Ущелье дьявола. Тысяча и один призрак, стр. 51

Лекции окончились, было шесть часов. Юлиус раздумывал, стоит ли ему теперь идти домой или остаться до ночи? Вечер обещал достойным образом довершить веселый день. По программе значился «ужин при свете факелов и концерт в лесу». Христина знала, где находится муж, и ей нечего было беспокоиться. Наконец, можно было и предупредить ее. Он написал ей записку, извещая, что вернется поздно, и просил прислать к нему двух его слуг.

Ужин под деревьями, состоявшийся при разноцветном освещении, вышел самый интересный и веселый. Во время ужина двое слуг Юлиуса, которые оба были искусные трубачи, забрались в чащу леса и оттуда перекликались между собой гармоническими звуками. После ужина те из студентов, которые владели каким-нибудь музыкальным инструментом, присоединились к театральному оркестру, который Самуил выписал из Мангейма. Импровизировался прекрасный концерт, в котором были исполнены лучшие пьесы Моцарта, Глюка и Бетховена.

Юлиус, наконец, не без сожаления подумал о том, что пора отправляться домой.

— Ты помнишь, на завтра назначена большая охота, — сказал ему Самуил.

— Я знаю, — ответил Юлиус.

Ему начало казаться неловким, что он так долго оставляет Христину одну.

— Скажи, как ты думаешь, — спросил он у Самуила. — Конечно, было бы неловко Христине принимать участие в прогулке по реке или в наших ужинах. Но почему бы ей не присутствовать на охоте, верхом или в экипаже? Это развлекло бы ее.

— Я обещал ей, что называется не подавать никакого признака жизни, если она сама не позовет меня, — холодно ответил ему Самуил. — Она, впрочем, и сама знает, что доставила бы нам и честь, и удовлетворение, приняв участие в наших развлечениях. Скажи ей об этом сам и приводи ее с собой.

— Да, я скажу ей об этом сегодня же вечером. Потому что я не могу оставлять ее так одну, — сказал Юлиус. — Пусть она принимает участие в наших увеселениях вместе со мной, а иначе я вынужден буду остаться с ней.

Вернувшись домой, Юлиус представил Христин блестящее описание утренней речной прогулки и ночного концерта. Потом он сказал ей, что на завтра назначена охота и намекнул, что ей следовало бы принять участие в ней. Она могла бы отправиться в экипаже и присутствовать при охоте где-нибудь в скрытом месте так, чтобы все видеть, не будучи самой на виду.

Христина наотрез отказалась от этого. Ее вид был важен и грустен.

Они разошлись недовольные друг другом. Она сердилась на мужа за то, что он так увлекся всем этим весельем, а он на жену за то, что она так не весела.

Глава пятидесятая Эпопея Трихтера и Фрессванста

На заре третьего дня дружный лай собак, крики студентов, совещание егерей Юлиуса, звуки охотничьих рогов, ржание лошадей, приведение в порядок всякого оружия и боевых припасов, вообще все те приготовления к охоте, которые многим кажутся интереснее самой охоты, возвестили о ней всему окрестному населению.

Студенты старались снабдить себя надлежащим вооружением. Все ружья окрестного населения были разобраны напрокат, и за некоторые из них заплатили вдвое дороже их покупной цены. К студентам присоединились знакомые женщины, движимые, главным образом, женским любопытством, но и не лишенные рыцарского мужества. Они были верхом на конях и с ружьями в руках.

Юлиус застал Самуила в самом разгаре его распоряжений об охоте.

— Я тебе забыл сказал, Юлиус, — со смехом сказал ему Самуил, — что в твое отсутствие я занимался тоже и охотой. А знаешь, кстати, твои егеря удивительные мастера своего дела. Они превосходно знают весь лес. Они уже выследили нам оленя и кабана. Свора у нас бесподобная, настоящая королевская, и охота будет у нас первоклассная.

Едва был подан сигнал, как студенты и собаки дружно бросились с места вперед с криками и с лаем. Назло всем усилиям Самуила охота никак не могла иметь правильного вида. Это был просто какой-то необузданный и пламенный набег, в котором, конечно, была своя прелесть. Звуки труб, испуганные взвизги и хохот женщин, возгласы мужчин, лай собак, преждевременная пальба из ружей нетерпеливых или неопытных охотников, все это спуталось, и сочеталось, и налетело на лес, подобно урагану.

