Приключения Гекльберри Финна [Издание 1942 г.], стр. 17

Страшно долгим показалось мне время, пока я не увидел огонек Джима. А когда наконец увидел, мне почудилось, что меня отделяет от него несколько миль. Наконец, когда я благополучно добрался до Джима, на востоке уже занималась заря. Мы причалили к одному маленькому островку, спрятали наш плот, затопили захваченный с разбитого парохода ялик, улеглись под навес и заснули как мертвые.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Приятное препровождение времени. — Французский язык.

Проснувшись, мы стали разбирать добычу, захваченную нами у разбойников с разбитого судна, и нашли бездну прекрасных вещей: сапоги, одеяла, платья, кипу книг, подзорную трубу и целых три ящика сигар. Таких прекрасных вещей и в таком количестве у нас еще никогда в жизни не было! Особенно хороши были сигары «Гарванна», [4] или как они там называются. Весь день мы лежали в тени деревьев и дымили. Я почитывал книги. Одним словом, мы проводили время превосходно! Я рассказал также Джиму, что со мной было на разбитом судне и на катере.

— Вот так интересные приключения! — сказал я.

Но Джим ни о каких приключениях больше слышать не хотел; он говорил, что сыт ими по горло, что он чуть не умер со страху, когда не нашел плота и решил, что все пропало: или он потонет вместе с обломками судна, или будет спасен, отправлен домой и сейчас же продан, что было для него не лучше смерти. В сущности, он был прав; он почти всегда был прав: удивительно смышленая у этого негра была голова.

Между тем я прочел вслух Джиму несколько страниц из одной книги, где много говорилось про королей, герцогов, графов и тому подобных знатных лиц, о том, как они роскошно одеваются и как они величают друг друга: величеством, светлостью, сиятельством, а не просто — гражданин или мистер. От удивления у Джима чуть глава не вылезли на лоб: это его страшно заинтересовало. Он говорил:

— Джим не знал, что их так много! Джим никогда ничего подобного не слыхал. Джим знал только про одного короля Саллормона [5] да еще про карточных королей. Сколько же получают короли жалованья?

— Сколько жалованья получают? — повторил я. — Да тысячу долларов в месяц или больше… Сколько хотят: ведь им все принадлежит!

— Вот-то хорошо! А что они делают, Гек?

— Что делают? Да ничего! Короли ничего не делают, Джим, они только сидят.

— Ну что ты!

— Разумеется, Джим! Правда-правда, они только сидят. Разве случится война; ну, тогда они должны встать и пойти на войну, а то все время слоняются из угла в угол или валяются по диванам… Ты ничего не слышишь?

Мы вскочили на ноги и стали прислушиваться: это был шум пароходного колеса. Какой-то пароход мелькнул и исчез за поворотом реки, оставив позади себя полосу дыма. Мы вернулись на наше место.

— Да, — продолжал я, — а если им надоест так сидеть, они прикажут отрубить пару голов.

Потом я рассказал Джиму про французского короля Людовика Шестнадцатого, которому, как я читал, сами французы отрубили голову, и про его маленького сына, дофина, который должен был бы тоже стать королем, но французы бросили его в тюрьму, где он и умер, — по крайней мере, так рассказывают.

— Бедный мальчуган!

— Но подумай, Джим, многие говорят, что он совсем не умер, а убежал к нам, в Америку.

— Это ловко! Но, Гек, бедный мальчуган будет чувствовать себя совсем одиноким: ведь у нас нет королей, ему не с кем будет водить компанию.

— Да, королей здесь он не найдет, это правда!

— Здесь ему нечего делать, бедному мальчугану! Чем он будет здесь жить?

— Да, этого я тоже не знаю. Иные из них поступают на службу в полицию, а другие дают уроки французского языка.

— Как, Гек, разве французы говорят не по-нашему? Не так, как мы с тобой?

— Нет, Джим, что ты! Нельзя понять ни одного слова, когда они говорят.

— Ах ты, боже мой! Отчего это, Гек?

— Не знаю, но это так. Да вот, подожди, Джим, я вычитал в одной книге, как они говорят. Что ты скажешь, если к тебе кто-нибудь подойдет и скажет: «Паллевуфрансе»? [6]

— Что сделает Джим? Да просто намнет ему шею, вот и все! Чтобы он не смел ругаться!

