Дэнс, дэнс, дэнс, стр. 83
— Прости, — сказал я.
— Тут приходили всякие. Орали чего-то. В окна стучали, машину раскачивали, — сказала Юки бесцветным голосом и выключила радио. — Было очень страшно.
— Прости…
И тут она увидела мое лицо. На мгновение взгляд ее заиндевел: будто глаза потеряли цвет, и по ним пробежала легкая, еле заметная рябь — как по тихой воде от листа, упавшего с дерева. Губы задергались, будто пытаясь произнести нечто невыразимое.
— Эй… Где ты был и что ты там делал?
— Не знаю, — ответил я. Мой голос прозвучал непонятно откуда. Как и цоканье тех каблучков — совершенно не ясно, на каком расстоянии и с какой стороны. Я достал из кармана платок и медленно вытер лицо. Капли холодного пота казались плотными и упругими, как масло. — Сам не знаю. Где же я был?..
Юки прищурилась и, протянув руку, коснулась моей щеки. Мягкими, гладкими пальцами. Не отнимая их, она втянула носом воздух, словно к чему-то принюхиваясь. Ее носик чуть дернулся, ноздри раздулись и замерли. Не отрываясь, она смотрела мне прямо в глаза — будто разглядывала меня с расстояния не менее километра.
— Но ты что-то увидел, правда?
Я кивнул.
— Я знаю. Это словами не рассказать. Вообще никак не выразить. Когда пытаешься объяснить, никто не понимает. Но я — понимаю… — Она наклонилась и легонько прижалась щекою к моей щеке. Секунд, наверно, пятнадцать, мы просидели так, не шелохнувшись.
— Бедный, — вздохнула она наконец.
— Почему все так? — рассмеялся я. Мне совсем не хотелось смеяться, но по-другому было нельзя. — С какой стороны ни посмотри, я — обычный, абсолютно нормальный человек. И очень реалистичный. Почему меня постоянно затягивает в какую-то дикую, нелепую мистику?
— И действительно, почему? — сказала Юки. — Ты только у меня не спрашивай. Я — ребенок, а ты взрослый.
— И то правда, — признал я.
— Но твое настроение я понимаю.
— А я нет.
— Бессилие, — сказала она. — Когда тобой вертит какая-то огромная силища, и ты не можешь ничего изменить.
— Может, и так…
— В таких ситуациях вы, взрослые, обычно напиваетесь.
— Это уж точно, — кивнул я.
Мы отправились в бар “Халекулани”. Не в открытый с бассейном, как в прошлый раз, а в самом отеле. Я заказал мартини, Юки — содовую с лимоном. Кроме нас, в баре не было ни одного посетителя. Лысеющий пианист средних лет с сосредоточенным, как у Рахманинова, лицом исполнял на рояле джазовые стандарты. Сначала “Stardust”, потом “But Not For Me”, и следом — “Moonlight in Vermont”. Техника игры — безукоризненная, но слушать его было не очень интересно. Под конец он старательно отбарабанил прелюдию Шопена — и это, надо признать, получилось великолепно. Юки захлопала, пианист выдавил улыбку шириной ровно в два миллиметра и куда-то исчез.
Я уже допивал третий мартини, когда, закрыв глаза, вдруг снова увидел ту проклятую комнату. Точно сон наяву. Страшный сон, от которого сначала бросает в пот, и только потом с облегчением вздыхаешь: привидится же такое… Только это не сон. Я знаю, что это не сон, и Юки тоже знает. Она знает: я видел это. Шесть скелетов, добела отшлифованных временем. Какой во всем этом смысл? Неужели однорукий скелет — Дик Норт? Тогда кто остальные пятеро?
Что, черт возьми, хочет сказать мне Кики?
Вдруг вспомнив, я порылся в кармане, извлек найденный на подоконнике клочок бумаги, прошел к телефону и набрал загадочный номер. Трубку никто не брал. Каждый гудок проваливался в немую бездну, точно грузило спиннинга в морскую пучину. Я вернулся к бару, плюхнулся на свое место за стойкой и глубоко вздохнул.
— Завтра, если будут билеты, я возвращаюсь в Японию, — объявил я. — Что-то я здесь подзадержался. Отпуск вышел отличный, но теперь, я чувствую, мне пора. К тому же, я должен поскорей разобраться кое с чем в Токио.
Юки кивнула. Так, словно знала заранее, что я скажу.