Однако же, стратегические таланты Самуила и опытная распорядительность егерей восторжествовали над этой беспорядочной толпой. Сначала загнали оленя, а потом дошла очередь и до кабана. Громкий звук рогов покрыл собой бешеные крики дикого зверя, а затем и кабан, и рога смолкли.

В эту минуту послышалась постепенно приближавшаяся плясовая музыка. Слышались хоровые голоса и звуки двух скрипок. Но временами в эту музыку врывались взрывы хохота. Спустя несколько минут охотники увидали в конце просеки, около которой они собирались, двадцать пар веселых разряженных людей. Это была свадьба Готтлоба и Розы, которые женились в тот день утром.

Увидав перед собой студентов, свадьба, как бы смущенная этой встречей, стала сворачивать в сторону. Но Самуил поспешил подбежать к Розе и сказал ей:

— Прелестная новобрачная, позвольте нам предложить вам в качестве свадебного ужина два блюда из дичи: кабана и оленя. Если вам угодно будет пригласить нас на ужин, то мы сядем вместе с вами за стол, а потом протанцуем до утра. Позвольте мне пригласить вас на первый танец.

Роза взглянула на Готтлоба, и тот кивнул ей в знак согласия. Союз свадьбы и охоты был скреплен звуками рогов и скрипок, и две партии расстались до вечера.

— Теперь лекция по истории! — объявил неутомимый Самуил.

— Я прочту вам диссертацию во вкусе Рабле о браке со времен Адама до наших дней.

— Браво!! Вот это настоящая наука! — вскричала вся аудитория, заранее очарованная.

Эта жизнь на вольном воздухе и пример, подаваемый пылким Самуилом, казалось, не ведавшим усталости, удесятеряли силы и способности студентов. Физическая деятельность в сочетании с духовной возбуждающе действовали одна на другую.

Вечером состоялся грандиозный свадебный ужин. Почтеннейший бургомистр Пфаффендорф нализался почти до положения риз. Когда от дичи остались одни кости, а от вина пустые бутылки, раздались звуки музыки, и начался бал. Самуил взял за руку Розу, а Шарлотта приняла руку Пфаффендорфа. Студенты приглашали на танец самых хорошеньких местных девушек, а городские швейки поделили между собой мельников и фермеров. Неутомимые танцы продолжались до утра и много способствовали полному слиянию Гейдельберга с Ландеком.

Трихтер и Фрессванст не принимали участия в танцах. Они предались исключительно возлияниям. Ровно в полночь Самуил Гельб, в качестве милостивого тирана, который не хотел ни предписывать излишеств, ни ограничивать их, подал сигнал к отступлению.

— Вот теперь наступил трудный момент, — со вздохом проговорил Трихтер. — Ведь мне надо еще провести Лолоттку в Ландек… Да, брат, проводить… до самых дверей.

— Ну ничего, я тебе пособлю, — сказал тронутый Фрессванст.

— Вот спасибо, дружище! От всей души благодарю тебя, сказал Трихтер, стискивая ему руку.

Два пьяненьких, важные и безмолвные, проводили возбужденную и болтливую Лолотту до деревни. Когда они доставили ее в целости и сохранности до ее жилища, Трихтер сказал Фрессвансту:

— До смерти пить хочется.

— Я так и думал, — подтвердил Фрессванст. Трихтер красноречивым жестом, с блаженной улыбкой на устах, указал своему другу на гостеприимную дверь некоего заведения, которую можно было различить, благодаря мягкой и прозрачной тьме великолепной ночи. Не прибавляя ни слова к своему жесту, Трихтер постучал в дверь. Никакого ответа на этот стук не послышалось. Трихтер снова постучал покрепче. Вместо ответа послышался только лай собаки.

— Эй вы! Кто там есть! — принялись кричать Трихтер и Фрессванст, пихая ногами дверь.

Собака заливалась свирепым лаем.

— Видишь, теперь мы втроем подняли гвалт. Авось, кто-нибудь нас и услышит… Ага, открывается окно.

— Что вам надо? — спросил чей-то голос.

— Водки, — ответил Трихтер. — Мы бедные путники, и у нас вот уже пять минут маковой росинки во рту не было.