Женская война (др. перевод), стр. 85

— Что именно, ваше высочество?

— Имя счастливца, кому принадлежит сердце храбрейшей из моих воительниц и скоро она сама будет принадлежать.

Клер, загнанная в последние свои ретраншементы, призвала на помощь всю свою храбрость, чтобы произнести имя барона де Каноля, как вдруг на дворе раздался топот лошади и послышался шум, всегда сопровождающий прибытие человека, приехавшего с важным известием. Принцесса услышала весь этот шум и подбежала к окну. Курьер, весь в поту и пыли, соскочил с лошади и стал рассказывать что-то четырем или пяти людям, окружившим его. По мере того как он говорил, на лицах слушателей появлялось уныние. Принцесса не могла удержать нетерпения, открыла окно и закричала:

— Впустите его сюда!

Курьер поднял голову, узнал принцессу и бросился бежать по лестнице. Через минуту он явился в комнату, в грязи, с растрепанными волосами, как был в дороге, и сказал, задыхаясь:

— Простите, ваше высочество, что я осмелился явиться к вам в таком виде. Но я привез такую весть, один звук которой способен сокрушить любые двери: Вер сдался!

Принцесса отступила на шаг, Клер с отчаянием опустила руки. Ленэ, вошедший за вестником, побледнел.

Пять или шесть других лиц, забыв в это мгновение об уважении к принцессе, тоже вошли в комнату и стояли, онемевшие от изумления.

— Господин Равайи, — сказал Ленэ курьеру, которым был известный уже нам капитан полка Навайля, — повторите ваши слова, я не могу поверить…

— Я повторяю, сударь: Вер капитулировал!

— Капитулировал! — повторила принцесса. — А что же вспомогательный отряд, который вы вели?

— Мы опоздали, ваше высочество. Мы пришли в ту самую минуту, как Ришон сдался.

— Ришон сдался! — вскричала принцесса. — Подлец!

От этого восклицания принцессы все присутствующие вздрогнули, однако ж все промолчали, кроме Ленэ.

— Ваше высочество, — сказал он строго и не потворствуя гордости Конде, — не забывайте, что честь преданных вам людей зависит от слов принцев, как жизнь их зависит от воли Божьей. Не называйте подлецом храбрейшего из ваших слуг, иначе завтра же самые вернейшие оставят вас, видя, как обращаетесь вы с ними, и вы останетесь одна, проклинаемая и погибающая.

— Сударь!.. — вскричала принцесса.

— Повторяю вашему высочеству, — продолжал Ленэ, — что Ришон не подлец, что я отвечаю за него своей головой, и если он сдался, то, верно, не мог поступить иначе.

Принцесса, побледнев от гнева, хотела бросить в лицо Ленэ одну из тех аристократических резкостей, в которых она, как ей казалось, с успехом заменяла высокомерием здравый смысл; но, увидев, что все лица отворачиваются от нее, что ничьи глаза не хотят встретиться с ее глазами, что Ленэ гордо поднял голову, а Равайи потупил взор, она поняла, что в самом деле погибнет, если у нее и дальше будут вырываться такие роковые выражения. Поэтому она призвала на помощь свои обычные аргументы.

— Несчастная я принцесса! — сказала она. — Все изменяет мне — и судьба, и люди. Ах, сын мой! Бедный сын мой! Ты погибнешь, как погиб отец твой!

Крик слабой женщины, порыв материнской горести всегда находит отголосок в сердцах. Эта комедия, уже часто удававшаяся принцессе, и теперь произвела эффект.

Между тем Ленэ заставил Равайи рассказать подробности капитуляции Вера.

— Ну, так я и знал! — сказал он через несколько минут.

— Что вы знали? — спросила принцесса.

— Что Ришон не подлец, ваше высочество!

— А почему вы знаете?

— Потому что он держался два дня и две ночи, потому что он похоронил бы себя под развалинами своей крепости, разбитой ядрами, если бы одна рота не взбунтовалась и не принудила его сдаться.

— Следовало умирать, а не сдаваться, — сказала принцесса.

— Ах, ваше высочество, разве умираешь, когда захочется? — возразил Ленэ. — По крайней мере, — прибавил он, обращаясь к Равайи, — он, сдаваясь, обеспечил себе жизнь?

