Хроники Заводной Птицы, стр. 123

Таких, как я, кто думает: «Что же со мной через три года будет?» – здесь больше нет. Все работают хорошо. Никто не халтурит, на работу не жалуется. Ну, может, в столовой кому-нибудь меню иногда не понравится. Это же работа, а работа есть работа – нельзя все время шутки шутить и веселиться. Может, и хочется кому-нибудь денек погулять как следует. Ну и что? С девяти до пяти, из них два часа перерыв, отдай без разговоров. Но все равно, большинство, мне кажется, довольны. Потому, наверное, что знают: дело это временное, мостик из одного мира в другой. Вот и хотят это время провести получше. Для девчонок фабрика – переходный пункт, всего-навсего.

Но не для меня. Для меня это не временно и не переходный пункт. Понятия не имею, куда я отсюда пойду. Вдруг окажется, что дороги дальше нет? Понимаешь? Поэтому, по правде сказать, удовольствия здесь, конечно, мало. Просто стараюсь принимать все, как есть. По полной программе. Делаю парики – думаю только об этом, отношусь серьезно. От пота вся мокрая бываю.

Не знаю, как лучше сказать… но в последнее время я часто думаю о том парне, который на мотоцикле разбился. Честно говоря, раньше я редко о нем вспоминала. Может, после аварии у меня с памятью что-то сделалось: в голову одна ерунда лезла, чушь всякая – как у него воняло из подмышек, какой он был тупой, куда он все время норовил руками залезть… Но теперь почему-то я все больше думаю, что он был совсем неплохой парень. Такие мысли оживают вдруг просто так, без всякой причины, особенно когда сидишь – голова пустая-пустая – и прикрепляешь волоски к парику. Да, так оно и есть. Время, похоже, течет как-то не по порядку – «а», «б», «в»… так не выходит. Вихляет туда-сюда.

Я тебе прямо скажу, Заводная Птица. Честно-честно. Иногда мне очень страшно бывает. Просыпаюсь среди ночи одна, на полтысячи километров – никого. Темнотища! И впереди мрак полный: что дальше будет – понятия не имею. Страшно так, что прямо заорала бы. У тебя так не бывает, Заводная Птица? Когда на меня такое находит, я стараюсь привязать себя к чему-то или к кому-то. Твержу в голове имена знакомых. Ты, конечно, тоже в этом списке, Заводная Птица. И наша дорожка, и колодец, и хурма, что у нас растет, и разное другое. И парики, которые я своими руками сделала. И все мелочи, которые я вспоминаю про своего погибшего парня. Все эти мелочи (ты, Заводная Птица, конечно, не «мелочь», это я так, в общем…) помогают постепенно возвращаться «сюда». Теперь вдруг я начинаю жалеть, что не разделась перед ним, такой недотрогой была. Я ведь даже дотрагиваться до себя ему не позволяла. Думаю, может, мне так девушкой и остаться, на всю жизнь. А? Я серьезно! Как тебе идея?

Пока, Заводная Птица. Желаю, чтобы Кумико-сан вернулась поскорее».

17. Тяготы и невзгоды бренной жизни

•

Волшебная лампа

Вечером, полдесятого, зазвонил телефон. После двух звонков смолк, чуть погодя снова ожил. Я вспомнил, что так должен звонить Усикава.

– Алло! – послышался в трубке его голос. – Добрый вечер, Окада-сан. Усикава говорит. Я тут от вас недалеко. Нельзя ли к вам сейчас заглянуть? Знаю, что поздно, но есть один личный разговорчик. Ну как? Дело касается Кумико-сан. Я подумал, что вам, наверное, интересно…

Слушая Усикаву, я представил его лицо на другом конце линии. Довольная кривая ухмылка, как бы говорящая: «Попробуй только отказаться!», отвратительные оскаленные зубы. И он был прав – отказаться я не мог.

Усикава явился ровно через десять минут. На нем была та же самая одежда, что три дня назад. А может, и не та, хотя и костюм, и рубашка, и галстук – все было точно такое же. Все несвежее, жеваное, сидело кое-как. Глядя на Усикаву, казалось, будто на его жалкий наряд по несправедливости взвалили все тяготы и невзгоды бренной жизни. Если бы существовало что-то вроде реинкарнации и в следующей жизни мне гарантировали необыкновенные почести в обмен на то, чтобы я на время принял облик его одежды, я бы отказался. Извинившись, Усикава открыл холодильник и извлек оттуда бутылку пива. Проверив, хорошо ли она охладилась, наполнил стоявший рядом стакан. Мы сели в кухне за столом друг против друга.

