Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Книга 1 (худ. Клименко), стр. 116

— Ваше величество, и при вас, и вдали от вас я всегда к вашим услугам.

Д’Артаньян снова поклонился и вышел. Потом, словно приехав всего-навсего из Фонтенбло, он пошел отыскивать в Лувре Бражелона.

XXIX. Влюбленный и дама его сердца

В Блуаском замке горели свечи у безжизненного тела Гастона Орлеанского, последнего представителя прошлого. Горожане слагали ему эпитафию далеко не хвалебного свойства; вдовствующая герцогиня, забыв, что в юности она так любила покойника, что бежала из отцовского дома, теперь, в двадцати шагах от траурной залы, углубилась в денежные расчеты. Вообще жизнь в замке текла своим чередом. Ни мрачный звон колокола, ни голоса певчих, ни пламя свечей, мерцавшее за оконными стеклами, ни подготовка к погребению не смущали парочку, которая сидела подле уже знакомого нам окна; оно выходило во внутренний двор из комнаты, принадлежавшей к так называемым малым апартаментам.

Веселый солнечный луч (ибо солнце, по-видимому, мало беспокоилось о потере, понесенной Францией) падал на двух собеседников.

Он был юноша лет двадцати пяти, маленький, смуглый, с хитрым живым лицом и огромными глазами, затененными длинными ресницами; его большой рот часто улыбался, показывая прекрасные зубы, а острый подбородок обладал редкой подвижностью. Во время разговора он нежно наклонялся к молодой девушке, которая, надо сказать, не отстранялась от него с той поспешностью, которой требовали строгие правила приличия.

Девушку мы знаем, так как уже видели ее однажды у этого самого окна под лучами такого же яркого солнца. Лукавство сочеталось в ней с рассудительностью. Она была очаровательна, когда смеялась, и красива, когда становилась серьезной. По правде говоря, она чаще бывала очаровательна, чем красива.

Собеседники были увлечены каким-то полушутливым, полусерьезным спором.

— Скажите, господин Маликорн, — спросила девушка, — угодно ли вам наконец поговорить разумно?

— А вы думаете, это легко, Ора? — возразил Маликорн. — Делать то, чего от тебя хотят, когда нельзя делать то, что можешь?

— Ну, вы, кажется, запутались в словах. Бросьте, мой дорогой, прокурорскую логику.

— Опять-таки немыслимо: ведь я чиновник… И вы меня упрекаете за то, что я стою ниже вас… Итак, я ничего вам не скажу.

— Полно, я и не думаю упрекать вас. Скажите, что вы собирались сказать. Говорите, я этого хочу.

— Хорошо, повинуюсь. Герцог умер.

— Ах, боже мой, вот новость! Откуда вы явились, чтобы сообщить это?

— Я приехал из Орлеана.

— И это ваша единственная новость?

— О нет… Я могу еще сообщить, что принцесса Генриетта Английская едет во Францию, чтобы выйти замуж за брата его величества.

— Вы положительно невыносимы, Маликорн, с вашими допотопными новостями. Если вы не бросите своей привычки вечно насмехаться, я вас прогоню.

— Ого!

— Право, вы выводите меня из терпения.

— Ну, ну, потерпите.

— Вы хотите набить себе цену? Я знаю, для чего…

— Скажите, я отвечу откровенно, если вы угадаете.

— Вы знаете, что мне хочется получить место фрейлины, о котором я имела глупость просить вас похлопотать, а вы скупитесь использовать свое влияние.

— Я? — Маликорн опустил глаза, сложил руки и принял лукавый вид. — Какое же влияние может иметь бедный чиновник?

— У вашего отца недаром двадцать тысяч ливров годового дохода, господин Маликорн.

— Провинциальное состояние, сударыня.

— Ваш отец недаром посвящен в тайны принца Конде.

— Это преимущество ограничивается тем, что отец ссужает принца деньгами.

— Словом, вы недаром самый большой хитрец во всей провинции.

— Вы мне льстите.

— Чем?

— Я утверждаю, что у меня нет никакого влияния, а вы говорите обратное.

— Ну, так что же мое место, дадут мне его или нет?

— Дадут.

— Но когда?

— Когда вы пожелаете.

— Где же патент?

— У меня в кармане.

