Проклятье шамана, стр. 21
Неожиданно он заметил над головой зеленовато-коричневый фрукт. Плод размером с яблоко висел довольно низко, и при хорошем разбеге до него, пожалуй, можно было бы дотянуться. Пока Конан пребывал в нерешительности, большая длиннокрылая птица с лету сорвала похожий плод с соседней, более высокой ветки. &го придало киммерийцу уверенности: обычно птицы не ели отраву.
Подпрыгнув с разбегу, он вцепился в облюбованный фрукт и стащил его на землю. На вкус плод оказался немного странноват и чем-то напоминал незрелый кокос. Однако измученный голодом желудок с большой благодарностью принял и горькую мякоть, и мясистые семена, и густое едкое молочко. Кожуру варвар выплюнул за абсолютной неудобоваримостью.
Немного подождав и не почувствовав в животе никакой боли, Конан двинулся дальше, срывая с веток такие же плоды, когда те попадались ему на пути. Постепенно тьма сгущалась: должно быть, он находился в самом центре острова. Конан нахмурился. Он шел уже несколько часов, а ганакская деревня не могла находиться так далеко от берега. По мере продвижения странных фруктов становилось все больше, зато птиц и зверей не осталось совсем.
Неожиданно возникший в темноте сук заставил его резко присесть, едва избежав столкновения. Обругав себя за неосторожность, варвар огляделся вокруг. Прямо над головой свисала грозда все тех же загадочных «кокосов». Решив насытиться до отвала, Конан сбил их рукой. Шары попадали на землю, и некоторые из них раскололись… выпуская на свет сотню крошечных бледно-зеленых паучков. Мохнатый выводок мигом разбежался у его ног.
С воплем отвращения Конан отпрыгнул назад, стряхивая пауков с ушей и волос. Внезапный приступ тошноты согнул варвара пополам; еще бы, он съел целых три паучьих яйца! Прислонившись к стволу гигантского, поросшего мхом дерева, Конан мучительно изрыгнул остатки неудачного ужина и поднял глаза… как раз вовремя, чтобы заметить в листве стремительное движение.
Прямо над ним среди зеленых веток висела безобразная тварь. Легкий, по всей видимости, паук тем не менее в два раза превосходил киммерийца в размере. Темно-зеленая шерсть прорастала на круглом брюшке и на длинных худых ногах, усеянных колючими шипами. Выпученные красные глаза горели лютой злобой и, казалось, выражали одно лишь желание – высосать кровь из всего живого, что окажется в пределах досягаемости длинных слюнявых щупалец.
– Баал и Птеор! – прошептал киммериец. – Из какой же адской печи выползло сие чудовище?
Конан съежился и отпрыгнул от протянутой клешни. Словно предвидя это, паук бросился вперед и, стремительно перебирая суставчатыми фалангами, раскинул толстую радужную сеть, да так умело, что киммериец тут же угодил в ее объятия.
Забившись в клейком плену, Конан с ужасом наблюдал приближение толстопузой твари. Варвар дергался изо всех сил, однако цепкая паутина держала крепче стальных цепей. От напряжения на руках вздулись вены, а кровь бешено застучала в висках, и…
– Хрясь!
Раздался звук рвущейся простыни: ему все-таки удалось высвободить руки.
Однако в тот же миг на его талии сомкнулись могучие клешни, выдавив из груди последние остатки воздуха. Извиваясь от боли и удушья, Конан с бессильным отчаянием наблюдал за тем, как с острых зубов медленно стекал яд. Сколько же ему осталось, прежде чем яд начнет действовать?
Нет, он отказывался умереть такой смертью!
Обезумев от ярости, Конан вцепился в скользкие от слизи щупальца. Жилы вздулись на его предплечьях. Боль в рваном боку неожиданно стихла: ни дать ни взять, яд возымел действие! Чувствовалось лишь убийственное давление клешней, что грозили вот-вот проломить ребра.
Задыхаясь, киммериец собрал воедино увядающие остатки силы и заставил онемевшие мышцы работать. Нечеловеческий крик вырвался из его груди, когда зажатые в кулаках щупальца медленно разделились, разрывая уродливый череп на две половины. Конан бросил их на забившееся в конвульсиях тело.
– Убирайся обратно в ад! – проревел он, с отвращением глядя на фонтан крови, вырвавшийся из паучьей шеи. Охваченное смертельным танцем насекомое издавало столь душераздирающие звуки, что варвару показалось, будто он присутствует на спевке дьявольского хора.
