Возрождение, стр. 30

Я быстро провожу рукой по ее крыльям, осторожно расправляя главные перья. Вроде бы все на месте. На первый взгляд все в полном порядке.

— Тебе показалось, моя хорошая. Крылья твои на месте, — уверяю я ее. Мне прекрасно известно, как может замутить мозги химия белохалатников. — Обещаю тебе, все будет хорошо. За пару дней оправишься и полетишь, как раньше. Мы тебе все поможем.

Она приоткрыла глаза и посмотрела на небо:

— Они проводили опыты над моими глазами.

Сердце мне будто холодной рукой сжали:

— Что?

— Как с Игги, — еще раз повторяет она, и у меня в глазах темнеет от ужаса. — Джеб был здесь. Он сказал, это для моей же пользы.

Голос у нее такой слабый, что я с трудом разбираю слова.

— Ангел, скажи мне, — я подтолкнула к себе Газзи, — скажи мне, кто стоит рядом со мной? Не может быть, чтобы ты ослепла.

— Я… я… — Она моргает. Снова моргает, a мы все стоим, затаив дыхание. — Мой брат, Газзи, — выдыхает она. — Газзи, это ты?

Газзи обхватил ее за плечи и заплакал.

— Я вижу, но все так размыто, — шепчет Ангел.

— Шшшш… Тихо, моя девочка, — успокаиваю я ее. — Не надо ничего говорить. Помолчи пока. У тебя был бред от их препаратов. Он пройдет. Все будет хорошо. Мы тебя сейчас домой отнесем.

Она снова покачала головой, открыла глаза и со страхом посмотрела на меня, с трудом концентрируя взгляд:

— Макс, здесь была твоя мама. Я ее видела. Это была доктор Мартинез. Она… она на их стороне.

Поднимаю глаза и вижу, что стая в ужасе отшатнулась.

— Солнышко мое, успокойся. Это все галлюцинации. Крылья у тебя в порядке, и мама моя вовсе не с белохалатниками. У тебя был болезненный бред. Он скоро пройдет.

Ангел снова упрямо качает головой:

— Твоя мама была здесь. Она им помогает. Доктор Мартинез тоже с белохалатниками.

57

Мы летим домой. Я стараюсь держать себя в руках, но от слез почти ничего не вижу. Дилан, Игги, Клык и я, чередуясь, несем Ангела. Она почти ничего не весит, и лететь, держа ее на руках, совсем не трудно. По дороге домой мы завернули за Тоталом. Он ошалел от радости и лаял и прыгал вокруг Ангела, как самый обыкновенный пес.

Дома мы вымыли Ангела и положили спать. Она так слаба, что сон для нее сейчас — главное лекарство. Тотал свернулся калачиком у нее в ногах, а Газзи и Надж каждые полчаса заходят проверить, как она. А мне надо побыть одной. И я лечу в лес, чтоб собраться с силами и взять себя в руки. Иначе Ангел проснется, начнет рассказывать, что с ней произошло, а я буду только выть белугой. Какой прок от меня тогда будет?

А Клык нашел далеко не самое подходящее время, чтобы, по своему обыкновению, незаметно подкрасться ко мне, напугав меня до полусмерти:

— Надо поговорить. Про тебя. И про меня. Про нас.

Чувствую, как краска заливает мне щеки.

— Ты сам сказал, что «нас» больше не существует. — Я стиснула зубы.

— Не знаю, не уверен.

— Хватит. Ты ушел и меня бросил. Дважды. — Я начинаю заводиться. — То «мы», которое у нас было, ты послал к чертовой бабушке. И к тому же решил, что нашел Майю. — Не надо было про нее заикаться. Не надо было не подумав ляпать. Меня передернуло при воспоминании о том, что сказал о ней Ари.

— Майя погибла. — Про смерть ее я и так знаю. Но боль в голосе Клыка здорово меня задевает. — К тому же речь не о ней. Речь о том, что мы с тобой навсегда связаны. И нашу с тобой связь не разорвать, что бы ни случилось.

Я открыла было рот, чтоб ему возразить, но не смогла сказать ни слова. А Клык продолжает терзать меня своей искренностью:

— Макс, со мной говорил мой Голос. — Он схватил меня за руку и притянул к себе. — Он сказал мне, что я должен вернуться, что я должен быть с тобой. И я вернулся. Мне пришлось пешком пройти почти всю дорогу. Хотя я в пути сам чуть не умер. Но я все равно к тебе вернулся. И я хотел сказать тебе… Может, я тебе этого никогда раньше не говорил…

Сердце у меня бьется с такой скоростью, что мне кажется, у меня сейчас случится инфаркт.