— Давай. За меня не беспокойся. Если хочешь вернуться — лучше вернуться.
— А ты что будешь делать? Здесь останешься? Или со мной поедешь?
Она чуть пожала плечами.
— Поживу какое-то время у мамы. Я пока не хочу в Японию. Она ведь не откажется, если я попрошу?
Я кивнул и допил мартини.
— Ну, хорошо. Завтра отвезем тебя в Макаху. Да и мне напоследок не помешало бы еще раз поговорить с твоей матерью.
Мы вышли из бара, забрели в рыбный ресторанчик неподалеку от “Алоха-Тауэр” и в последний раз поужинали. Пока Юки расправлялась с омаром, я выпил виски, потом принялся за жареных устриц. Мы почти не разговаривали. В голове у меня началась какая-то дикая каша. Казалось, я вот-вот навеки засну, так и не дожевав устриц, и сам превращусь в скелет…
Юки то и дело поглядывала на меня. Не успели мы все доесть, как она заявила:
— По-моему, тебе пора спать. Ужасно выглядишь!
Вернувшись в номер, я включил телевизор и долго пил вино в одиночестве. Передавали бейсбол. “Нью-Йорк Янкиз” против “Балтимор Ориолз”. Мне вовсе не хотелось смотреть бейсбол — мне просто хотелось, чтобы телевизор оставался включенным. Хоть какая-то связь с реальностью.
Я пил вино, пока не начал совсем клевать носом. И лишь тогда, спохватившись, снова достал из кармана листок, дотянулся до телефона и набрал непонятный номер. Как я и ожидал, безрезультатно. После пятнадцатого гудка я положил телефонную трубку, снова плюхнулся на диван и уставился в катодную трубку Брауна. [70] Я рассеянно наблюдал, как старина Уинфилд выбегает на подачу, когда вдруг осознал: в моей памяти что-то зудит, требуя внимания.
Что же?
Не сводя глаз с экрана, я попытался сосредоточиться.
Что-то одно похоже на что-то другое. Что-то одно переплетается с чем-то другим…
“Не может быть!” — осенило меня. Это казалось невероятным — и все же проверить стоило. Сжимая в пальцах листок с номером, я встал, вышел в прихожую и сверил номер на бумаге с номером, который Джун нацарапала карандашом на моей двери.
Полное совпадение.
Всё связано, подумал я. Всё замыкается друг на друга. И только я один не вижу ни малейшей логики в этой странной цепи.
Наутро я сходил в авиакассу и заказал билет на послеобеденный рейс. Затем выселился из гостиницы и отвез Юки к матери в Макаху. Еще до обеда я позвонил Амэ и сообщил, что на меня свалились срочные дела, и я вынужден сегодня же вернуться в Японию. Она особенно не удивилась. Сказала, что у нее для дочери место всегда найдется, и что я могу привезти Юки хоть завтра — никаких проблем.
День с самого утра выдался на редкость пасмурным. Очередной шквал дождя мог обрушиться в любую минуту — ничего странного. На все том же “мицубиси-лансере” я мчал по привычному хайвэю вдоль берега, выжимая сто двадцать в час под никогда не меняющийся рок-н-ролл.
— Ты прямо как Пэкмэн, — сказала вдруг Юки.
— Как кто? — переспросил я.
— Будто в тебе сидит Пэкмэн, — пояснила она. — И пожирает тебя изнутри. Твою душу, черточку за черточкой — пиип, пиип, пиип…
— Я плохо понимаю метафоры.
— Ну, что-то тебя грызет.
С минуту я молча вел машину, думая над ее словами.
— Иногда рядом с собой я ощущаю тень смерти, — сказал я. — Очень явственную, плотную тень. Так и кажется: смерть подобралась совсем близко. Еще немного — протянет костлявую руку и вцепится в горло. Но это не очень страшно. Потому что это всегда чья-то смерть, не моя. И рука ее вечно тянется к чужому горлу. Только с каждой чужой смертью душа внутри все больше стирается, во мне остается все меньше меня… Почему?
Юки молча пожала плечами.
— Я сам не знаю, почему, — продолжал я. — Но смерть постоянно меня преследует. И при любой возможности показывается из какой-нибудь щели.
— Может, это и есть твой ключ? Может, как раз через смерть ты и связан с миром?
С минуту я размышлял над ее словами.
— М-да, — вздохнул я наконец. — Умеешь ты нагнать депрессию…