Ящер страсти из бухты грусти, стр. 5

Сомик ухмыльнулся:

– Дельта.

И пустился в двенадцатитактовый блюз: линию баса вел большим пальцем, высокие ноты визжали из-под зажима, он раскачивался на табурете, а неоновая вывеска пива “Курз” над стойкой играла разными красками, отражаясь в его лысине и очках.

Дневные завсегдатаи оторвались от стаканов, на секунду перестали врать, а Ловкач МакКолл даже облажался с прямым на восемь шаров за бильярдным столом в углу, чего раньше почти никогда не делал.

И тут Сомик запел – сначала высоко и томительно, потом ниже и с наждаком в голосе:

И замолчал.

– Ты принят, – сказала Мэвис. Из ящика со льдом она вытянула кувшин белого пойла и плеснула в стакан Сомику. – За счет заведения.

Тут дверь распахнулась, грязь, дым и осадок блюза прорезал солнечный свет, и внутрь вступил Вэнс Макнелли, санитар Пожарной бригады Хвойной Бухты. Он громыхнул рацией о стойку и объявил всем, ни к кому в особенности не обращаясь:

– Знаете чего? Пилигримша повесилась.

По завсегдатаям прокатилась волна тихого бурчания. Сомик определил гитару обратно в чехол и поднес ко рту стакан:

– Ну еще бы – в этом городишке печальный денек начинается рано. Еще бы.

– Еще бы, – эхом отозвалась Мэвис и хмыкнула, точно гиена из нержавеющей стали.

Вэлери Риордан

Смертность от депрессии – пятнадцать процентов. Пятнадцать процентов всех пациентов с сильной депрессией лишает себя жизни. Статистика. Жесткие цифры в очень хлипкой науке. Пятнадцать процентов. Покойников.

Вэл Риордан повторяла про себя эти цифры с того момента, как ей позвонил Теофилус Кроу, но легче после того, что сделала Бесс Линдер, ей не становилось. Вэл никогда не теряла своих пациентов. А у Бесс Линдер и депрессии-то никакой не было, правда? Бесс не попадала в эти пятнадцать процентов.

Вэл прошла в кабинет в задней части своего дома и вытащила историю болезни Бесс Линдер, затем вернулась в гостиную и села ждать констебля Кроу. По крайней мере, он парень местный, не шерифы из округа. И она всегда может упирать на конфиденциальность. Сказать по правде, у нее не было ни малейшего понятия, чего ради Бесс Линдер вдруг решила повеситься. Встречались они всего один раз, да и то поговорили лишь полчаса. Вэл поставила диагноз, выписала рецепт и получила чек за полный час. Бесс дважды звонила, они несколько минут беседовали, и Вэл отправляла ей счет, округлив время до следующей четверти часа.

Время – деньги. Вэл Риордан нравились симпатичные вещи.

Вестминстерским перезвоном залился колокольчик. Вэл вышла из гостиной в отделанное мрамором фойе. В кромках стеклянных панелей двери преломлялась высокая худая фигура – Теофилус Кроу. Вэл никогда раньше с ним не встречалась, но слышала о нем. У нее лечились три его бывшие подружки. Она открыла дверь.

Констебль был в джинсах, теннисных туфлях и серой рубашке с погончиками, которая, должно быть, некогда служила частью форменного мундира. Он был чисто выбрит, длинные песочные волосы аккуратно собраны сзади в конский хвост. Симпатичный парень, чем-то напоминает Икебода Крейна [5]. Вэл догадалась, что он уже успел накуриться. Все подружки Тео рассказывали о его привычках.

– Доктор Риордан, – протянул он руку. – Тео Кроу.

Они поздоровались.

– Все зовут меня просто Вэл, – сказала она. – Приятно познакомиться. Входите. – И она показала в сторону гостиной.

– И мне приятно, – ответил Тео, словно спохватившись. – Жаль, что при таких обстоятельствах. – Он остановился на краю мрамора, словно боясь ступить на белый ковер.

Вэл обогнула его и уселась на тахту.

– Прошу, – показала она на стул из хепплуитского [6] комплекта. – Садитесь.

Тео сел.

– Я не очень понимаю, почему я здесь, если не считать того, что Джозеф Линдер, кажется, не знает, почему его жена так поступила.

