Жозеф Бальзамо. Том 1, стр. 93

— Вы только взгляните, герцог, как он на меня смотрит!

— На вас все смотрят, сударыня: вы так прекрасны!

— Видите, он мне кланяется!

— Вам будут кланяться все, кроме тех, кто уже отдал поклон, сударыня.

Но графиня, охваченная необычным волнением, пропускала мимо ушей любезности герцога; устремив глаза на человека, приковавшего ее внимание, она, словно против воли, оставила собеседника и сделала несколько шагов навстречу незнакомцу.

Король, не терявший ее из виду, подметил это движение и, решив, что она нуждается в его обществе, благо в угоду приличиям он уже достаточно долго пробыл вдали от нее, подошел к ней с поздравлениями.

Но графиню слишком занимал незнакомец, и она была не в состоянии думать ни о ком, кроме него.

— Государь, — осведомилась она, — кто этот прусский офицер, который сейчас повернулся спиной к господину де Гемене?

— И смотрит на нас? — спросил Людовик XV.

— Да, — ответила графиня.

— Энергичное лицо, квадратная голова, стоячий воротник, шитый золотом?

— Да, да, именно он.

— Это посланец моего кузена короля Пруссии… какой-нибудь философ вроде своего монарха. Я попросил прислать его ради сегодняшнего вечера. Мне хотелось, чтобы посланник прусского философа почтил триумф Юбки Третьей [119].

— Но как его зовут, государь?

— Погодите, — король порылся в памяти. — А, вспомнил, граф Феникс.

— Это он, — прошептала г-жа Дюбарри, — это он, я уверена!

Король помедлил еще несколько мгновений, давая г-же Дюбарри время для новых вопросов, но, поскольку та хранила молчание, он, возвысив голос, обратился к присутствующим дамам:

— Сударыни! Завтра в Компьень прибывает дофина. Ровно в полдень мы будем встречать ее королевское высочество, и все дамы, представленные ко двору, приглашаются, кроме тех, разумеется, кто болен: поездка будет утомительная, и ее высочество дофина не захочет усугублять недомогание страждущих.

Король объявил это, сурово глядя на г-на де Шуазеля, г-на де Гемене и г-на де Ришелье.

Вокруг короля воцарилось испуганное молчание. Все прекрасно поняли смысл его слов: они означали немилость.

— Государь, — сказала г-жа Дюбарри, стоявшая по-прежнему рядом с королем, — прошу вас о снисхождении к графине д'Эгмонт.

— Не угодно ли вам объяснить почему?

— Потому что она дочь герцога де Ришелье, а господин де Ришелье — мой самый преданный друг.

— Ришелье?

— Я убедилась в этом, государь.

— Графиня, я сделаю все, о чем бы вы ни попросили, — ответил король.

И, приблизившись к маршалу, не сводившему взгляда с губ графини и если не слышавшему, то угадавшему, что она сказала, король обратился к нему:

— Надеюсь, дорогой герцог, госпожа д'Эгмонт к завтрашнему дню поправится.

— Несомненно, государь. Она поднимется на ноги и нынче вечером, если этого пожелает ваше величество.

И Ришелье склонился перед королем в поклоне, выражающем одновременно и почтение, и признательность.

Король нагнулся к уху графини и что-то ей шепнул.

— Государь, — отвечала она, приседая в реверансе, сопровождавшемся очаровательной улыбкой, — я ваша всепокорная подданная.

Жестом руки король попрощался с обществом и удалился в свои покои.

Едва он переступил порог салона, графиня устремила еще более испуганный, чем раньше, взгляд на странного незнакомца, столь сильно ее заинтересовавшего.

Этот незнакомец, как все, склонился в поклоне, пока король шествовал через салон; но с лица у него при этом не сходило поразительно надменное и даже угрожающее выражение. Затем, едва Людовик XV скрылся, он, проложил себе путь среди толпившихся в зале придворных и остановился в двух шагах от г-жи Дюбарри.

Графиня, влекомая непреодолимым любопытством, также сделала шаг ему навстречу. Незнакомец поклонился ей и сказал так тихо, что никто из окружающих не мог услышать:

— Вы узнаете меня, сударыня?

