Кавалер Красного замка, стр. 67

Тюремщик обернулся так быстро, что на него залаяла собака, и побледнел как смерть.

— Не оборачивайся и не бледней, — сказал патриот, — а, напротив, доедай спокойно свой ужин. Я вовсе не агент, вызывающий на откровенность. Введи меня завтра в Консьержери, определи на свое место, передай ключи — и завтра же я отсчитаю тебе пятьдесят тысяч ливров золотом.

— И это верно?

— О, я даю тебе чудесный залог — мою голову.

Тюремщик задумался.

— Не размышляй, пожалуйста, — сказал патриот, видя его в зеркале. — Если ты донесешь на меня — ты исполнишь только свой долг, и республика не даст тебе ни одного су; если же, напротив, будешь служить мне и изменишь этому самому долгу — то несправедливо было бы заставлять тебя делать что-нибудь даром, и я дам тебе пятьдесят тысяч ливров.

— О, я очень понимаю, что гораздо выгоднее исполнить вашу просьбу, но опасаюсь последствий.

— Последствий!.. Чего тебе бояться их?.. Уж, верно, я не пойду доносить на тебя.

— Разумеется.

— На другой день после того, как я поступлю на службу, ты пойдешь осматривать Консьержери, и я дам тебе двадцать пять свертков, в каждом по две тысячи франков: свертки эти легко поместятся в двух карманах. Вместе с деньгами я дам тебе пропуск из Франции: ты уедешь, и где бы ты ни был, ты будешь если не богат, то, по крайней мере, человек независимый.

— Хорошо, будь что будет! Я бедняк, не вмешиваюсь в политику. Франция жила без меня и не пропадет без меня. Если поступок ваш дурен — вам же хуже.

— Во всяком случае, я поступаю не хуже других.

— Позвольте мне, сударь, не рассуждать о политике.

— Вот примерная философия и беспечность! Однако когда же ты отрекомендуешь меня Ришару?

— Да хоть сегодня вечером, если вам угодно.

— Разумеется. Кто же я такой?

— Мой двоюродный брат, Мардош.

— Мардош!.. Славное имя. А по ремеслу?

— От торговца кожаными штанами до кожевника рукой подать.

— А разве вы кожевник?

— Мог бы сделаться им.

— Возможно.

— А в котором часу последует мое представление?

— Пожалуй, хоть через полчаса.

— Лучше в девять часов.

— А когда я получу деньги?

— Завтра.

— Значит, вы ужасный богач.

— Так себе, не нуждаюсь.

— Верно, из «бывших»?..

— Не твое дело.

— Иметь деньги и бросать деньги, рискуя попасть под гильотину! Воля ваша, «бывшие» очень глупы.

— Что делать. У санкюлотов столько ума, что другим ничего не осталось.

— Тише!.. Несут вино.

— Так до свидания… вечером… напротив Консьержери.

— Знаю.

Патриот расплатился и вышел.

За дверями раздался громовой голос.

— Шевелись же, гражданка! Подавай котлеты с огурчиками. Брат мой Гракх умирает с голоду!

— Экий молодец этот Мардош, — сказал тюремщик, пробуя стакан бургундского, который наливала ему хозяйка, устремив на гостя нежный взгляд.

XLI. Регистратор военного министерства

Патриот вышел, но не удалился. Сквозь закоптелые окна он наблюдал за тюремщиком, чтобы убедиться, не заведет ли он речи с каким-нибудь агентом республиканской полиции, одной из самых лучших когда-либо существовавших полиций, потому что одна половина общества следила за другой не столько ради славы правительства, сколько для безопасности собственной головы.

И не случилось ничего такого, чего мог бы опасаться наш патриот. Около девяти часов тюремщик встал, потрепал тратирщицу за подбородок и вышел.

Патриот встретился с ним на набережной Консьержери, и они вошли вдвоем в темницу.

В тот же вечер уговор состоялся, и Мардош определился тюремщиком на место Гракха.

За два часа перед тем, как это дело улаживалось в квартире тюремного придверника, в другой части тюрьмы тоже происходила сцена, хотя, по-видимому, и нелюбопытная, но тем не менее весьма важная для действующих лиц этой истории.