Маликорн улыбнулся и вынул из кармана бумагу. Монтале схватила ее, точно добычу, и жадно пробежала глазами. Ее лицо постепенно прояснилось.

— Маликорн, — воскликнула она, кончив чтение, — право, вы добрый человек!

— Почему?

— Потому что вы могли заставить меня заплатить за место фрейлины — и не сделали этого.

Но Маликорн храбро выдержал ее нападение.

— Я вас не понимаю, — сказал он.

На этот раз смутилась Монтале.

— Я открыл вам свои чувства, — продолжал Маликорн. — Вы трижды сказали со смехом, что не любите меня; а один раз без смеха поцеловали меня. Это все, что мне нужно.

— Все? — проговорила кокетка тоном оскорбленной гордости.

— Да, все, — ответил Маликорн.

— А!

В этом восклицании звучал гнев вместо благодарности, какой он мог ждать. Он спокойно покачал головой.

— Послушайте, Монтале, — начал молодой человек, не заботясь о том, понравится ли его даме такое фамильярное обращение, — не будем спорить на эту тему.

— Почему?

— Потому что за время нашего знакомства, которое длится уже год, вы уже двадцать раз выгнали бы меня, если бы я вам не нравился.

— Скажите пожалуйста! А по какому поводу я выгнала бы вас?

— Я бывал достаточно дерзок.

— Что правда, то правда!

— Не будем ссориться. Итак, раз вы меня не выгнали, то не без причины.

— Но не потому, что я вас люблю.

— Согласен. Скажу даже, что в данную минуту вы меня ненавидите.

— О, вы никогда не говорили большей правды!

— Хорошо. Я вас тоже.

— А, принимаю к сведению.

— Принимайте. Вы меня находите грубым и глупым. Я нахожу, что у вас резкий голос и лицо исказилось от гнева. Сейчас вы скорее выброситесь из окна, чем позволите мне поцеловать кончик вашего пальца. А я охотнее брошусь с колокольни, чем дотронусь до подола вашего платья. Но через пять минут вы меня будете любить, а я вас обожать!

— Сомневаюсь!

— А я вам ручаюсь.

— Какая самоуверенность!

— А потом, это еще не главная причина. Я вам нужен, Ора, как и вы мне. Когда вам угодно быть веселой, я вас смешу; когда мне хочется быть влюбленным, я на вас смотрю. Я добыл вам место фрейлины, которого вы желали. Вы сделаете сейчас все, что я захочу.

— Я?

— Да, вы. Но в данную минуту, милая Ора, заявляю вам, я ничего не хочу; итак, будьте спокойны.

— Вы ужасный человек, Маликорн. Я так обрадовалась этому месту, а вы мне испортили все удовольствие.

— Ну, у вас еще есть время. Успеете порадоваться, когда я уйду.

— Так уходите…

— Хорошо, но раньше позвольте дать вам совет…

— Какой?

— Развеселитесь: когда вы дуетесь, то становитесь безобразной.

— Грубиян!

— Надо же говорить правду друг другу.

— Как вы злы, Маликорн!

— А вы неблагодарны, Монтале!

Маликорн облокотился на подоконник. Монтале взяла книгу и раскрыла ее.

Маликорн встал, почистил рукавом шляпу и оправил черный плащ.

Притворяясь, что читает, Монтале тайком посматривала на него.

— Теперь он принимает почтительный вид! — с горячностью вскричала она. — Значит, будет дуться неделю.

— Две, — с поклоном заметил Маликорн.

Монтале замахнулась на него книгой.

— Чудовище! — сказала она. — Ах, почему я не мужчина?

— Что бы вы тогда сделали со мной?

— Я задушила бы тебя.

— Ага, отлично! — ответил Маликорн. — Мне кажется, я начинаю желать одной вещи.

— Чего, демон? Чтобы я задохнулась от злости?

Маликорн почтительно вертел в руках шляпу. Вдруг он отбросил ее, схватил молодую девушку за плечи, привлек к себе и приник к ее губам губами, слишком жаркими для человека, который старался казаться равнодушным.

Она хотела было закричать, но поцелуй заглушил ее восклицание. Раздраженная и взволнованная, девушка оттолкнула Маликорна к стене.

— Ну вот, — философски заметил Маликорн. — Теперь на шесть недель. До свидания, сударыня, примите мой почтительный привет.

И он сделал несколько шагов к выходу.