Хроники Заводной Птицы, стр. 122

Вспоминая о том времени, Мускатный Орех улыбнулась. Я впервые видел на ее лице такую естественную улыбку.

– Но однажды вдруг все кончилось, – проговорила она. – В то февральское утро, когда сын перестал говорить, наша общая история кончилась.

Мускатный Орех сделала паузу, чтобы закурить.

– Теперь я знаю, что произошло. Его слова поглотил лабиринт того мира, который жил в наших рассказах. Сына лишило языка нечто такое, что вышло из этих самых рассказов. А через несколько лет это нечто убило моего мужа.

Ветер задувал сильнее, чем утром, без устали унося на восток тяжелые серые тучи. Они напоминали мне безмолвных путешественников, стремящихся куда-то на край света. Доносившиеся из сада завывания ветра, гулявшего в голых, оставшихся без единого листочка ветвях деревьев, напоминали невнятные короткие стоны. Я постоял немного у колодца, глядя на небо, и подумал: «Может, и Кумико сейчас где-то смотрит на эти облака». Эта мысль пришла в голову просто так, без причины. Вдруг возникла ниоткуда.

Спустившись по лестнице в колодец, я потянул за веревку и закрыл крышку. Несколько раз глубоко вдохнул, крепко сжал в руке бейсбольную биту и в навалившейся темноте медленно опустился на пол. Полный, абсолютный мрак. Вот в чем дело. Вот оно – самое главное! Ключ в этой непроглядной тьме. Смахивает на урок кулинарии по телевизору: «Итак, главное в этом рецепте – полный мрак. Надо, чтобы он был как можно гуще». «А бита как можно крепче», – подумал я и чуть улыбнулся в темноту.

Пятно на щеке понемногу стало теплеть. Оно давало знать, что разгадка всего, что происходит со мной, становится ближе с каждым шагом. Я закрыл глаза. В ушах засела мелодия, которую за работой все утро слушал Корица. «Музыкальное приношение» Баха. Оно звучало в голове, напоминая приглушенный шум голосов в зале с высокими сводами. Но вскоре все стихло, и тишина стала забираться в мозговые извилины, как насекомое, откладывающее яйца, охватывая один участок мозга за другим. Я открыл глаза, потом опять закрыл. Тьма смешалась, и я начал постепенно отделяться от своей телесной оболочки.

Все было как всегда.

16. Может статься, что дороги дальше нет

(Рассуждения Мэй Касахары. Часть 4)

«Привет, Заводная Птица!

В прошлый раз я закончила на том, как устроилась далеко в горах на фабрику, где делают парики, и стала там работать вместе с местными девчонками, которых здесь много. Теперь слушай дальше.

Ты знаешь, у меня в последнее время внутри все закипает, когда подумаешь, что люди вот так, с утра до вечера, работают, не покладая рук. И так каждый день. Чудну малость, тебе не кажется? Как бы это сказать?.. Вся моя работа здесь – делай, как начальство прикажет. Думать ни о чем не надо. Как будто перед началом рабочего дня запираешь мозги в шкафчик, а под конец достаешь обратно и идешь домой. Сидишь семь часов за столом, втыкаешь в парик волосы, потом обедаешь в столовой, моешься, потом глядишь – все уже спать ложатся. Вот и выходит: в сутках двадцать четыре часа, а на себя времени совсем не остается. Так устаешь от работы, что почти все «свободные часы» лежишь на койке, как в тумане. Посидеть спокойно, подумать – и не мечтай. В уикенд, конечно, не работаем, но тут стирка, уборка… сходишь куда-нибудь в город – глядь, выходные и кончились. Решила вести дневник, но что в него писать? Через неделю забросила. И так день за днем, день за днем одно и то же.

Но хоть так все и вышло, я как бы приросла к этой работе и ничего против нее не имею. Не похоже, чтоб я от жизни оторвалась. Кажется даже, что из-за того, что я пашу здесь без роздыху, как муравей, я постепенно приближаюсь к «себе настоящей». Не знаю, как бы получше объяснить… но, похоже, когда о себе не думаешь, все ближе к себе становишься. Вот почему я сказала «чудну».