— Глупый! Да это совсем не брань! Это просто значит: «Говорите вы по-французски?»

— Так зачем же он не спросит этого просто, по-человечески?

— Да он это и говорит, только по-французски.

— Глупости! Джим и слушать этого не хочет. Это насмех только можно говорить.

— Слушай, Джим, кошка говорит по-нашему?

— Нет, не говорит, но…

— А корова?

— Нет, не говорит, но…

— Говорит кошка по-коровьи или корова по-кошачьи?

— Нет, не говорит, но…

— И тебя не удивляет, что каждое животное говорит на своем языке?

— Конечно… но…

— Подожди, подожди! Тебя не удивляет, что животные говорят иначе, чем мы?

— Зачем ты спрашиваешь такие глупости, Гек?

— Так почему же француз не может говорить иначе, чем мы?

— Разве кошка — человек, Гек?

— Нет.

— Значит, кошке не к чему говорить по-человечески. Разве корова или кошка — человек?

— Нет, корова — просто корова.

— Хорошо, так ей нечего и говорить по-кошачьи или по-человечески. А француз — человек?

— Еще бы!

— Так зачем же он не говорит по-человечески? Желал бы я это знать, Гек!

Продолжать в таком духе разговор я больше не мог. Спорить с негром — пропащее дело. Я бросил.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

У Гека пропадает плот. — Туман. — Сон на плоту. — Мусор.

Мы рассчитывали в следующие три ночи добраться до Каира, в самый конец Иллинойса, где река Огайо вливается в Миссисипи. Это, собственно говоря, и было целью нашего путешествия. Там мы хотели продать наш плот, пересесть на пароход и по Огайо пробраться в вольные штаты, где все негры свободны, и таким образом очутиться вне всякой опасности.

Но на вторую ночь поднялся такой туман, что мы принуждены были искать места, где бы причалить, так как ехать дальше не было никакой возможности. Я поплыл в ялике вперед, вглядываясь, к чему бы привязать плот, но кругом ничего не было видно, кроме молодых деревцов. Я набросил веревку на одно из них, но, к несчастью, берег в этом месте был очень крутой, а течение быстрое, и в одно мгновение плот подхватило и унесло вниз вместе с вырванным деревцом, и все исчезло в тумане. У меня потемнело в глазах; я не мог двинуть ни рукой, ни ногой, не мог произнести ни одного звука. Мне казалось, что я пропал, погиб и никогда больше не увижу Джима. Очнувшись, я бросился в ялик, схватился за весла, забыв, что они привязаны, затем стал отвязывать их, но руки у меня так дрожали, что я долго не мог распутать веревку.

Снявшись с земли, я пустился вдогонку за плотом, держась по мере возможности вблизи берегов, чтобы не потерять направление. Но вдруг я очутился среди такого густого тумана, что мне пришлось плыть наугад, не зная, куда меня несет.

«Грести не стоит, — думал я, — в тумане легко наскочить на мель. Лучше предоставить себя течению». Но сидеть сложа руки в такую минуту, когда всем существом стремишься вперед, очень тяжело. Я крикнул и стал прислушиваться. Где-то вдали послышался слабый отклик. Я воспрянул духом. Направившись на звук, я заметил, что я плыл не туда, куда надо, а гораздо правее. Потом мне послышался крик слева и гораздо дальше: очевидно, я терял время на это бросанье из стороны в сторону, а плот относило все дальше. Я думал, что этот дурак Джим догадается бить в жестяную сковороду, но он не догадался. Так я продолжал блуждать и вдруг, к моему изумлению, услышал крик, но уже позади. Вот так штука! Или все время я аукался с кем-нибудь другим, или ялик мой вертелся на месте. Я ничего не понимал.

Я бросил весла. Опять послышался крик, и опять позади меня, но уже с другой стороны. Звуки то приближались, то удалялись, но постоянно меняли место. Я все откликался, и наконец крик опять стал слышаться впереди, и не заметил, что лодка моя опять правильно плывет вниз по течению. Все было бы хорошо, если бы знать наверное, что это кричит Джим, а не кто-нибудь другой. В тумане все звучит так таинственно и странно и голоса разобрать невозможно.