– Записки нет? – спросила Вэл.

– Нет. Ничего нет. Джозеф спустился сегодня утром позавтракать и нашел ее в столовой в петле.

В желудке у Вэл скакнуло. До сих пор она так и не нарисовала себе мысленной картинки смерти Бесс Линдер. Смерть пока была лишь словами по телефону. Она отвела от Тео взгляд и осмотрела комнату, чтобы чем-нибудь эту картинку стереть.

– Простите, – продолжал Тео. – Вам, должно быть, трудно. Я просто хотел узнать, не говорила ли Бесс во время ваших сеансов чего-нибудь такого, что дало бы нам какую-нибудь зацепку.

Пятнадцать процентов, думала Вэл. Вслух же она произнесла:

– Большинство самоубийц записок не оставляет. Они полностью погружаются в свою депрессию, им уже безразлично, что произойдет после их смерти. Им хочется только, чтобы боль утихла.

Тео кивнул:

– Так у Бесс была депрессия? Джозеф говорил, что ей, кажется, становилось лучше.

Вместо ответа Вэл прибегла к своему медицинскому образованию. На самом деле, диагноз Бесс она не ставила – лишь прописала то, от чего ей наверняка стало бы лучше.

– Диагнозы в психиатрии не всегда бывают так точны, Тео. Бесс Линдер была сложной пациенткой. Не нарушая конфиденциальности взаимоотношений врача и больного, могу сказать вам, что Бесс страдала от пограничных симптомов навязчивого невроза. И лечила я ее именно от этого расстройства.

Тео извлек из кармана рубашки пузырек и посмотрел на этикетку.

– “Золофт”. Разве это не антидепрессант? Я знаю только потому, что встречался одно время с женщиной, которая на нем сидела.

Правильно, подумала Вэл. На самом деле, ты встречался как минимум с тремя женщинами, которые на нем сидели.

– “Золофт” – это селективный ингибитор обратного захвата серотонина, как и “прозак”. Его рекомендуют при ряде заболеваний. При навязчивых неврозах доза несколько выше. – Так ему, побольше клиники. Завалить спецификой и прочей хренотой.

Тео потряс пузырек.

– А с ним может быть передоза или типа этого? Я где-то слыхал, люди иногда под этими колесами такие номера откалывают.

– Не обязательно. Ингибиторы вроде “золофта” часто выписывают людям с глубокой депрессией. Пятнадцать процентов больных депрессией совершают самоубийство. – Ну все, проболталась. – Антидепрессанты – это инструмент, такой же, как сеансы устной терапии, и психиатры пользуются им, чтобы помочь своим пациентам. А иногда инструменты не работают. Как и в любом лечении – треть идет на поправку, трети становится хуже, треть остается без изменений. Антидепрессанты – не панацея. – Но ты сама относишься к ним как к средству от всего, не так ли, Вэл?

– Но вы же сами сказали, что у Бесс Линдер был навязчивый невроз, а не депрессия?

– Констебль, у вас когда-нибудь было так, что одновременно болел живот и текло из носа?

– Так вы утверждаете, что депрессия у нее все-таки была?

– Да, у нее была депрессия вместе с навязчивым неврозом.

– И дело здесь не в лекарствах?

– Буду с вами до конца откровенной – я даже не знаю, принимала она его или нет. Вы считали таблетки?

– Э-э, нет.

– Пациенты не всегда пьют лекарство. А с ингибиторами кровь на анализ мы не берем.

– Ладно, – сказал Тео. – Наверное, мы все узнаем после вскрытия.

В мозгу Вэл промелькнула еще одна кошмарная картинка: Бесс Линдер на разделочном столе. Кишки медицины всегда были для Вэл чересчур. Она встала.

– Мне бы хотелось оказаться для вас более полезной, но, сказать по правде, Бесс Линдер никогда не давала мне повода считать ее потенциальной самоубийцей. – Вот это, по крайней мере, правда.

Тео понял намек и тоже поднялся.

– Ну что ж, спасибо. Простите, что побеспокоил. Если у вас есть что... понимаете, что-нибудь, что я мог бы передать Джозефу, от чего ему стало бы легче...