Повседневная жизнь средневековых монахов Западной Европы (X-XV вв.), стр. 3

Позднее к ним присоединятся тринитарии, мерседарии, сервиты (орден основан в 1233 году семью флорентийскими патрициями), августинцы, которые будут признаны нищенствующими лишь в XVI веке; и последний нищенствующий орден – минимы (создан в 1435 году св. Франческо де Паоло).

Каждый из этих орденов имел свое поле деятельности (хотя существовало немало спорных областей, и, соответственно, элемент соперничества): ученые доминиканцы неукоснительно соблюдали догматы веры и оберегали их, мягкие и милосердные францисканцы посвящали себя служению ближним из народа, тринитарии и мерседарии занимались выкупом христиан, попавших в руки берберов. Сервиты, соблюдавшие устав св. Августина, соединяли свое служение с созерцательной жизнью, как и августинцы, кармелиты и минимы.

А что же остальные монахи – уставные каноники, госпитальеры, – неужели исчезли? Все они продолжали жить, выживать, проводить реформы. Сильвестринцы (1231), оливетинцы, целестинцы, гильомиты, монахи конгрегации Монте-Верджино (1124) на самом деле, по словам отца Кузена, оказались «ветвями все того же старого бенедиктинского ствола». Монахами были также апостольские клирики св. Иеронима (конгрегация, основанная блаж. Джованни Коломбини, скончавшимся в 1367 году). Их прозвали «отцами живой воды» за их искусство дистилляции, или иезуатами, поскольку с их уст не сходило имя Иисуса. Крестоносцы Красной Звезды, Красного Сердца из Италии, Чехии, Нидерландов являлись уставными канониками, как и белоризцы (1257).

Также отметим появление в начале XIV века светской конгрегации алексиан, иначе называемых лоллардами или келлитами. Их миссия – попечение о приговоренных к смерти, погребение умерших от чумы (что стоило жизни многим алексианам), забота о душевнобольных (чем они занимаются и в наши дни).

Заметим еще, что большинство нищенствующих орденов, а также бенедиктинцы и цистерцианцы организовывали смешанные ордена, и светские, и уставные, с простыми или торжественными обетами. Такие формы организации позволяли мирянам вести образ жизни, вдохновляемый правилами того ордена, к которому они косвенно принадлежали.

Наконец, начиная с XV века и даже раньше, в частности, под влиянием «национальных чувств», большие централизованные ордена распадаются на конгрегации чаще всего с ярко выраженной языковой или национальной окраской. Назовем бенедиктинские конгрегации Бурсфельда в Германии и Шотландии (с 1215 года), в Боббио (Италия), в Мельке (Австрия), в Вальядолиде (Испания)… Можно также упомянуть конгрегации цистерцианцев, камальдолийцев и каноников, в том числе францисканцев, где чувствовались центробежные тенденции.

Присущий монашеству универсализм постепенно начинал беспокоить князей, в их интересах было остановить поток денежных средств, отчисляемых орденами в Рим, а потому они поощряли сепаратизм, во всяком случае, использовали его. Папы со своей стороны наделяли привилегиями те провинции и конгрегации, которые сохраняли им верность или могли противостоять королевской власти, ее налогам и любой форме контроля с ее стороны.

Когда Церковь ослабят Столетняя война, голод, эпидемии чумы, раскол Запада, ереси (Уиклифа и Гуса), долгие волнения милленаризма и народные пророчества, когда протестантская реформа вызовет бурю, против которой реформа католическая окажется бессильной и не сможет залечить нанесенные ею раны, тогда монашество, часто терзаемое внутренними кризисами и становясь жертвой чужих интриг, сделается неспособным отражать удары. Монашеские ордена выживут, но творческий дух, присущий им на протяжении столетий, отомрет. Ордена уступят место другим – организациям уставных клириков (иезуиты, сколопы, варнавиты и др.), обществам с простыми обетами (ораториане, доктринеры, лазаоисты и др.) – лучше приспособленным к условиям борьбы в социуме Нового времени.