— Я хотел сказать тебе, что я…

— Перестань! — крикнула я, закрыв уши руками. — Помолчи, пожалуйста.

Но если Клык что решил, его не остановишь. Поэтому выход у меня только один — сорваться с места и улететь.

В полете скорость в триста миль в час для меня не проблема. Это выше, чем у любой другой известной мне рекомбинантной формы жизни. Никакой другой живой организм такую скорость развить не может. Кроме Клыка.

Короче, сорвавшись с места, я в мгновение ока оказалась за пару миль от места нашего разговора. Вдруг чувствую, кто-то схватил меня за кроссовку. Клык следует за мной по пятам, синхронно со мной взмахивает крыльями и мертвой хваткой держит за щиколотку.

В конце концов мне стало трудно держать равновесие. Приходится затормозить. Резко останавливаюсь, встаю вертикально в воздухе и разворачиваюсь к нему лицом.

— Клык! Я сейчас ничего этого не могу слышать! Понимаешь, НЕ МОГУ! — кричу я ему. — Мне и так жить трудно. А ты все еще трудней делаешь. Ты что, не видишь, как все запутано.

Я умолкаю, задумавшись про все сложности в моей жизни.

— Я ничего не хочу усложнять. Я совершенно не хочу ничего запутывать еще больше, — тихо говорит Клык, и в углах губ играет его всегдашняя кривая усмешка. В его черных глазах столько тепла, что на мгновение мне приходится всерьез взять себя в руки, чтобы не полететь кубарем вниз. — Я только хочу сказать тебе то, что ты и без меня сама знаешь. Ты мне нужна. Мы нужны друг другу.

— Но я ничего не могу с этим поделать. — Я развожу руками, пытаясь показать все бескрайнее море моих проблем. «Это» — вся наша жизнь. — Я не знаю, что мне с тобой делать. И даже думать не могу. Не сегодня, не сейчас, не после того, как мы нашли Ангела в таком состоянии. Пожалуйста… — Я проглотила ком в горле, стараясь не обращать внимания на свое глупое сердце. — Пожалуйста, не надо сейчас об этом, — шепчу я чуть ли не умоляющим голосом. — Прошу тебя.

Но я и сама слышу, как меня выдает голос. И понимаю, что от Клыка мне ничего не скрыть.

Он пододвинулся ко мне еще ближе. Наши лица касаются друг друга. Наши крылья слились воедино. C каждым взмахом мы поднимаемся на десять футов вверх и потом так же плавно опускаемся на те же десять футов вниз. Общий ритм полета у нас в крови — мы всю жизнь вместе летаем. Я скрестила руки перед собой, так что локти упираются Клыку в грудь. А он взял меня за плечи, и я чувствую, как он вспоминает наши прежние прикосновения и объятия.

Я тоже их вспоминаю, и по спине у меня бегут мурашки. Сколько раз все это повторялось? Сколько раз еще повторится? Прошлое и настоящее, все перемешалось. Где воспоминания, где сегодняшние чувства? Кто в них разберется? Я знаю только одно: мы повзрослели и изменились. Он теперь будто другой человек. Я теперь тоже новая, другая Макс. Может, мы больше… не подходим друг другу?

— Макс. — Он произносит мое имя, будто оно — слово молитвы, будто оно — соломинка для утопающего. Его теплые пальцы гладят мои плечи.

— Что, — шепчу я в ответ. Я не знаю ни что отвечать, ни что делать. Поэтому я просто смотрю ему в глаза. Я не хочу отводить взгляд первой.

Потом я тоже кладу руки ему на плечи. И чувствую его сильные мощные мускулы. И вспоминаю слова, некогда вырезанные им на кактусе:

МАКС + КЛЫК = НАВСЕГДА

58

Слезы катятся у Дилана по щекам. Он сердито стирает их рукавом и с силой взмахивает крыльями — только бы как можно дальше улететь от тех двоих поскорее.

Он сидел на дереве не больше чем в полумиле от Макс и Клыка. Нет, он ни в коем случае за ними не шпионил. Просто… наблюдал. Наблюдал, как рушится его прошлое, как исчезает его будущее. Он совершенно не собирался ошиваться вокруг, чтоб засвидетельствовать, как Макс и Клык, выяснив отношения, решают снова вернуться друг к другу.

А он-то думал, что между ним и Макс начинает возникать что-то… настоящее. Ведь разрешила же она ему спать в своей комнате. А тот вечер на дереве в построенном им доме… Он помнил, как его пальцы дотрагивались до ее кожи, как ее спутанные волосы касались его щеки. Помнил, как она посмотрела на него прежде, чем встретились их губы.