Человек семьи, стр. 98

Пат и так уже пользовался широкой известностью из-за своих лекций и работы в правительстве. Но теперь, будучи членом Конгресса, он стал гражданином номер один в своем населенном республиканцами округе.

Через некоторое время Пат стал понимать, что его деньги помогли купить ему не только власть. Теперь, когда деньги у него были, он многое получал бесплатно. Во время многочисленных разъездов по делам Конгресса его расходы оплачивались на таком уровне, который могли позволить себе только сверхбогачи.

Поскольку Дженовезе был в тюрьме, а Гамбино едва ли мог управлять ослабленным советом, оказалось, что у организации нет сильного босса всех боссов. Самым сильным сейчас был Мейер Лански. Через синеглазого Ало Пат установил тайный контакт с жизнерадостным евреем, который пережил их всех: Лепке, Лаки, Костелло, Дженовезе. Некоторые полагали, что именно Мейер навел полицию на встречу в "Апалачине", чтобы укрепить свою власть и чтобы организация не стала чересчур сильной. Все догадывались про Мейера, но никто ничего не делал.

Небольшая работа, которую ФБР проводило по организованной преступности, сконцентрировалась теперь на итальянцах. Мафию было легче понять и легче считать противником, чем паутину политических и финансовых игр, изолировавших Лански от грязной работы банд.

Вероятно, из-за смерти дона Антонио Пат занялся подсчетами, сколько у них осталось сильных глав Семей. Сэм Мэсси был уважаем и влиятелен, но он не стремился становиться боссом всех боссов. У него не было ни амбиций, ни нужды в этом.

– Слушай, Пат, – говорил он, – я и пальцем не шевельну. Я всегда был на легальном положении. Зачем это менять. Если выбиваешься наверх, все начинают охотиться на тебя с пистолетом. У меня есть все, что мне нужно. У меня есть семья. У меня есть зять, которым я горжусь. Я живу, как принц, и уже не молод. Зачем мне эта головная боль? Разве Карло кажется тебе счастливым? У него лицо, как чернослив. Он сохнет изнутри. Он никогда не получал удовольствия от жизни. Мне это не нужно.

Они лежали у бассейна отеля "Фонтебло" в Майами. Чек оплачивал Мейер Лански. Пат лежал на животе, чтобы скрыть эрекцию, так как не мог оторвать глаз от коричневой фигурки Китти Муллали, плавающей в бассейне. Китти была ведущей певицей отеля.

В сотне ярдов от них на траве сидела Констанца, читая и время от времени встряхивая яркую деревянную игрушку, привлекавшую внимание ее неподвижного, загорелого сына и наследника. Даже она теперь осознала, что Себастьян никогда не будет ни говорить, ни ходить и не сможет сфокусировать внимание на чем-либо дальше пяти футов от него. Ему постоянно требовался уход, поэтому все время приходилось нанимать сиделок, сестер и нянечек. Но долготерпение Констанцы привнесло в жизнь ребенка какую-то теплоту, и он сидел, счастливо улыбаясь, развлекаясь с игрушкой и издавая звуки, которые, как Конни постоянно надеялась, могли в любую секунду превратиться в слова.

Пат быстро скатился в бассейн, надеясь, что холодная вода решит его проблему. После купания он потребовал карты и сдал своему тестю.

– Знаешь, ба, пару лет назад в Нью-Йорке я говорил с двумя важными демократами. Они спрашивали меня, не хотел бы я стать губернатором.

Сэм с интересом взглянул на него:

– Демократы? Ты мне этого не говорил.

Пат аккуратно переложил свои карты.

– Не стоило того. Они просто меня прощупывали, Тогда это все было бессмысленно, так как они знали, что мне не победить Рокфеллера. Но я не отказался от этой мысли.

Китти вылезла из бассейна и, сняв красную резиновую шапочку, выжала свои длинные золотистые волосы. Ее фигура все еще была идеальной, и, загорев под солнцем Флориды, она стала похожа на вкусную булочку.

Сказав пару слов Конни, она поцеловала в макушку Себастьяна и на мгновение остановилась за спиной Пата, чтобы посмотреть его карты. Ее пальцы легко коснулись его голого плеча. Даже из-за этого легкого прикосновения ему захотелось бросить карты и напитки и потащить ее в ближайшую кабинку.