Пошатнувшись, Конан потерял равновесие и грохнулся на тропу. Отталкиваясь от земли бесчувственными руками, он подполз к ближайшему дереву и уткнулся в мягкий, поросший мхом ствол. Сердце бешено стучало, разнося яд по всему телу. Через минуту подбородок свалился на грудь, глаза остекленели, а сознание окутала густая пелена.
ГЛАВА 10
НА ТРОПЕ
Первые лучи солнца превратили мокрые от росы джунгли в море сияющих изумрудов. Однако Юкона едва ли замечал их сверкающую красоту: лес для туземца был врагом, который, казалось, только и искал удобного случая, чтобы нанести человеку смертельный удар. Старики говаривали, что когда-то давным-давно, во времена, о которых не помнил даже Юконин прадед, ганаки населяли весь остров, в том числе и запретные земли. Однако Юкона с сомнением относился к такого рода историям, ибо твердо верил, что земли эти издревле кишели чудовищами столь ужасными, что, пожалуй, лишь самые злобные боги могли породить их на свет. Впрочем, по мере продвижения в глубь леса он все больше сомневался, что даже злейшие из богов стали бы жить в столь бесприютном месте.
Нательный рисунок, нанесенный молочком вануклы, надежно защищал от москитов. Однако джунгли изобиловали куда более страшными тварями. Он уже наступил на притаившуюся в траве змею, и укус ее до сих пор горел на лодыжке. Старики рассказывали о неких длиннозубых гадюках, один лишь укус которых был смертелен; к счастью, зубы этой змеи были совсем другими. «Впредь надо быть осторожнее», – решил про себя Юкона, тщательно изучая листву на предмет новых гадов.
По правде говоря, ганачки разбирались в лесу не в пример лучше мужей, однако Юкона ни за что не пустил бы Шейру, его горячо любимую дочь, в запретные земли. Все женщины в селе были охотницами, по крайней мере те, что не могли или же не хотели иметь детей. Зато мужчины были единственными воинами. Только один раз дети Изата вынудили ганачек драться рядом с мужьями; впрочем, это было очень давно.
При мысли о кезатти Юкону передернуло. Хотелось бы верить, что они не вернутся никогда. Сейчас судьба народа всецело зависела от горстки воинов, обязанных защитить стариков и детей. Уже через несколько лет на смену придут новые сорок или пятьдесят юнцов. Все они пройдут посвящение и ступят на тропу войны. А до тех пор Юкона да его пятеро воинов должны были защитить село от стервятников.
По крайней мере в одном Гомба был прав: последняя победа над кезатти досталась безумно дорогой ценой. Под предводительством Юконы отряд в двести человек напал на каменный остров – родовое гнездовье кезатти. И что же? Лишь тридцать из них выжили! Однако боги смилостивились, прислав на подмогу бледнолицего.
А потом… Потом выскочка Гомба разом смешал все карты. Хорошо хоть чужестранец прочел знаки на песке и отыскал Ганаку… Свою смерть!
Путь Юконы пролегал сквозь болота и чащи, что отделяли деревню от той части острова, которая называлась запретными или мертвыми землями. Даже опытнейшие охотники и следопыты не решались приблизиться к черному сердцу острова, с которым были связаны самые жуткие истории, когда-либо рассказанные стариками. На протяжении поколений здесь пропадали лучшие воины.
Дорогу он знал; дед не раз рассказывал, как отыскать старую тропу: «На краю деревни, в том самом месте, где река делает изгиб, растет дерево о трех стволах. Встав к нему спиной, а лицом к полуденному солнцу, отсчитай тридцать раз по тридцать шагов…»
Юкона увидел тропу – узкий извилистый путь, задушенный со всех сторон гигантскими деревьями. Набрав в легкие побольше воздуха и медленно выдохнув, он принялся внимательно изучать влажную землю. Где-то здесь должны быть следы чужестранца.
Зеленый ковер листвы значительно усложнял работу. Гигантские насекомые роились вокруг. Те, что посмелее, все ж таки умудрялись ужалить разок-другой, пока запах вануклы не отбивал у них всякое желание. Птицы, населявшие эту часть острова, были крупными и по большей части хищными; красные клювы и загнутые когти роднили их с кезатти.