Хроники Заводной Птицы, стр. 144

А молодой солдат все стоял как завороженный, вцепившись в биту, и никак не мог разжать ладони. Ни лейтенант, ни капрал не обращали на него внимания. Он как завороженный наблюдал за тем, что происходило у него на глазах, – мертвый китаец неожиданно хватает доктора за руку, они вместе падают в могилу, лейтенант прыгает туда за ними, чтобы пристрелить китайца, потом его товарищи берутся за лопаты и забрасывают яму землей. Солдат смотрел на все это невидящим взглядом, только слышал голос Заводной Птицы. Как и вчера днем, из листвы, где она пряталась, доносилось кр-р-р-ри-и-и… кр-р-р-ри-и-и… Как будто кто-то заводил пружину. Он поднял голову и стал прислушиваться, пытаясь разобрать, откуда эти звуки, но птицы не было видно. Его замутило, хотя не так сильно, как вчера. Тошнота засела где-то глубоко в горле.

Солдат слушал, как заводят пружину, и перед ним, словно в калейдоскопе, мелькали отрывочные картины. Мелькали и пропадали… Он увидел их молодого командира-лейтенанта, которого после разоружения японских частей советскими войсками передадут китайцам, а те его повесят за сегодняшнюю казнь. Капрал умрет в сибирском лагере от чумы. Его поместят в чумной барак и бросят умирать, хотя никакой чумы у него не будет – во всяком случае до того, как он окажется в этом бараке. Он просто упадет в обморок от недоедания. Ветеринар с родимым пятном на лице погибнет через год. Его, гражданского человека, советские власти арестуют за пособничество военным, отправят в Сибирь, в лагерь и определят вместе с солдатами на принудительные работы на шахту. В глубокий шурф прорвется вода, и он захлебнется вместе со многими другими. А он сам… нет, что будет с ним, молодой солдат не увидел. Да что там будущее… Почему-то он не видел даже того, что творилось прямо перед ним. Работал только слух. Закрыв глаза, он слушал Заводную Птицу.

И вдруг ему вспомнился океан. Океан, который он видел с палубы судна, когда плыл из Японии в Маньчжурию. Видел в первый и последний раз. Это было восемь лет назад. Он до сих пор помнил, как пахнет напитанный солью морской воздух. Ничего прекраснее в своей жизни он не видел. Такой необъятный, глубокий, что представить невозможно. Океан всегда разный – меняет цвет, облик, характер. Все зависит от времени, погоды, места. Океан наполнял его душу глубокой печалью и в то же время исцелял ее, успокаивал. Увидит ли он это еще раз? При этой мысли пальцы разжались, и бита выпала из рук, со стуком ударившись о землю. Выронив биту, солдат снова почувствовал приступ тошноты, на этот раз более сильный.

А Заводная Птица не умолкала, хотя никто больше не слышал ее криков.

Так заканчивались «Хроники Заводной Птицы № 8».

29. Корица: недостающие звенья

•

Так заканчивались «Хроники Заводной Птицы № 8».

Я закрыл документ, перешел в меню и выбрал из списка «Хроники Заводной Птицы №9». Мне хотелось знать продолжение этой истории. Однако файл не открывался. Вместо него на мониторе появилось следующее сообщение:

Я выбрал № 10. Результат оказался тем же:

С № 11 получилось то же самое. Понятно, что доступ закрыт ко всем документам. Что это за код R24? Похоже, он полностью блокирует доступ к компьютеру. Когда открылись «Хроники Заводной Птицы № 8», остальные файлы тоже были доступны, но после того как я открыл и закрыл № 8, все ходы оказались перекрыты. Или эта программа не дает постоянного доступа к документам?

Сидя перед компьютером, я размышлял, что бы такое придумать. Нет, ничего не поделаешь. Это тщательно выверенная система, мир, что родился в голове Корицы и функционирует по его принципам. Мне не знакомы правила игры. Я сдался и выключил компьютер.

