Женская война (др. перевод), стр. 56

— Да, она не очень красива: кроме комнат коменданта, которые теперь отделаны заново, и, кажется, очень хорошо, все остальное довольно скучно.

— Хорошо. А будут ли меня допрашивать?

— Там допрашивают часто.

— А если я не буду отвечать?

— Не будете отвечать?

— Да.

— Ну, дьявольщина; вы знаете, в таком случае применяется пытка.

— Простая?

— И простая и экстраординарная, смотря по обвинению… В чем обвиняют вас, сударь?

— Да боюсь, — сказал Каноль, — что в государственной измене.

— А, в таком случае вас угостят экстраординарной пыткой… Десять горшков…

— Что? Десять горшков?..

— Да, десять.

— Что вы говорите?

— Я говорю, что в вас вольют десять кувшинов.

— Стало быть, на острове Сен-Жорж пытают водой?

— Конечно, ведь Гаронна так близко… вы понимаете?

— Правда, материал под рукой. А сколько выходит из десяти кувшинов?

— Три ведра, три ведра с половиною.

— Так я разбухну.

— Немножко. Но если вы остережетесь и подружитесь с тюремщиком…

— Так что же?

— …все обойдется благополучно.

— Позвольте спросить, в чем состоит услуга, которую может оказать мне тюремщик?

— Он даст вам выпить масла.

— Так масло помогает в этом случае?

— Удивительно, сударь!

— Вы думаете?

— Говорю по опыту, я выпил…

— Вы выпили?

— Извините, я обмолвился… Я хотел сказать: я видел… Из-за привычки говорить с гасконцами» порой произношу не те буквы, например, «п» вместо «д» и vice versa [7].

Каноль невольно улыбнулся, несмотря на серьезный предмет разговора.

— Так вы хотели сказать, — продолжал он, — что вы сами видели…

— Да, сударь, я видел, как один человек выпил десять кувшинов с изумительной легкостью, и все это оттого, что прежде подготовил себя маслом. Правда, он немножко разбух, как это всегда случается, но на добром огне он пришел в прежнее положение, без значительных повреждений. В этом-то вся сущность второго акта пытки. Запомните хорошенько эти слова: надобно нагреваться, а не гореть.

— Понимаю, — сказал Каноль. — Вы, может быть, исполняли должность палача?

— Нет, сударь! — отвечал орлиный нос с изумительно учтивой скромностью.

— Или помощника палача?

— Нет, сударь, я был просто любопытный зритель.

— Ага! А как вас зовут?

— Барраба.

— Прекрасное, старое имя! Оно прославлено в Священном писании.

— В страстях Господних, сударь.

— Да, я это хотел сказать, но по привычке употребил другое название.

— Вы предпочитаете говорить «Писание», сударь. Так вы гугенот?

— Да, но гугенот-невежда. Вы можете поверить, что я знаю едва лишь три тысячи строк псалмов?

— Да, этого, конечно, мало.

— Я лучше запоминал музыку… Но в моем семействе во время религиозных раздоров многие погибли на костре.

— Надеюсь, сударь, что вам уготована не такая участь.

— О нет! С тех пор люди стали намного терпимее: меня утопят, только и всего.

Барраба засмеялся.

Сердце Каноля радостно забилось: он приобрел симпатии своего провожатого. Действительно, если этот временный сторож будет назначен к нему в постоянные тюремщики, то барон, наверное, получит масло; он решился продолжать разговор.

— Господин Барраба, — спросил он, — скоро ли нас разлучат, или вы окажете мне честь — останетесь при мне?

— Когда приедем на остров Сен-Жорж, сударь, я буду, к сожалению, принужден расстаться с вами, чтобы вернуться в роту.

— Очень хорошо: стало быть, вы служите в полиции?

— Нет, в армии.

— В роте, набранной Мазарини?

— Нет, сударь, тем самым капитаном Ковиньяком, который имел честь арестовать вас.

— И вы служите королю?

— Кажется, ему.

— Что вы говорите? Какого черта! Разве вы не знаете наверное?

— В мире нет ничего верного.

— А если вы сомневаетесь, так вы должны бы…

— Что такое?

