Смотрящие вперед, стр. 15
Это во сне лишь бывают ватные ноги. Когда опасность наяву — все наоборот: откуда только берутся силы и сноровка.
Пока я добежал до Фомы, море уже было в полукилометре. Несколько драгоценных секунд потратил на то, чтоб разбудить Фому. Всклокоченный, осовелый, он стоял, широко расставив ноги, и, выпучив глаза, смотрел, как море шло на него. Ветер трепал его волосы, вздувал пузырём рубаху.
— Бежим! — не своим голосом заорал я, и мы побежали. Но я сразу отстал. Фома был силён и крепок, и он выспался, а я совсем обессилел. Он был уже далеко впереди, когда я закричал: — Ты меня бросаешь, Фо-ма-а-а!
Вряд ли он мог меня слышать. В тот же миг холодная мутная вода сбила меня с ног и потащила за собой...
Я уже захлёбывался, задыхался, в лёгкие попала вода, меня вырвало, я плакал, кричал. Ветер и вода играли мной, как щепкой, то бросая о землю, то подбрасывая кверху, всё время волоча вперёд. Вдруг сильные руки крепко схватили меня. Это был Фома. Он что-то кричал и на миг так прижал меня к своей груди, что чуть не раздавил, уж очень он обрадовался, что нашёл меня. Море тут же подшибло его, и он тоже свалился, но не выпустил меня из рук.
— Держись за пояс! — крикнул Фома, и я смутно по чувствовал, что страх его прошёл.
Чудак, он теперь уже смеялся, сам не зная чему, так как смешного было мало. Я вцепился в его рубаху, но скоро опомнился и попытался плыть, отфыркиваясь, когда море переворачивало меня. Теперь и я не боялся. Только потом сообразил, что опасность тогда ещё не миновала мы могли погибнуть оба очень просто.
Ветер гнал волны уже впереди нас, и с каждой мину той воды становилось всё больше. Нас швыряло и бросало, крутило и тащило вперёд. Фома рычал, ругался. Я то отставал, то меня уносило вперёд, но его могучая рука каждый раз находила меня. Нет, плыть было невозможно, море двигалось быстрее и переворачивало нас. Я употреблял отчаянные усилия, чтоб хоть удержаться на поверхности и не потерять Фому. Сплошной туман стоял над бурлящей водой. До сих пор не понимаю, как Фома мог тогда ориентироваться. Инстинкт, что ли, ему помогал?
Вдруг нас с силой ударило о какие-то столбы — то были сваи заброшенного рыбозавода. Кое-как мы взобрались по ним внутрь, вконец измученные и избитые.
Море с шумом пронеслось дальше.
В помещении было темно и холодно, но сухо. Сухо и безопасно.
— Вот чёрт! — воскликнул Фома отдышавшись, в его голосе слышалось беспредельное восхищение. — Вернулся-таки на старое место!
Это он о Каспии так говорил. Но радовался он преждевременно: через несколько дней море ушло опять. Это всё зюйд-зюйд-вест наделал.
— Давай лучше выжмем одежду, — предложил я, лязгая зубами от холода.
Мы выжали и снова надели то, что осталось, — одни лохмотья. Куртку я потерял.
— Придётся сидеть здесь всю ночь? — спросил я.
— Может, поплывём дальше? — не без юмора осведомился Фома.
Он встал и долго шарил в темноте, потом принёс камышовые маты. Мы уселись на них.
— Хорошо как, — заметил Фома, прислушавшись к рёву воды и ветра, — теперь бы только закурить.
Мы всю ночь продрожали в пустом рыбозаводе. Ох и долгой она нам показалась! Перед утром немного соснули, прижавшись друг к другу.
Утром нас нашёл там отец. Он был так рад видеть меня живым и невредимым, что даже не выбранил.
Я сообщил отцу, что потерял куртку.
— Хорошо, что не потерял голову, — добродушно буркнул отец.
Как осунулось и постарело за эту ночь его и без того худое лицо! А мы с Фомой походили на бродяг. На радостях отец обнял и Фому. И предложил отправиться к нам выпить от простуды и закусить, чтоб согреться...