Сомневаться не приходилось: автор «Хроник Заводной Птицы № 8» – Корица. Он поместил в компьютер шестнадцать историй под общим названием, я по чистой случайности выбрал и прочитал восьмую. Окажись они все такие длинные – если их напечатать, может получиться довольно толстая книжка.

Интересно, что означает № 8? Судя по названию – «Хроники», – история построена в хронологическом порядке. За № 7 следует № 8, потом идет № 9 и так далее. Логично, хотя, может быть, и не так. Вдруг события в этой истории разворачиваются совсем по-другому? В обратном направлении – из настоящего в прошлое. А если пойти еще дальше, почему не предположить, что есть шестнадцать разных вариантов одной и той же истории, которые рассказываются параллельно. В любом случае, № 8, который я выбрал, – продолжение того, что раньше рассказывала мне Мускатный Орех об августе 1945 года и синьцзинском зоопарке, обитателей которого перестреляли солдаты. Тот же зоопарк, куда на следующий день опять приходят солдаты, главный герой истории – отец Мускатного Ореха или дед Корицы, безымянный ветеринарный врач.

Трудно сказать, сколь правдива эта история. Может, Корица все придумал – от начала до конца, а может, что-то происходило на самом деле. Мускатный Орех говорила, что после расставания ей об отце ничего не известно. Так что не все в этом рассказе правда. Но вполне возможно, что какие-то подробности основаны на реальных исторических фактах. Когда все рушилось, всякое могло быть – и расправа над курсантами офицерского училища Маньчжоу-го, и их похороны в яме, и казнь японского офицера, который этим командовал, после войны. Побеги и бунты в армии Маньчжоу-го случались нередко, да и то, что убитые китайцы переоделись в форму бейсболистов, тоже могло быть, хотя это довольно странно. Зная о таких вещах, Корица запросто мог придумать всю историю, вставив в нее своего деда.

Но зачем это ему понадобилось? Зачем придумывать рассказ? Зачем называть его «хрониками»? Я сидел на диване в «примерочной», вертел в руках цветной карандаш и думал.

Может, чтобы ответить на эти вопросы, и не нужно читать все шестнадцать историй? Прочитав всего одну «хронику» – № 8, – я пусть и смутно, но представлял, чего мог добиваться Корица. Он очень хотел знать, в чем смысл его существования, и, без сомнения, искал его в прошлом – в событиях, которые происходили до того, как он появился на свет.

Для этого нужно было заполнить несколько пробелов в прошлом, до которых он никак не мог дотянуться, и в своей истории Корица пытался выдумать эти недостающие звенья. Из историй, которые ему много раз доводилось слышать от матери, появлялись новые; в них он пробовал восстановить образ своего загадочного деда. Ничего не меняя, он перенял у матери стиль ее рассказов. А суть их была в том, что факт может и не быть истиной, а истина не всегда имеет под собой факт. Для Корицы скорее всего было не так уж важно, что в его рассказах опиралось на факты, а что нет. Важно не то, что совершил его дед, а то, что он мог совершить. Юноша узнавал об этом из собственных историй.

Ключевое слово в них – «Заводная Птица», а повествование в форме хроник (или в какой-нибудь другой) почти наверняка доходит до наших дней. Однако «Заводную Птицу» не Корица придумал. Еще раньше в ресторане на Аояме о ней без всякого умысла упомянула Мускатный Орех. Тогда она еще не знала о моем прозвище – Заводная Птица. А это значит, что по случайному совпадению я каким-то образом оказался связан с их историей.

Хотя полной уверенности у меня не было. Могло случиться, что Мускатный Орех каким-то образом узнала о прозвище, и эти два слова подсознательно повлияли на ее (вернее, их с сыном) историю, как бы вросли в нее. Может, нет у этой истории определенной, законченной формы и она живет, видоизменяясь и разрастаясь, как бывает, когда рассказ передается из уст в уста.