Двадцать лет спустя (часть вторая) (худ. Клименко), стр. 48
— Сударь, — обратился он к священнику, который сопровождал Джаксона, — я буду держать этот крестик в руке до последнего вздоха. Примите его, когда я буду мертв.
— Ваше величество, ваше желание будет исполнено, — отвечал голос, в котором Атос признал голос Арамиса.
Тогда Карл, стоявший до сих пор с покрытой головой, снял шляпу и отбросил ее в сторону; затем расстегнул одну за другой все пуговицы своего камзола, снял его и бросил рядом со шляпой. Вслед за этим, так как было холодно, он потребовал свой халат, который ему и подали.
Все эти приготовления были сделаны с ужасающим спокойствием. Можно было подумать, что король готовился лечь в постель, а не в гроб.
Наконец он откинул со лба волосы и обратился к палачу:
— Они вам не помешают? Если хотите, их можно перевязать шнурком.
Говоря это, Карл смотрел на палача так пристально, как будто хотел проникнуть сквозь маску неизвестного. Этот взгляд, такой открытый, такой спокойный и уверенный, заставил палача отвернуться. Но, уйдя от спокойного взгляда короля, он встретил горящий ненавистью взор Арамиса.
Видя, что палач не отвечает, король повторил вопрос.
— Будет достаточно, если вы их уберете с шеи, — ответил тот глухим голосом.
Король отвел волосы обеими руками и посмотрел на плаху.
— Эта плаха очень низка, — сказал он. — Нет ли другой, повыше?
— Это обыкновенная плаха, — отвечал человек в маске.
— Рассчитываете вы отрубить мне голову одним ударом?
— Надеюсь! — отвечал палач.
Это слово было сказано с таким жутким выражением, что все присутствующие, кроме короля, вздрогнули.
— Хорошо, — сказал Карл. — А теперь, палач, выслушай меня.
Человек в маске сделал шаг к королю и оперся на топор.
— Я не хочу, чтобы ты ударил меня неожиданно, — сказал ему Карл. — Я сначала стану на колени и помолюсь; погоди еще рубить.
— А когда же мне рубить? — спросил человек в маске.
— Когда я положу голову на плаху, протяну руки и скажу: «remember», тогда руби смело.
Человек в маске слегка поклонился.
— Наступает минута расстаться с жизнью, — обратился король к окружающим. — Господа, я вас оставляю в тревожную минуту и раньше вас ухожу туда, где нет бурь. Прощайте!
Он взглянул на Арамиса и незаметно кивнул ему.
— А теперь, — сказал он, — отойдите немного и дайте мне тихонько помолиться. Отойди и ты, — обратился он к человеку в маске, — это всего лишь на минуту; я знаю, что я в твоей власти; но помни, руби только после того, как я подам тебе знак.
После этих слов Карл опустился на колени, перекрестился, приложил губы свои к доскам эшафота, как будто желал поцеловать их, затем одной рукой оперся на плаху, а другую опустил на помост.
— Граф де Ла Фер, — сказал он по-французски, — здесь ли вы и могу ли я говорить с вами?
Этот голос пронзил сердце Атоса, как холодная сталь.
— Да, ваше величество, — с трепетом отвечал он.
— Верный друг, благородное сердце, — заговорил король, — меня нельзя было спасти, мне не суждено было сохранить жизнь. Быть может, я совершаю святотатство, но все же я скажу тебе: да, после того как я говорил с людьми и говорил с богом, я буду теперь говорить с тобой последним. Защищая дело, которое я считал священным, я потерял трон отцов моих и расточил наследство моих детей. Но у меня остался еще миллион фунтов золотом; я зарыл его в подземелье Ньюкаслского замка, когда оставлял этот город. Ты один знаешь, где эти деньги; употреби их, когда тебе покажется подходящим, на пользу и благо моего старшего сына. А теперь, граф де Ла Фер, простись со мной.
— Прощай, король-мученик, — пробормотал Атос, цепенея от ужаса.
Настала минута безмолвия. Атосу показалось, что король привстал и переменил положение.
Затем громким и звучным голосом, чтобы его услышали не только на эшафоте, но и на площади, король произнес:
— Remember.
Едва он произнес это слово, как сильный удар потряс эшафот; пыль посыпалась с обивки, ослепив бедного Атоса. Когда он машинально поднял глаза и голову, ему упала на лоб теплая капля. Атос отступил, дрожа от ужаса, и тотчас же капля превратилась в темную струю, хлынувшую сквозь помост.