На работе я изо всех сил стараюсь. Не люблю хвастаться, но мне даже звание присудили – «Лучшая работница месяца». Я же тебе говорила: когда надо что-нибудь руками делать, у меня здорово получается, хотя с виду, может, и не скажешь. У нас тут несколько бригад, и куда бы меня ни поставили, везде показатели растут. Как закончу свою работу, тут же начинаю отстающим девчонкам помогать. Поэтому все меня ценят. Веришь? Меня ценят! Ну ладно! Вот что хочу тебе сказать, Заводная Птица. Как я приехала на эту фабрику, так работаю, работаю, работаю… Как муравей. Как кузнец деревенский. Понятно излагаю?

Но место, куда я каждый день хожу на работу, я тебе скажу, – довольно странного вида. Огромное, как самолетный ангар, сооружение с высоченным потолком и просторное-просторное. Сидят здесь рядами, наверное, полторы сотни девчонок. Ты бы видел! Зачем только построили такую громадину? Мы же не подводные лодки делаем. Лучше бы разгородили на несколько помещений. А может, так нам легче внушить, что у нас тут эта самая… солидарность – вот, мол, девушки, сколько вас и работаете все вместе. Или начальству так проще за порядком следить, за всеми сразу. Тут это… как ее… психология. Столы расставлены так, что вместе сидят по несколько человек, как в кабинете биологии на уроке, когда вскрывают лягушку. А с краю – старшая из девчонок, вроде старосты класса. Разговаривать за работой – если не останавливаешься – не запрещено (нельзя же как в рот воды набрать и молчать целый день), но только начнешь громко говорить или смеяться, или заговоришься – тут же староста с недовольным видом подбегает: «Юмико! Руками работать надо, а не языком. Смотри не отставай!» Поэтому все друг с другом шепчутся, как ночные воры.

Пока работаем, включают музыку. Разную, зависит от того, который час. Если ты фанат Барри Манилова или «Эйр Сапплай», тебе, наверное, тут бы понравилось.

Чтобы один парик сделать, нужно несколько дней. От качества, конечно, зависит, но все равно за день не управишься. Основу парика делишь на квадраты, как на шахматной доске, и в каждый квадратик, по очереди, вшиваешь волосы. Но это не конвейер. Я видела Чарли Чаплина в кино – только одну гайку закрутит, как сразу другая подъезжает. У нас не так – весь парик я одна делаю, сама, несколько дней. Моя работа. Когда парик готов, хочется даже где-нибудь на нем написать: «Такой-то день, такой-то месяц. Мэй Касахара». Но я, конечно, так не делаю. Знаю: если заметят – наверняка достанется. И все-таки приятно знать, что где-нибудь на земле кто-то твой парик носит. Выходит, я теперь к делу привязана.

А вообще чудну в жизни получается. Сказали бы мне три года назад: «Через три года ты будешь с деревенскими девчонками работать на фабрике, в горах, – делать парики», – я бы посмеялась. Представить такого нельзя было. А сейчас? Разве кто знает, чем я буду заниматься еще года через три? Вот ты, Заводная Птица, знаешь, что с тобой будет через три года? Не знаешь, понятное дело. Могу поспорить… все, что здесь заработала, ставлю – какие три года? Что через месяц случится, и то неизвестно.

Хотя девчонки, с которыми я общаюсь, в общем, знают, что с ними через три года будет. Или думают, что знают. Думают: «Вот поработаем, деньжат накопим, пройдет несколько лет – подходящий парень отыщется, а там – бац! – и счастливая свадьба».

Женихи у них – сынки фермеров или лавочников и еще парни из местных фирмешек. Я уже писала: здесь молоденьких девушек хронически не хватает, идут нарасхват. Чтобы на бобах остаться, уж такой невезучей быть надо! Поэтому все в конце концов кого-нибудь находят и замуж выскакивают. Это что-то! выйдут замуж и тут же работу бросают. Я про это тоже писала. Для них фабрика – такая ступенька, промежуток в несколько лет между окончанием школы и свадьбой. Как проходная комната – войдут, постоят немного и выходят.

Правда, фирма, которая этой фабрикой владеет, не против. Похоже, им даже лучше, что, поработав несколько лет, девчонки выходят замуж и увольняются. Чем с зарплатой, пособиями, профсоюзами возиться, куда выгодней, когда рабочие все время меняются. У кого способности, кто бригадиром, может, станет – к таким получше относятся, а остальные, обычные девчонки для них – расходный материал. Фирма согласна, девчонки тоже. Ничего не обсуждают – поработают до свадьбы, и хватит. Что через три года будет? Они могут только два варианта представить: или они работают и строят парням глазки, чтобы жениха найти, или выходят замуж и работу бросают. Легко и просто, правда?