Кавалер Красного замка, стр. 49

При этом описании примет какой-то странный свет блеснул в уме Морисе. Он тотчас подумал о молодом человеке, который командовал группой мюскатенов, накануне спас его и Лорена и молодецки разил саперной саблей марсельцев.

— Черт побери, — проговорил Морис, — неужели это он? В таком случае справедливо донесли, что я с ним говорил. Не помню только, пожал ли я ему руку.

— Ну что, Морис? — спросил президент. — Что теперь скажешь, мой друг?

— Скажу, что верю вам, — отвечал Морис в печальном раздумье (потому что с некоторого времени все вещи представлялись ему в каком-то мрачном свете, хотя он сам не знал, что за напасть тяготеет над ним).

— Не играй ты популярностью, Морис, — продолжал президент. — Популярность нынче — жизнь; непопулярность — берегись! — подозрение в измене; а гражданин Морис Лендэ не может быть подозреваем как изменник.

Морису нечего было отвечать на мнение, которое он тоже разделял. Он поблагодарил старого друга и возвратился к себе в секцию.

— Ух! — говорил он. — Переведем дух! Уж слишком много борьбы и подозрений! Пойдем к отдыху, к невинности, к радости; пойдем к Женевьеве.

И Морис пошел на старую улицу Сен-Жак.

Когда он пришел к кожевнику, Диксмер и Моран поддерживали Женевьеву, с которой сделался сильный нервный припадок.

Слуга, вместо того чтобы свободно пропустить Мориса, как обычно, заслонил ему дорогу.

— Но все-таки доложи обо мне, — беспокойно сказал Морис, — и если Диксмер не может принять меня теперь, то я уйду.

Слуга вошел в маленький павильон, Морис остался в саду.

Ему показалось, что в доме происходит что-то необыкновенное. Мастеровые не работали и с беспокойством мелькали по саду.

Диксмер сам показался у дверей.

— Войдите, любезный Морис, войдите, — сказал он. — Вы не из тех, перед которыми запирают двери.

— Но что же случилось у вас? — спросил молодой человек.

— Захворала Женевьева, даже больше, чем больна. Она бредит.

— Боже мой! — вскричал молодой человек, видя, что и здесь его преследуют тревоги и страдания. — Что с нею?

— Вы знаете, любезный, — отвечал Диксмер, — что в женских болезнях никто ничего не смыслит, а особенно мужья.

Женевьева лежала, опрокинувшись на кресла. Возле нее был Моран и давал ей нюхать соль.

— Ну что? — спросил Диксмер.

— Все по-прежнему, — отвечал Моран.

— Элоиза, Элоиза! — шептала молодая женщина сквозь побелевшие губы и стиснутые зубы.

— Элоиза? — с удивлением повторил Морис.

— Ну да, — нетерпеливо отвечал Диксмер. — К несчастью, вчера Женевьева уходила со двора и видела, как провезли эту злополучную телегу с бедной девушкой по имени Элоиза… После того с Женевьевой было пять или шесть нервных припадков, и она не перестает повторять это имя.

— Особенно поразило ее то, — прибавил Моран, — что она узнала в этой несчастной девушке цветочницу, которая продавала известную вам гвоздику.

— Как не знать этой гвоздики! Из-за нее мне чуть не отрубили голову.

— Да, все мы это знаем, любезный Морис, и поверьте, перепугались как нельзя больше. Но Моран был на заседании и видел, что вы ушли из зала свободным.

— Тсс!.. — прервал его Морис. — Кажется, она что-то говорит.

— Отрывистые слова… не поймете, — сказал Диксмер.

— Морис… — бормотала Женевьева, — хотят убить Мориса…

За этими словами последовало глубокое молчание.

— Мезон Руж, — проговорила еще Женевьева, — Мезон Руж!

В голове Мориса мелькнуло что-то похожее на подозрение, но только мелькнуло; притом он был слишком взволнован страданиями Женевьевы, чтобы толковать ее слова.

— Посылали ли вы за доктором? — спросил он.

— К чему, — заметил Диксмер, — это легкий бред, вот и все.

И он так крепко сжал руку своей жены, что она опомнилась и, слегка вскрикнув, раскрыла глаза, которые до тех пор были сомкнуты.