Немало умов было обеспокоено этим многообразием явлений человеческого творчества, усматривая в нем посягательство на порядок и разум, напрасную трату сил, людские слабости и немощи. Все подобного рода упреки известны.

Св. Бенедикт (Устав, XL, I) знал, что каждый человек получает от Бога собственный дар (кстати, именно поэтому святой испытывал некоторые сомнения, когда определял общий для всех рацион питания). Кроме того, он принимал во внимание слабости человеческой природы. Впрочем, такое разнообразие только приветствовалось, как воплощение Ста Цветов. Вот что говорил ворчун Жиль ли Мюизи в защиту разнообразия нищенствующих орденов: «Красота мира – это его разнообразие, которое есть дар Божий. Взгляните на богатое разноцветье лугов».

«Единство в многообразии» (если вспомнить чаще произносимый, нежели применяемый девиз сторонников единой Европы) обеспечивается послушанием, и старые законодатели прекрасно сознавали это. «Каковы бы ни были побеги добрых дел, коими расцветает наша жизнь, необходимо, дабы она произрастала из корней послушания». А картезианец Гиг говорил: «Несомненно, мы можем наблюдать множество весьма разнообразных вещей, но у нас есть все основания надеяться на плодотворность наших начинаний благодаря одному только дару послушания» (в переводе на язык политической социологии это означает, что множество различных мнений и действий плодотворно лишь при наличии общей и равнозначимой для всех гражданской почвы).

Для чего нужны монахи в эпоху живой веры?

Возможно, некоторые, причем не только атеисты, спросят, какая же необходимость в монашестве существовала в обществе Средневековья, столь явно отмеченном печатью всеобщей веры?

Помимо того факта, что монахи выполняли тысячи социальных функций, которые в Средние века никто больше не мог взять на себя, совершенно очевидно, что они играли определенную роль и в поддержании самой веры.

Средневековье во многих отношениях не являлось эпохой веры. Я хочу подчеркнуть: полной и подлинной веры. Это было время верований, суеверий и ханжества, больших общественных порывов иррационального характера, обязательных подчас паломничеств, крестовых походов с сомнительными целями, социально-мистических кризисов, милленаристских ожиданий, пророчеств разного рода. Туссер говорит об «атмосфере тревожащей и дерзкой наивности». «В сердцах людей присутствовала набожность, – добавляет он, – но она, похоже, не привносила истинности в души… Религиозное усердие было эфемерным, спонтанным и поверхностным». Повседневными же были богохульство и самые грязные ругательства. Во время мессы разговаривали, смеялись, перешептывались, не присутствуя на богослужении в полном смысле слова.

В повествовании о Первом крестовом походе «Деяния Бога через франков» Фульхерий Шартрский сетует на то, что вера иссякает и в духовенстве, и в народе.

Даже паломничества были весьма далеки от того, чтобы действительно способствовать спасению души. Нередко они совершались не ради исполнения обета или искупления греха, а скорее ради удовлетворения «туристического» любопытства или даже ради любовных похождений! В разношерстную толпу паломников нетрудно было затесаться проституткам, ворам, торгашам, авантюристам…

Проведя длительное и детальное исследование, Туссер, похоже, сумел доказать, что в XV веке во Фландрии 10% населения оставались практически язычниками и пренебрегали своими обязанностями перед Богом (и это в обществе, где главенствующим являлся священник); еще 10% глубоко верили и часто причащались; 40% регулярно посещали церковь, но не более, а еще 40% заглядывали в церковь от случая к случаю. Совершенная кривая Гаусса. В действительности религиозная практика вовсе не являлась такой ревностной, всеобщей и регулярной, как привыкли думать.

Конечно же, жизнь была наполнена религией, однако, за исключением отдельных проявлений глубокого религиозного чувства и искренней веры, повседневность тонула в безразличии, погруженная, по словам Николая Кламанжского, в «забвение Бога».

Народной вере были присущи глубина, истовость, цельность, воинственность, простодушие, но при этом же полнилась суевериями и нелепостями из-за отсутствия необходимого контроля, имевшего место в среде монашества, которое соблюдало устав и обычаи (не забудем и о настоятелях).