И вот мы плыли на шлюпке там, где я только вчера катил на велосипеде. Фома взял у отца весла. Отец пересел на руль, укутав меня своей шинелью. Никогда прежде я не видел такого утра: оно было чистое и свежее, зелёное и голубое. Море дало ему прозрачность, небо — глубину. А ветер, накуролесив, улетел — стоял полный штиль. Отец рассказал, что за эту ночь моряна нагнала воду на сорок километров вокруг, подняв уровень моря на целых два метра. Были и жертвы, только не в нашем посёлке — Бурунный расположен на острове, и его не затопило.
Море продержалось всего две недели. Нордовый ветер согнал его за четыре часа. Остров опять очутился на песке.
Вскоре я узнал, что линейно-технический узел созывает широкое совещание — слёт. Сеня Сенчик под большим секретом рассказал мне, что на этом совещании Фому собираются премировать, и я упросил отца взять меня с собой. Дескать, охота послушать концерт самодеятельности, который будет после торжественной части.
В поселковом клубе народу набилось битком, так как пришло много ловцов. Все нарядились, любо на них посмотреть! Отец надел новую форменную тужурку, загладил сам складку у брюк. Фома и то принарядился, чисто выбрился и постригся. Правда, начальству, кажется, не понравилось, что он вместо форменной тужурки был в морской куртке.
Фома немного опоздал и не нашёл себе места. Когда отец ушёл в президиум, он сел рядом со мной и подмигнул мне. Я внимательно взглянул в его лицо. Другое у него было выражение, будто тяжесть сбросил с себя многопудовую. А я подумал: ведь Фома ещё совсем молодой парень. Он красивый, Фома. Девушки, кажется, тоже так думали, все посматривали на него, но он не замечал этого. И что ему далась моя сестра!
Первым шёл доклад начальника линейно-технического узла Тюленева. Доклады он всегда читал по тетрадке. Прочитав всё, что положено, он стал устно упрекать линейщиков, что они ещё плохо используют опыт моего отца. А потом, успокоив свою душу, сказал так:
— Среди нас имеется живой пример того, каких результатов можно достигнуть, вооружившись методом нашего знатного новатора товарища Ефремова. Участок Фомы Шалого был в числе отстающих, а теперь он стоит на втором месте после... гм... нашего знатного...
Тюленев откашлялся и, потупив чёрные живые глазки, сообщил, что за апрель у моего отца было четыре повреждения (конечно, причиной тому боковой ветер, достигавший двадцати баллов), а у Фомы только три. На тот же ветер! В зале зааплодировали, а отец почему-то пристально посмотрел в мою сторону. Фома незаметно ущипнул меня.
В общем, Фома сделался героем вечера. Ему присвоили звание лучшего по профессии, поместили на доску Почёта и в книгу Почёта. А хвалили его! Другой бы на его месте просто зазнался, но Фома был не таков.
В самый разгар чествования Фома схватил меня за руку и, прежде чем я успел опомниться, выволок на сцену.
— Вот кто получил звание лучшего по профессии — Яша Ефремов, — сказал он твёрдо. Загорелое лицо его лоснилось от жары и пота, карие глаза округлились.
Поднялся страшный шум, некоторые кричали: «Как это так?» Тюленев требовал прекратить «шуточки».
Я пытался удрать, но Фома крепко держал меня за руку, как я ни крутился и ни извивался. Исподлобья я взглянул на отца, он улыбался как-то про себя. Потом он говорил, будто с самого начала догадался, зачем я «заимствую» у него всякие гайки, а раз под самым носом утащил плоскогубцы.
Фома потребовал тишины и, когда в зале немного стихло, не выпуская мою руку, сказал:
— Я опять буду ездить на промысловых судах, завтра уже выхожу в море.
Тут все ловцы стали кричать «ура». Фома махнул им рукой, будто с ринга, и бросил в сторону возмущённого Тюленева:
— А если меня некем пока заменить, участок "смело можно доверить младшему Ефремову.
Долго у нас в Бурунном вспоминали этот слёт. А Тюленев уговаривал меня взять участок. Но уже возвращалась Лиза, и я отказался.
ДОМ НА ВЗМОРЬЕ
Глава первая
ЛИЗА ПОЛУЧАЕТ НАЗНАЧЕНИЕ
Лизу ждали со дня на день. Мы ещё не знали, куда она получила назначение. Сестра уже писала отцу, что забирает меня с собой; он не возражал, считая, что для Лизы так будет лучше: всё-таки не одна.