Атос упал на колени и некоторое время без сил лежал, как бы пораженный безумием. Вскоре по стихавшему шуму он понял, что толпа расходится. С минуту он еще лежал, разбитый и окаменелый. Затем очнулся, встал и омочил свой платок в крови короля. Толпа быстро редела. Атос подошел к эшафоту, разорвал обшивку и, проскользнув между двумя всадниками, смешался с расходившейся толпой, от которой он не отличался своим платьем, и первый прибыл в гостиницу.
Поднявшись к себе в комнату, он взглянул в зеркало и увидел у себя на лбу широкое красное пятно. Коснувшись его рукой, он понял, что это кровь короля, и лишился чувств.
XXV. Человек в маске
Было лишь около четырех часов вечера, но уже совсем стемнело: падал густой снег. Арамис, вернувшись, нашел Атоса если не без чувств, то в полном изнеможении.
При первых словах друга граф вышел из своего летаргического оцепенения.
— Итак, — начал Арамис, — судьба победила нас.
— Победила, — отвечал Атос. — Благородный, несчастный король!
— Вы ранены? — спросил Арамис.
— Нет, это кровь короля.
Граф вытер лоб.
— Где же вы были?
— Там, где вы меня оставили, под эшафотом.
— И вы видели все?
— Нет, но я все слышал. Не дай мне бог снова пережить такой час, какой я пережил сегодня. Я не поседел?
— Значит, вы знаете, что я не покидал короля?
— Я слышал ваш голос до последней минуты.
— Вот орден, который он мне передал, — сказал Арамис, — а вот и крест, который я принял из его рук. Оба эти предмета он поручил мне передать королеве.
— А вот платок, чтобы завернуть их, — сказал Атос.
И он вынул из кармана платок, смоченный кровью короля.
— А что сделали с его злосчастным телом? — спросил Атос.
— По приказу Кромвеля, ему будут возданы королевские почести. Мы уже положили тело в свинцовый гроб. Врачи бальзамируют сейчас его бедные останки. Когда они кончат, тело будет выставлено в придворной церкви.
— Насмешка! — мрачно проговорил Атос. — Королевские почести казненному!
— Это доказывает только, — заметил Арамис, — что король умер, но королевская власть еще жива.
— Увы, — продолжал Атос, — это был, может быть, последний король-рыцарь на земле.
— Полно, не отчаивайтесь, граф, — раздался на лестнице грубый голос Портоса, сопровождаемый его тяжелыми шагами, — все мы смертны, мои бедные друзья.
— Что вы так поздно, мой дорогой Портос? — спросил граф де Ла Фер.
— Да, — отвечал Портос, — я встретил на дороге людей, которые меня задержали. Они плясали от радости, подлецы! Я взял одного из них за шиворот и, кажется, слегка придушил. В эту минуту проходил патруль. К счастью, тот, кого я схватил, лишился на несколько минут голоса. Я воспользовался этим и свернул в какой-то переулок, затем в другой, еще поменьше, и, наконец, совсем заблудился. Лондона я не знаю, по-английски не говорю и уже думал, что никогда не найду дороги. Но вот все же пришел.
— А где д’Артаньян? — спросил Арамис. — Не видели вы его? Не случилось ли с ним чего?
— Нас разделила толпа, — отвечал Портос, — и как я ни старался, никак не мог с ним опять соединиться.
— О, — проговорил с горечью Атос, — я видел его. Он стоял в первом ряду толпы и со своего места мог отлично все видеть. Зрелище было, надо сознаться, любопытное, и он, вероятно, пожелал досмотреть до конца.
— О граф де Ла Фер! — проговорил вдруг спокойный, хотя и несколько прерывающийся голос человека, запыхавшегося от быстрой ходьбы. — Вы клевещете на отсутствующих?
Упрек этот кольнул Атоса в самое сердце. Однако впечатление, произведенное на него д’Артаньяном, стоявшим в первых рядах тупой и жестокой толпы, было настолько сильным, что он ограничился ответом:
— Я вовсе не клевещу на вас, мой друг. Здесь беспокоились о вас, и я просто сказал, где вы были. Вы не знали короля Карла, для вас он был посторонний, и вы не обязаны были любить его.