Ущелье дьявола. Тысяча и один призрак, стр. 31
Тут все пропитано духом средних веков: мебель, замки, задвижки, словом, все до последней мелочи. Мы должны поблагодарить этого неожиданного сотрудника за его помощь. И, вообрази ты себе, я даже до сих пор ни разу и не видел его. Меня все задерживали разные дела, так что я мог являться сюда на постройку лишь изредка и на короткое время, и как на грех всегда случалось, что я приеду сюда, а его как раз нет. Впрочем, отчасти я этому даже и рад, потому что прежде чем его похвалить и отблагодарить, мне надо было знать, как вам все это нравится. А теперь, когда вы сами все видели, мы его пригласим к себе и зададим ему пир.
— Но ведь эта затея должна была почти разорить вас, — сказала Христина.
— Признаюсь вам откровенно, — весело, но несколько понизив голос, ответил барон, — я больше думал о вашем счастье, чем о своем кошельке, и эта затея, действительно, истощила мой кошелек донельзя. Архитекторы мои проявляли удивительное рвение, с каждым днем нараставшее, и так как все их расходы опирались на три мощных довода: историю, искусство и мое сердце, то я и предоставлял им делать то, что они хотят. По счастью, я нашел деятельного пособника в моем мотовстве, и вам, милые дети, не одного меня придется поблагодарить и пожурить.
Глава двадцать восьмая Против кого был выстроен замок
— А скажи, папа, — спросил Юлиус, — кому же еще мы обязаны этой удивительной и великолепной постройкой?
— Твоему дяде Фритцу, Юлиус, — отвечал барон. — Вот слушай, я прочту тебе отрывок из его письма, которое я получил два месяца тому назад из Нью-Йорка:
«… Все мое богатство принадлежит тебе, мой милый и славный брат. У меня нет других детей, кроме твоего сына Юлиуса. Прими же меня в половинные расходы по исполнению того подарка, который ты ему делаешь. Присоединяю к моему письму вексель на 500 тысяч талеров на банкирский дом Браубаха во Франкфурте. Если этого не хватит, то, в случае надобности, кредитуйся на мое имя, известив меня об этом за месяц.
Я горд и счастлив, Вильгельм, что могу со своей стороны внести материальный вклад в усиление блеска и процветания нашего дома. Таким образом мы с избытком выполним мечты нашего отца. Правда, мне удалось внести в нашу семью только богатство, тогда, как ты сделал ее знаменитой.
Ты говоришь, что мне пора бы отдохнуть, я и в самом деле чувствую, что утомился. Через год я приведу в порядок все мои дела и затем ликвидирую их. Полагаю, что все мое имущество доставит нам не меньше пяти миллионов. Этого достаточно, я полагаю? Если ты ответишь мне, что этого достаточно, то через год я вернусь в нашу старую Европу, в нашу старую Германию. Припаси и для меня уголок в этом замке, который ты строишь. Мне не хотелось бы умереть, не обняв тебя, не обняв Юлиуса…»
— Милый дядя! — воскликнул Юлиус. — Как мы все будем рады ему!
— Как видишь, Юлиус, благодаря ему я мог добыть тебе этот майорат и довести до конца постройку замка…
— Где мы будем жить, как древние бурграфы, в особенности при таком-то богатстве, — весело перебил его Юлиус. — В случае надобности мы можем собрать целое войско, расставить его по стенам и выдерживать осаду неприятеля.
— Ты не смейся! — сказал барон. — Враг у нас есть, и против него этот замок и выстроен.
— Как! У нас есть враг? Какой враг?
— Самуил Гельб!
— Самуил Гельб? — со смехом переспросил Юлиус.
— Повторяю тебе, что я говорю совершенно серьезно, — возразил барон.
— Что вы этим хотите сказать, папа?
— Ты уверил меня, Юлиус, что здесь тебе будет не о чем жалеть и нечего больше желать. Именно в надежде на это я и устроил тебе этот замок. Я хотел сделать твою жизнь столь счастливой и столь полной, чтобы ты не ощущал надобности ни в ком. Успокой меня, скажи мне, что я достиг своей цели, пообещай мне, что ты не будешь видеться с Самуилом.
Юлиус хранил молчание. Как ни почитал он своего отца, как ни была нежна его сыновняя любовь, он все же почувствовал себя в душе униженным и оскорбленным таким требованием.