— А, вы все здесь, — сказала она, — и Морис с вами. О, как я счастлива, что вас вижу, мой друг; если б вы знали, как я (она опомнилась)… как мы страдали эти два дня.

— Да, — сказал Морис, — мы все здесь; успокойтесь же и впредь не пугайте нас таким образом. В осообенности есть одно имя, которое нам должно разучиться произносить, потому что оно теперь не в духе общества.

— Какое же это имя? — с живостью спросила Женевьева.

— Кавалер Мезон Руж.

— Я назвала кавалера Мезон Ружа, я?.. — спросила испуганная Женевьева.

— Да, — отвечал Диксмер с принужденным смехом. — Но вы понимаете, Морис, что тут нет ничего удивительного… Публично говорят, что он был сообщником девицы Тизон и что руководил попыткой похищения, которая, к счастью, не удалась вчера.

— Я не говорю, чтоб тут было что-то удивительное, — отвечал Морис, — я говорю только, что ему надо хорошенько скрываться.

— Кому это? — спросил Диксмер.

— Разумеется, кавалеру Мезон Ружу. Коммуна ищет его, а у шпионов Коммуны тонкое чутье.

— Пусть только поймают его, — сказал Моран, — пока он не исполнил какого-нибудь нового предприятия, которое удастся лучше его последней попытки.

— В таком случае, — заметил Морис, — это никак не будет в пользу королевы.

— А почему? — спросил Моран.

— Потому что королева теперь охраняется сильнее прежнего.

— Где же она?

— В Консьержери, — отвечал Морис. — Ее туда отвезли в прошлую ночь.

Диксмер, Моран и Женевьева испустили крик, который Морис принял за возглас удивления.

— Итак, вы видите, — продолжал он, — планы кавалера лопнули!.. Консьержери понадежнее Тампля.

Моран и Диксмер обменялись взглядом, который ускользнул от Мориса.

— Боже мой! — вскричал он. — Как побледнела мадам Диксмер.

— Женевьева, ляг, моя милая, в постель, — сказал Диксмер жене. — Ты нездорова.

Морис понял, что его удаляют, поцеловал руку Женевьеве и ушел.

Моран вышел вместе с ним проводил до улицы Сен-Жак.

Здесь Моран отошел от него, чтобы сказать несколько слов слуге, державшему оседланную лошадь.

Морис был так занят мыслями, что даже не спросил у Морана, с которым, впрочем, он не обменялся ни словом за всю дорогу от дома, кто был этот человек и к чему эта лошадь.

Морис отправился по улице Фоссэ-сэн-Виктор и вышел на набережную.

«Странное дело, — рассуждал он, — рассудок ли мой слабеет или события принимают важный оборот, но только все кажется мне преувеличенным, как будто я смотрю через микроскоп».

И, чтобы хоть несколько успокоиться, Морис подставил лицо под свежий вечерний ветерок и облокотился на перила моста.

XXIX. Патруль

Покуда Морис стоял на мосту, доканчивая свои размышления, и с грустным видом смотрел на протекавшую воду, послышались ровные шаги нескольких человек, как будто походка патруля.

Морис обернулся: точно, это был патруль из национальных гвардейцев, шедший с другого конца моста, и Морису показалось в темноте, что их ведет Лорен.

Действительно, это был он:

— Наконец-то я вижу тебя! — закричал он, подходя к Морису с распростертыми объятиями. — Надеюсь, на этот раз ты не будешь жалеть, что угощаю тебя Расином вместо того, чтоб предлагать Лорена.

— Что ты ходишь тут с патрулем? — беспокойно спросил Морис.

— Сегодня, мой друг, я начальник экспедиции. Надо, видишь ли, восстановить нашу покачнувшуюся репутацию на первобытном фундаменте.

И, обернувшись к патрулю, сказал:

— Ружья вольно! Теперь еще не глухая ночь. Можете, друзья мои, толковать о своих делишках, а мы поболтаем о своих.

И Лорен опять подошел к Морису.

— Сегодня я узнал две важные новости, — продолжал Лорен.

— Какие именно?

— Во-первых: нас, то есть тебя и меня, начинают подозревать.

— Знаю. Далее.

— А-а, ты знаешь?

— Да.

— Во-вторых: зачинщиком всего гвоздичного заговора был кавалер Мезон Руж.