— Боюсь, что нет, — отвечал Равайи. — Мне сказали, что переговоры вел какой-то лейтенант из гарнизонных, так что во всем этом могла скрываться измена, и Ришон был выдан без всяких условий.

— Вот именно! — вскричал Ленэ. — Тут измена! Ришон был предан! Я знаю Ришона, знаю, что он не способен не только на подлость, но даже на слабость. Ах, ваше высочество, — продолжал Ленэ, обращаясь к принцессе, — изволите слышать? Ему изменили, его предали! Так займемся его участью как можно скорее! Переговоры вел его лейтенант, говорите вы, господин Равайи? Над головой бедного Ришона нависла страшная опасность. Пишите, ваше высочество, пишите скорее, умоляю вас!

— Писать! — сказала принцесса с досадой. — Я должна писать? К кому? Зачем?

— Чтобы спасти его.

— Э, — сказала принцесса, — когда сдают крепость, так принимают меры предосторожности.

— Но разве вы не изволите слышать, что он не сдавал крепость? Разве вы не слышите, что говорит капитан?.. Ему изменили, его предали, может быть! Не он вел переговоры, а его лейтенант.

— Что могут ему сделать, вашему Ришону? — спросила принцесса.

— Что ему сделают? Вы забыли, ваше высочество, с помощью какой уловки он стал комендантом Вера? Вы забыли, что мы дали ему чистый бланк с подписью герцога д’Эпернона, что он держался против королевской армии в присутствии короля и королевы, что Ришон первый поднял знамя бунта, что его захотят покарать в пример прочим? Ах, ваше высочество, во имя Неба, напишите к маршалу де Ла Мельере, пошлите к нему курьера или парламентера.

— А какое поручение дадим мы ему?

— Какое? Чтобы он любыми средствами спас жизнь храброму воину… Если вы не поспешите… О, я знаю королеву, ваше высочество… И теперь, может быть, ваш курьер опоздает.

— Опоздает? А разве у нас нет заложников? Разве у нас нет в Шантийи, в Монроне и даже здесь пленных офицеров королевской армии?

Клер встала в испуге.

— Ваше высочество, ваше высочество!.. — вскричала она. — Исполните просьбу господина Ленэ… Мщение не возвратит свободы Ришону.

— Дело идет не о свободе, а о его жизни, — сказал Ленэ со своей мрачной настойчивостью.

— Хорошо, — отвечала принцесса, — мы сделаем то же, что те сделают: тюрьму за тюрьму, плаху за плаху.

Клер вскрикнула и упала на колени.

— Ах, ваше высочество, — сказала она, — Ришон — друг мой. Я пришла к вам просить милости, и вы обещали не отказать мне. Так вот о чем прошу я вас: употребите всю вашу власть, чтобы спасти господина Ришона.

Клер оставалась на коленях, и принцесса снизошла на ее мольбы о том, в чем отказывалась следовать твердым советам Ленэ. Она подошла к столу, взяла перо и написала письмо маршалу де Ла Мельере, в котором просила обменять Ришона по выбору Анны Австрийской на любого из королевских офицеров, находящихся у нее в плену. Написав письмо, она искала глазами, кого бы послать парламентером. Тут Равайи, страдавший еще от раны, измученный недавней поездкой, предложил себя с условием, чтобы ему дали свежую лошадь. Принцесса позволила ему распоряжаться своей конюшней, и капитан поскакал, подбодренный криками толпы, увещеваниями Ленэ и просьбами Клер.

Через минуту послышались громкие восклицания народа, которому Равайи объяснил цель своей поездки; люди в восторге орали во все горло:

— Принцессу! Герцога Энгиенского!

Принцессе, однако, уже наскучили эти ежедневные изъявления народной любви, более похожие на требования, чем на просьбы, и она не хотела исполнять желания бордосцев. Но, как всегда случается в подобных обстоятельствах, народ упорствовал, и крики скоро превратились в бешеный рев.

— Пойдем, — сказала принцесса, взяв сына за руку, — пойдем! Мы здесь рабы, надобно повиноваться!

И, вооружив лицо милостивой улыбкой, она вышла на балкон и поклонилась народу, чьей рабой и повелительницей она была.

XVII

В ту минуту как принцесса и сын ее показались на балконе при исступленных криках толпы, вдруг раздались в отдалении звуки флейты и бой барабанов, сопровождаемые каким-то радостным гулом.