Регистратор Консьержери, измученный дневной службой, уже собрал списки и собирался уходить, как вдруг перед его конторкой появился человек, приведенный гражданкою Ришар.

— Гражданин регистратор, — сказала она, — ваш сослуживец, из военного министерства, прислан гражданином министром проверить списки военных преступников.

— Поздненько, гражданин, — сказал регистратор, — я уже спрятал бумаги.

— Извините, любезный сослуживец, — отвечал новопришедший, — но у нас такая тьма работы, что разъезжаешь только в свободное время, а свободное время бывает у нас тогда, когда другие ужинают и ложатся спать.

— Если так, то извольте, любезный товарищ, но только, пожалуйста, поторопитесь; теперь, как вы сказали, пора ужинать, а я ужасно проголодался. Есть у вас полномочие?

— К вашим услугам, — сказал регистратор военного министерства, вытащив из портфеля бумаги, которые товарищ его, как ни торопился уйти, однако пересматривал с величайшим вниманием.

— О, тут все в порядке, — сказала жена Ришара, — мой муж и я все освидетельствовали.

— А все-таки надо, все-таки надо, — сказал регистратор, продолжая рассматривать.

Регистратор военного министерства ждал очень терпеливо, как человек, готовый к подобным формальностям.

— Все в порядке, можете приступить к делу, когда вам будет угодно, — сказал тюремный регистратор. — А много списков надо вам проверить?

— Около сотни.

— В таком случае вам придется поработать не один день.

— Потому-то, любезный товарищ, я намерен завести у вас маленькое отделеньице, разумеется, с вашего позволения.

— Как понимать это?

— А вот я познакомлю вас с моей женой — отличная стряпуха, а потом вы познакомитесь со мной: я добрый малый.

— Оно и видно; однако, любезный товарищ…

— Пожалуйста, без церемоний; я куплю дорогою устриц на площади Шатле да захвачу цыпленка в мясной, и мадам Дюран приготовит нам два-три отличных блюда.

— Право, любезный товарищ, вы соблазняете меня, — сказал тюремный регистратор, ослепленный таким великолепным ужином, недоступным для чиновника, который получал в месяц всего-навсего десять ливров ассигнациями, в сущности же, едва стоивших два франка.

— Так, значит, вы не отказываетесь?

— Куда ни шло!

— В таком случае работу до завтра, а сегодня гуляем.

— Гуляем.

— Куда же вы?

— Сию минуту, надо только предупредить жандармов, которые стерегут австриячку.

— Это для чего?

— А чтобы они знали, что я ушел, и, следовательно, зная, что никого нет в регистратуре, обращали бы внимание на каждый шорох.

— Прекрасная предосторожность!

— Теперь вы понимаете меня?

— Понимаю. Идемте.

Тюремный регистратор постучался в дверцу, и один из жандармов отпер ее с вопросом:

— Кто там?

— Я… регистратор… ухожу. Прощай, гражданин Жильбер!

— Прощай, гражданин регистратор. — И дверца захлопнулась.

Регистратор военного министерства наблюдал эту сцену с величайшим вниманием, и покуда дверь темницы королевы оставалась растворенной, украдкой заглянул в первую половину: он увидел жандарма Дюшена, сидевшего у стола, и, следовательно, убедился, что при королеве состоят только два сторожа.

Само собой разумеется, когда тюремный регистратор обернулся, товарищ его придал своей физиономии вид совершеннейшего равнодушия.

При выходе из Консьержери им встретились два человека — гражданин Гракх и двоюродный брат его Мардош.

Кузен Мардош и военный регистратор, каждый как будто повинуясь толчку одного и того же чувства, встретившись, надвинули себе на глаза один меховую шапку, другой — шляпу с широкими полями.

— Это что за люди? — спросил военный регистратор.

— Я знаю только одного — это тюремщик Гракх.

— А, значит, тюремщикам позволено выходить из Консьержери?

— В определенные дни.

Военный регистратор не наводил дальнейших справок. Два новых приятеля свернули на мост Шанж; на углу площади Шатле регистратор купил, как обещал, корзинку с двенадцатью дюжинами устриц, и потом они продолжали путь до Гревской набережной.