Неужели отец все еще считал его ребенком и до такой степени опасался пагубного влияния на него чужой воли? Самуил был добрый товарищ, человек умный, ученый, пылкий. В самые светлые моменты своего свадебного путешествия Юлиус по временам смутно ощущал, что ему для полноты счастья не достает Самуила. Уж если кто из них провинился перед другим, то уж никак не Самуил. Ведь он женился, даже не подумав предупредить об этом старого друга. А кто уехал тайком, чуть не бежал, и не подавал о себе целый год никаких вестей?
— Ты не отвечаешь мне? — сказал барон.
— Но послушай, папа, — ответил, наконец, Юлиус, — какой же предлог мне придумать, чтобы закрыть дверь своего дома перед другом детства, которому я могу поставить в упрек разве только кое-какие странные теории и мнения?
— Тебе не придется перед ним закрывать дверь, Юлиус. Просто-напросто не пиши ему ничего и не зови его, вот все, о чем я тебя прошу. Самуил горд, он сам не придет. Вот уже год прошел с тех пор, как я получил от него очень дерзкое письмо, и с тех пор о нем нет ни слуху, ни духу.
— Наконец, допустим, — продолжал Юлиус, — что я буду встречаться с ним. Какой же вред это может мне нанести? Ведь я не семилетний мальчик, чтобы слепо следовать за другим. Как бы ни был нехорош Самуил, я в таком возрасте, что могу уже и сам различать в нем дурное от хорошего.
Барон торжественно возразил на это:
— Юлиус, ведь ты веришь в мою любовь к тебе, не правда ли? Ведь ты не можешь считать меня человеком, который способен с глупеньким легкомыслием и упрямством отдаться ребяческому капризу? Так вот, я тебя прошу, я тебя умоляю и заклинаю не видеться с Самуилом. Подумай о том, что эта моя просьба, должна же иметь под собой какие-нибудь весьма важные основания. Я теперь могу остаться с вами всего лишь несколько дней, затем мне надо вернуться в Берлин. Не дай мне уехать отсюда с тяжкой заботой в душе. Поверь, что я требую этого не под влиянием мелкого чувства раздражения против Самуила или необоснованного недоверия к тебе. У меня на это есть серьезнейшие причины. Милый мой, доверься хоть немного опытности и любви твоего отца. Успокой меня, дай мне обещание, что ты не будешь писать Самуилу. Христина, ведь ты согласна на то, чтобы он мне это обещал?
Христина, которая бледнела и дрожала, слушая слова барона, подошла к мужу, положила руки ему на плечи и, с любовью смотря ему в глаза, сказала ему голосом, исполненным самой нежной просьбы:
— О, что до меня, я даю обещание не иметь нужды ни в ком до тех пор, пока со мной будет мой Вильгельм и мой Юлиус будет любить меня. А ведь у тебя, Юлиус, кроме меня есть еще твой отец.
— Как, Христина, и ты этого требуешь? — сказал Юлиус. — Ну коли так, пусть будет по-вашему. Я не буду писать Самуилу.
— Благодарю тебя! — сказала Христина.
— Благодарю тебя! — сказал барон. — Ну, теперь с этим покончено. Идите к себе, устраивайтесь.
Остаток дня прошел в хлопотах по устройству и установке жизни в замке.
Лотарио, о котором Христина вспоминала с материнской заботливостью, не мог в это время вернуться в замок. Он учился у пастора Оттфрида вместе с его внуками. Но через месяц его ожидали в замок, так как наступали летние каникулы. Все слуги, нанятые бароном, уже вступили в свои должности. После обеда вновь прибывшие молодые хозяева спокойно прогуливались вокруг замка, а к вечеру им уже казалось, что они давным-давно живут тут.
Христина была очень утомлена путешествием и рано ушла к себе. Вскоре и барон с Юлиусом тоже разошлись по своим комнатам.
Перед сном Юлиус на минутку зашел в библиотеку. Здесь в шкафах из скульптурного дуба он увидел ряды роскошно переплетенных книг с его гербами. Его очень поразил подбор книг. Кто мог так точно знать его вкусы, чтобы в подборе книг не сделать ни единой ошибки? Казалось, что каталог этой библиотеки был им самим и составлен. Сам Самуил, отлично знавший его литературные склонности, и тот не сумел бы сделать лучший подбор.