— Отпустить меня.

— Невозможно, сударь.

— Но я вам честно заплачу за ваше снисхождение.

— Чем?

— Разумеется, деньгами.

— У вас нет денег, сударь!

— Как нет?

— Нет.

Каноль живо полез в карман…

— В самом деле, — сказал он, — кошелек мой исчез. Кто взял мой кошелек?

— Я взял, сударь, — отвечал Барраба с почтительным поклоном.

— А зачем?

— Чтобы вы не могли подкупить меня.

Изумленный Каноль посмотрел на своего провожатого с восторгом, и ответ показался ему таким восхитительным, что он и не думал возражать.

Когда путешественники замолчали, поездка в конце стала такой же скучной, какой была в самом начале.

X

Начинало светать, когда повозка дотащилась до селения, ближайшего к острову Сен-Жорж. Каноль, почувствовав, что она остановилась, высунул голову в оконце размером с маленькую бойницу, предназначенное для того, чтобы снабжать воздухом людей свободных, и весьма удобное для того, чтобы лишать воздуха арестантов.

Красивое местечко, состоявшее из сотни домиков около церкви, на склоне холма, над которым возвышался замок, утопало в чистом утреннем воздухе и золоте солнечных лучей, разгонявших последние клочья ночного тумана.

В этот момент повозка поднималась на косогор. Возница слез с козел и шел возле экипажа.

— Друг мой, — спросил Каноль, — ты здешний?

— Да, сударь, я из Либурна.

— Так ты, верно, знаешь это селение? Что это за белый дом и красивые хижины?

— Сударь, — отвечал крестьянин, — замок принадлежит семье де Канб, а селение находится у этих господ в вассальной зависимости.

Каноль вздрогнул, в одну секунду ярко-пунцовые щеки его покрылись мертвенной бледностью.

— Сударь, — спросил Барраба, от круглых глаз которого ничто не могло скрыться, — не ушиблись ли вы как-нибудь о дверцу?

— Нет, благодарю вас.

И Каноль принялся опять расспрашивать кучера:

— Кому принадлежит замок?

— Виконтессе де Канб.

— Молодой вдове?

— Да, очень красивой и очень богатой.

— И стало быть, много претендентов на ее руку?

— Разумеется: приданое славное и женщина красивая, с этим всегда женихи найдутся.

— А какова у нее репутация?

— Прекрасная. Только уж чересчур предана принцам.

— Да, мне об этом, кажется, говорили.

— Сущий демон, сударь, сущий демон!

«Не демон, а добрый ангел!» — прошептал Каноль, который не мог без восторга вспомнить о Клер.

Потом прибавил вслух:

— Так она живет здесь иногда?

— Редко, сударь, но прежде жила подолгу. Покойный муж завещал имение ей; и, пока она жила у нас, это было благословение для всей местности. Теперь она, говорят, у принцев.

Подъем закончился, экипажу предстояло спускаться. Возница попросил позволения сесть на козлы. Каноль, боясь возбудить подозрение дальнейшими расспросами, кивнул ему, и лошади потащили тяжелую повозку рысцой, самым быстрым для них аллюром.

Через четверть часа, в продолжение которых Каноль предавался самым мрачным размышлениям под взглядами Барраба, экипаж остановился.

— Мы будем здесь завтракать? — спросил Каноль.

— Нет, остановимся совсем. Мы приехали. Вот остров Сен-Жорж. Нам остается только переправиться через реку.

— Правда, — прошептал Каноль. — Так близко и так далеко!

— Сударь, к нам идут навстречу, — сказал Барраба, — не угодно ли вам выйти?

Второй сторож Каноля, сидевший возле кучера на козлах, сошел на землю и отпер дверцу, ключ от которой был у него.

Каноль отвел глаза от небольшого белого замка, который еще не скрылся из виду, и взглянул на крепость, которой предстояло стать его местопребыванием. Он увидел на другой стороне довольно быстрой реки паром и возле него восемь солдат с сержантом.

За этим отрядом возвышались укрепления.

«Хорошо, — подумал Каноль, — меня ждали и приняли все меры предосторожности…»

— Это мои новые стражники? — спросил он Барраба.