– Я иду наверх поспать, – сказала Китти. – Надо прийти в форму перед вечерним выступлением.

– Если ты достигнешь формы, еще лучшей, чем сейчас, ты лопнешь, – улыбаясь, заметил Сэм.

– Пока. Вечером я жду по-настоящему громких аплодисментов!

Пат наблюдал за ее чувственной походкой. Даже вблизи она выглядела как двадцатилетняя. Сэм привлек его внимание, выбросил девятку, а Пат все еще сидел со своими двумя дамами и тузом.

– Избавляйся от картинок, – заметил Сэм. – Сколько можно тебе это говорить?

– Я задумался.

– И поэтому ты должен проигрывать?

– Ну, я думал о другом. Роки должен баллотироваться в президенты в 1976 году. Это его последний шанс. Ему тогда будет шестьдесят восемь. Он уже не может баллотироваться в губернаторы в 1974 году. Будет плохо выглядеть, если он уйдет из губернаторов в середине срока. Если бы он отошел...

Сэм собрал карты, аккуратно положил их на игральную доску и дал Пату снять.

– Ты много чего замечаешь, – сказал Сэм, – поэтому, может быть, именно ты сможешь достичь чего-то.

Пат играл рассеянно, глядя на отдаленные пальмы.

– Мы попусту тратим время, – возмущенно сказал Сэм. – Твои мысли витают где-то далеко. О чем ты думаешь, сынок?

– Ни о чем, – ответил Пат, – и обо всем.

Было трудно признаться даже Сэму, о чем он думал. Всем было известно, что пост губернатора Нью-Йорка был главной ступенькой к самым высоким постам. Если католик-ирландец мог стать президентом, то почему бы им не стать католику-итальянцу? Внезапно Пат понял, что, поскольку организация находится в стадии развала, он мог бы стать самым могущественным человеком в мире. В восторге он хихикнул.

– Над чем ты смеешься, придурок?

– Ни над чем, – снова сказал Пат. – И над всем...

Мальчик-кубинец в белом пиджаке поднес ему телефон на длинном проводе:

– Это вас, сеньор.

Пат взял трубку и послушал. Низкое контральто произнесло только четыре слова.

– В любой момент, тигр.

– Ясно.

Пат повесил трубку, забрал солнечные очки, радиоприемник и сигары.

– Мне надо подняться в комнату, ба, – сказал он. – Есть одно дело.

И, махнув Конни с Себастьяном, он пошел к главному зданию.

Глава 3

Для политиканов не было неожиданностью, что Пат выставил свою кандидатуру на пост губернатора. Многие считали, что он не такой уж плохой кандидат. Когда Рокфеллер отходил от дел, а Никсону грозил импичмент, демократы прочно обосновались в Олбани.

Хороших кандидатов было много, но ни один из них не разбирался в магии политики. Трое из них склонялись к либералам, но Пат Конте, работая четыре срока законодателем у демократов, и сам немного сдвинулся влево. Он поддерживал федеральные дотации общественного транспорта и особенно метро, градостроительство, Билль об общественном здравоохранении Тедди Кеннеди и другие программы. Каждый его шаг был нацелен на специфические черты его избирателей.

По сути дела, он стал известен всему штату, поскольку постоянно выступал в газетах и по телевидению в связи с расследованием преступности Конгрессом, а также десять лет разъезжал по периферии. У Пата сейчас была большая и лучше финансируемая организация, чем у всех других кандидатов, вместе взятых. Теперь было невозможно его остановить. Тех, кто хотел бы его остановить, было немного, если не считать реформистской фракции демократической партии.

Публике трудно было провести различия между той преступностью, с которой боролся Пат, и организованной преступностью. Поэтому Пат участвовал и во многих действиях против организованной преступности (если это не вредило интересам его Семьи).

Когда Пат сдвинулся влево в своих взглядах, то его мировоззрение, по мнению многих членов организации, стало более вселенским – строгая его ориентация на сицилийцев расширилась до сотрудничества с такими, как Мейер Лански и его представитель – Джимми Ало. Через Лански Пат смог получить поддержку многих евреев-либералов Нью-Йорка, которых иначе ему было бы не достать. Деньги текли в сотни деловых и частных предприятий, откуда возвращались в виде официальных пожертвований на предвыборную кампанию. Если бы было нужно, Пат мог собрать для кампании средств не меньше самого Рокфеллера, но в этом не было необходимости.