично ответила. Вопрос попался такой легкий-прелегкий: биография фюрера. Я так все отчеканила, что наша историчка прямо удивилась… Да ты меня не слушаешь, папа!

Оленька стояла сбоку дивана и, крутя перчатку, с недоумением смотрела на отца. А он рассеянно посасывал трубку и пристально следил за быстро блекнувшей блестящей полоской неба за окном.

— Слушай, Оленька. — Кованда вынул изо рта трубку и повернулся к дочери: — Мирослав Яриш с тобой в одном классе?

Вопрос был столь неожиданный, что застигнутая врасплох Оленька вздрогнула и залилась густым румянцем. Помолчав, она робко сказала, глядя в пол:

— Ну… со мной… А что?

От Кованды не ускользнуло ее смятение. В другое время он не преминул бы воспользоваться случаем и отпустить в адрес дочки несколько добродушных шуток. Однако теперь он был слишком серьезно настроен и сделал вид, что ничего не заметил.

— Вот что, доченька. То, что я сейчас скажу тебе, нужно сохранить в полном секрете. Ты понимаешь, что это значит?

— Да, папа…

— Ну так вот… Сегодня в час пополудни гестапо арестовало Богуслава Яриша и Ярмилу Яришеву. Это родители твоего одноклассника Мирека. Его тоже должны были взять, но он почему-то не вернулся из гимназии домой. Скорей всего, его кто-то по дороге успел предупредить. Теперь его ищут по всему городу. Гестаповцы впрягли в это всех, кто носит хоть какую-нибудь форму: железнодорожников, почтальонов, кондукторов трамваев, не говоря уж о нас… Тебе понятно, что я хочу сказать?

— Да, папа-Девушка была бледна как смерть.

— Если его смогли только предупредить, а надежного убежища для него не сыскали, он все равно попадется, — тихо продолжал Кованда. — Деваться ему некуда. То, что его до сих пор не схватили, чистейшая случайность. Гестапо в таких делах не останавливается ни перед какими расходами. Ночью Мирека непременно поймают…

— Папа!!!

Оленька закричала так громко, что Кованда вскочил с дивана:

— Тише! Ради бога, тише!

— Папочка, миленький, спаси его! Ты ведь это можешь! Я знаю, что можешь!.. — горячо зашептала Оленька и, судорожно схватив большую красноватую руку отца, прижалась к ней лицом.

Он обнял ее за плечи и усадил рядом с собой на диван.

— Успокойся ты, глупышка! Успокойся! — гудел он ей в ухо и гладил ее рассыпавшиеся из-под шапки волосы. — Разве можно так кричать о таких делах? Ведь даже у стен есть уши!.. “Спаси”!.. Да ты понимаешь вообще, о чем просишь?

— Ты боишься, папа?

— Тише, не серди меня! При чем это тут — боюсь я или нет. Сообрази, что говоришь. Как его спасать-то? Ведь кто его знает, где он теперь блуждает, перепуганный да голодный…

— А если бы знал, где он, спас бы? — Оленька обхватила обеими руками отца за шею и старалась заглянуть ему в глаза. — Ну скажи, папа, спас бы, а?