Поединок. Выпуск 2, стр. 26

В восемь ко мне заявился гость.

Профессиональным взглядом обшарил номер, будто проверяя, нет ли посторонних.

— Я один. Абсолютно один. И к тому же фактически давно состою в разводе с супругой, мой дорогой специалист по адюльтерам.

— Меня, Счастливчик, меньше всего интересуют ваши матримониальные дела. — Маккензи умело разместил в кресле громоздкое мускулистое тело, устраиваясь, похоже, надолго. — А вот, кое-какие другие, каюсь, занимают чрезвычайно.

Помолчали.

— Ну, рассказывайте, — сказал Дик.

— Не понимаю... О чем?

— Обо всем по порядку. Начните с похождений в Сан-Мартин-де-лос-Андес.

— Дик, — я с укоризной покачал головой и повторил: — Дик, когда вы позвонили мне в Байрес, я, кажется, достаточно ясно объяснил, что мои похождения на аргентинско-чилийской границе, какими бы экстравагантными они ни выглядели со стороны, в действительности не выходят за рамки нормального журналистского поиска.

— Эти, с позволения сказать, «достаточно ясные» объяснения далеко не все разъясняют. И уж ничуть не помогают уразуметь смысл дальнейших эскапад на аргентинской земле уважаемого мистера О’Тула, который по поводу и без оного поминал всуе имя Джеймса Драйвуда и вашего покорного слуги.

(«Что конкретно ему известно? «Патриа и либертад» определенно проинформировала Маккензи о нашей встрече с Роберто Тимом, и, возможно, о моих попытках выйти на Маршалла и «Импромаре» он тоже осведомлен... А вот сделка с Монти, контакты с Алликой вряд ли попали в поле его зрения».)

Я подробно изложил свою версию бесед с латинизированным бошем и Эль-Тиро в Сан-Мартин-де-лос-Андес, с экспансивным штурмовиком Тимом и ушлым «боливийским коммерсантом» в Буэнос-Айресе. И добавил:

— Старина Дик, твои замечательные друзья — истинные герои. Сейчас им приходится скрываться, действовать втайне и, разумеется, избегать гласности. А завтра, когда они станут хозяевами положения, за ними начнут охотиться интервьюеры... Разве не объяснимо стремление загодя собрать материалы о грядущих победителях? Материалы для моей книги, в которой наряду с разоблачениями происков красных будет воздано должное бескорыстным, самоотверженным борцам за Правопорядок и Конституционность.

Маккензи озадаченно сморгнул:

— Да-а, ловко закручено... — Чугунные заледенелые глаза супермена оттаивали. — Должен признаться: звучит убедительно. Тем более, когда знаешь ваше прошлое. Во Вьетнаме, в Санто-Доминго, да и во многих других местах, куда вас заносила нелегкая, вы совали свой нос повсюду. И всегда выходили сухим из воды — за то вас и прозвали Счастливчиком. И всегда, какой бы деликатной темы вы ни коснулись, какой бы секрет ни попадал вам в руки, в своих статьях вы неизменно оставались добрым консерватором. Вы никогда не играли на руку комми, Фрэнк. Мне все это отлично известно. Но вот как отнесется мистер Драйвуд к новому направлению вашего журналистского поиска?.. Хорошо бы вам свидеться с ним... Лично потолковать... Не махнете ли, Фрэнк, на несколько деньков в Вашингтон? А?

— Идет, — согласился я, не раздумывая.

Проводил Маккензи до лифта. Отправил корреспонденцию. Отключил телефон. Принял снотворное. И прилег вздремнуть.

Но сон не шел.