– Для экономии времени сразу без лишних разговоров перехожу к делу, – начал Усикава. – Не хотите ли с Кумико-сан пообщаться? Напрямую. Вдвоем. Ведь вам давно этого хочется. Так ведь, Окада-сан? Правильно?

Я задумался. Или взял короткую паузу, сделав вид, что думаю.

– Разумеется, хочу, если это возможно.

– Ничего невозможного нет, – спокойно проговорил Усикава, кивнув головой.

– Но если вы ставите какие-то условия…

– Никаких условий, – бросил Усикава и отхлебнул пива из стакана. – Но сегодня я к вам с новым предложением. Послушайте, что я скажу, и подумайте хорошенько. Это не имеет никакого отношения к тому, будете вы говорить с Кумико-сан или нет.

Я смотрел на него и молчал.

– Ну что же? Начнем, пожалуй. Окада-сан, вы арендуете участок у некой фирмы. Так? Тот самый, где «дом с повешенными». Каждый месяц платите за него порядочную сумму. Но это не обычная аренда, а специальная – с возможностью последующей покупки. Так? Договор, естественно, никому не показывают, поэтому ваше имя нигде не фигурирует. В этом и хитрость. А на самом деле вы, Окада-сан, фактический владелец участка, и арендная плата, которую вы вносите, – то же самое, что погашение ссуды. Всего вы должны заплатить, дай бог памяти, вместе с домом что-то около восьмидесяти миллионов. Будете расплачиваться в нынешнем темпе – земля и дом станут вашими меньше чем через два года. Как замечательно! Вот это скорость! Я восхищен!

Усикава взглянул на меня, словно дожидаясь подтверждения своих слов.

Однако я промолчал.

– Не спрашивайте, пожалуйста, откуда мне все это известно. Было бы желание. Если покопаться как следует, все, что угодно, можно раскопать. Надо только знать, как это делается. И я примерно представляю, кто стоит за этой подставной фирмой. Вот тут уж пришлось повозиться, изрядно порыскать. Это все равно что угнанную машину разыскивать – ее уже перекрасили, заменили шины и сиденья, перебили номер двигателя. Все продумано очень здорово. Сразу видно – профессиональная работа. Но все равно: сейчас я в общем разобрался, что к чему. А вот вы скорее всего не в курсе, Окада-сан. Не знаете, верно, даже кому деньги отдаете?

– У денег нет имени, – ответил я.

Усикава рассмеялся.

– Совершенно верно. Это вы хорошо сказали: «У денег нет имени». Золотые слова! Я, пожалуй, запишу. Однако, Окада-сан, не всегда все гладко выходит. Возьмем, к примеру, налоговое управление. Не больно сообразительный там народ, я вам скажу. Налоги сдирают только с тех, кто у них записан. А кто не записан, того норовят насильно записать. И не просто записать, а еще и номер присвоить. Никаких эмоций, все тихо, спокойно. Так уж устроено в мире современного капитализма, где мы с вами живем. Выходит, у денег, про которые мы с вами говорим, имя есть – и очень достойное.

Усикава говорил, а я молча рассматривал его голову. Падавший свет выделял странные неровности на его черепе.

– Не беспокойтесь! Никто из налогового управления к вам не придет, – сказал Усикава, смеясь. – Да если бы и пришли, сколько б шишек себе набили, пробираясь по этому лабиринту. Здоровенных шишек. Для налоговиков это – всего лишь работа, да и только. Им лишние шишки ни к чему. Надо деньги содрать – найдут и полегче способ. Чем легче, тем лучше. Был бы результат, а откуда деньги – какая разница. А уж если начальник по доброте душевной скажет: двигай, мол, туда, там проблем меньше, – всякий нормальный человек так и сделает. Я раскопал это дело, потому что это я. Не буду хвастаться, но я в таких вещах ловкач. Знаю, как без шишек обойтись. Ночью ужом проползу. Я все-е-е насквозь вижу.