— Да, сударь, вы — прорицатель, предсказавший мне на площади Людовика Пятнадцатого мое будущее.

Иностранец поднял на нее ясный и спокойный взгляд.

— Итак, сударыня, я не солгал вам, когда предрек, что вы станете королевой Франции?

— Нет, сударь, ваше предсказание исполнилось или, во всяком случае, почти исполнилось. Теперь я со своей стороны готова сдержать данное вам слово. Говорите, сударь, чего вы желаете?

— Здесь не место, сударыня, да и время для моей просьбы еще не пришло.

— Когда бы вы ни высказали свою просьбу, я буду готова ее исполнить.

— Можно ли мне будет, сударыня, проходить к вам в любое время, в любом месте, в любой час?

— Заверяю вас в этом.

— Благодарю.

— Но под каким именем вы придете? Вы назоветесь графом Фениксом?

— Нет, я назовусь Жозефом Бальзамо.

— Жозеф Бальзамо… — повторила графиня, меж тем как загадочный незнакомец растворился среди придворных. — Жозеф Бальзамо! Что ж, запомним это имя!

39. КОМПЬЕНЬ

На следующий день Компьень проснулся в радостном возбуждении; вернее сказать, Компьень в эту ночь и не засыпал.

Еще накануне в городке расположились на постой передовые отряды королевской гвардии; покуда офицеры знакомились с местностью, нотабли совместно с интендантом придворных увеселений готовили город к великой чести, которая ему выпала.

До самого утра городские власти занимались увитыми зеленью триумфальными арками, охапками роз и лилий, надписями в стихах и прозе на латыни, французском и немецком языках.

Девушки, по стародавнему обычаю одетые в белое, городские старшины в черном, монахи-францисканцы в сером, духовенство в парадном облачении, солдаты и офицеры гарнизона в новехоньких мундирах заняли отведенные им места, готовые двинуться по первому знаку о прибытии принцессы.

Дофин вместе с обоими своими братьями выехал накануне и к одиннадцати вечера инкогнито прибыл в Компьень. Рано утром он сел в седло и, не украшенный никакими знаками отличия, словно простой смертный, в сопровождении графа Прованского и графа д'Артуа — первому было пятнадцать лет, второму тринадцать — пустился вскачь по той дороге к Ребекуру, по которой должна была прибыть дофина.

Надо сказать, эта галантная мысль пришла в голову вовсе не самому принцу, ему подсказал ее воспитатель г-н де Лавогийон, который накануне был призван к королю, причем Людовик XV строго велел ему внушить своему августейшему воспитаннику представление об обязанностях, какие надлежит ему исполнять в ближайшие двадцать четыре часа.

Итак, г-н де Лавогийон счел уместным для вящего поддержания чести монархии посоветовать герцогу Беррийскому последовать традиционному примеру его предков — королей Генриха IV, Людовика XIII, Людовика XIV и Людовика XV, — которые предпочитали впервые увидеть своих невест не во дворце, во всем парадном убранстве, а в пути, когда те были еще не вполне готовы предстать глазам будущих супругов.

На своих быстрых скакунах принцы проделали за полчаса около четырех лье. Перед дорогой дофин был задумчив, оба же его брата веселились. В половине девятого они вернулись в город; дофин был все так же задумчив, граф Прованский почти угрюм, а граф д'Артуа еще веселее, чем утром.

Объяснялось это тем, что герцог Беррийский беспокоился, граф Прованский завидовал, а граф д'Артуа был в восторге, и причина этого была одна: замечательная красота дофины.

Лица всех трех принцев выражали их характер: у одного серьезный, у другого завистливый, у третьего беззаботный.

На ратуше Компьеня пробило десять, когда наблюдатель увидел, что на колокольне деревушки Клев взвилось белое знамя, которое должны были вывесить, едва на дороге покажется дофина.

Тут же раздался сигнальный удар колокола, в ответ ему на Замковой площади прогремел пушечный выстрел.

В тот же миг, словно только и ожидая этого сигнала, король, находившийся в Компьене, сел в карету, запряженную восьмеркой; следом в два ряда выстроилась гвардия, а далее несметное множество карет с придворными.