Мысли рвались, мешались и путались, свиваясь тугим клубком. Я распутывал его и распутывал сквозь нестерпимую головную боль:

«Как это он там говорил?.. «Длинные руки»... «Везде достанут»... Точно... После моей исповеди о злоключениях в лепрозории Дик оборвал меня... Грубо оборвал: «Вам крупно повезло, Счастливчик. Но впредь, послушайтесь доброго совета, не лезьте куда не следует — шею свернуть недолго. И не дай бог вам написать сейчас хоть слово о доне Алонсо и его помощниках — у этих парней длинные руки, везде достанут»... О доне Алонсо сейчас не расскажешь... Да и о том, что вызнал у Монти, — тоже. И вправду пришьют... Рискованно чертовски. Пока я здесь, в Чили... К рождеству уедем с Глорией в Канаду, в свадебное путешествие... А что это меняет? Все равно возвращаться сюда, к ребятам с длинными руками... Впрочем, выход есть: останемся в Оттаве... Или в Монреаль переедем... Издателя для книги уж как-нибудь найду. Обойдусь без Драйвуда. Напечатал же Уорнок своего «Бегемота». Тьфу. Смех один: я-то, считавший себя традиционалистом и почитаемый коллегами за консерватора, оказываюсь в одной лодке с этим левым профессором из Саскатунского университета... О чем еще говорил Маккензи? Вроде о Гло?.. Запугивал: «Помалкивайте, сэр, об аргентинских похождениях. Не делитесь ни с кем. Даже с вашей очаровательной пассией — сеньоритой Рамирес. Надеюсь, вы не поторопились доложить ей о том, что узнали? Нет? Ну и прекрасно. Тогда я спокоен за нее и за вас...» Глории и верно лучше ничего не знать... А расследование я продолжу. Доведу до конца... Драйвуд? Съезжу в Вашингтон обязательно. И не только ради свидания с ним».

27 сентября

За неделю до того, как Фрэнк отправил эту телеграмму (военный цензор, по привычке, завизировал ее, не читая: корреспондент — друг адмирала Карвахаля!), Исидоро и Глория сидели в кабинете Томаса де Леон-и-Гонзага и еще не знали, что в гости к хозяину виллы пожаловал старый друг сенатора Эстебан Кастельяно.

Новоиспеченный бригадный генерал, позвонив, толкнул незапертую дверь и вошел в холл.

— Стой! — он схватился за кобуру, увидев, что Томас, сорвавшись с места, бросился по лестнице, ведущей на второй этаж. — Стой! Стрелять буду! — Но лейтенант уже был наверху, на своей половине.

Тучный Кастельяно, зло отдуваясь и размахивая пистолетом, побежал за ним.

Усохший, согбенный годами старик сенатор вцепился в подлокотники кресла. Склеротический румянец схлынул с его щек. Но ни словом, ни жестом он не попытался остановить генерала. Кастельяно с размаху влетел в кабинет.

Томас шагнул к висевшему на стуле автомату. Не успел! Глухо грохнул выстрел. Лейтенант вскинулся, гримаса боли судорогой свела рот. Он захрипел и замертво рухнул на пол. Почти одновременно с генералом выстрелил и Исидоро. Первой пулей сорвало с головы Эстебана Кастельяно парадную фуражку с кокардой. Вторая угодила в висок.

— Прямо в сердце... Пульса нет... — Глория поднялась с колен, бережно положив безжизненную руку Томаса де Леон-и-Гонзага ему на грудь.

— Уходить надо! — Итурраран поднял с пола и протянул девушке пистолет. Чертыхаясь, стал обшаривать карманы френча убитого им бригадного генерала.

— Ты что, с ума сошел? Что ты делаешь? — поразилась Глория.

— Ключи ищу. Этот тип подъехал на машине. Вот они! Пошли!

У дверей кабинета столкнулись с горничной в крахмальной наколке и крохотном кружевном переднике, которая, увидев окровавленные трупы, отпрянула назад и заголосила:

— Дон Антонио! Хозяин! Нашего Томаса убили... Уби-иии-ли!.. Вы слышите, дон Антонио?

Старик сидел, не шелохнувшись, под настенным распятием у пылавшего камина, когда Глория и Итурраран стремительно пересекли гостиную и выбежали в сад к стоявшему у ворот черному лимузину.

Улица была безлюдна.

Девушка включила зажигание, придвинула сиденье ближе к рулю, неуверенно нажала на акселератор («мерседес» ей водить не приходилось).

— Скорей, милая. Скорей! Эта лысая мумия наверняка уже звонит в ближайший комиссариат карабинеров. Сейчас оцепят район, и мы окажемся с тобой в мышеловке... Как глупо все вышло!

— Здесь через два квартала — панамское посольство. Попробуем укрыться в нем.