Поединок. Выпуск 13, стр. 37

Артуро Ринкон полетел вперед, словно гигантский кулак ударил его сзади, рухнул на мостовую. Вытянутая далеко вперед правая рука сжимала теперь уже ненужный пистолет. Вокруг тела образовалась лужа крови. Кто-то из агентов службы безопасности швырнул в нее окурок сигары, который зашипел и погас. Подъехала машина, в нее бросили труп. Скоро облава закончилась, задержанных увезли, поливальная машина смыла с мостовой кровь.

Один из бойцов Фронта освобождения видел, как убили Ринкона. К вечеру Фернандо Лимол знал, что Ринкон погиб. Это вносило большие трудности в планы подпольщиков — Артуро Ринкон единственный умел обращаться с видеоаппаратурой, именно он должен был снимать последние, самые важные для подпольщиков допросы сотрудника ЦРУ Роберта Мэрчисона. Через две недели предстоял избирательный фарс, выборы под прицелом армии, полиции, службы безопасности. Разоблачение Мэрчисона в канун этих выборов показало бы всему миру истинное лицо нынешнего режима и его покровителей из США. Теперь в операцию нужно было вводить нового человека.

К рассвету, после долгих сомнений и колебаний, выбор был сделан: в операцию подполья был введен Хосе Агилар, кличка Сократ. Так его прозвали за отдаленное внешнее сходство (борода) с бразильским футболистом Сократесом. В свое время он имел радиомастерскую, однако попался с нелегальной литературой; чтобы не сесть в тюрьму, с мастерской пришлось расстаться; сейчас Хосе трудился мастером на заводе по сборке японских видеомагнитофонов.

Глава VII

Старший инспектор столичной полиции Рэймонд Уилсон проснулся бодрым, выспавшимся и сразу вспомнил о работе, которой сейчас было невпроворот. Уилсон шел по следу крупных торговцев кокаином, что означало неизбежный выход на Соединенные Штаты, куда отправлялся этот наркотик, вошедший там в моду. Начальство инспектора знало, что для него служебный долг превыше всего, и, чтобы не доставить неприятности важным лицам, приказало Уилсону докладывать о каждом шаге расследования. Но сейчас полиции было не до этого — все силы брошены на розыски Мэрчисона и его похитителей. Начальник службы безопасности Хорхе Очоа пытался привлечь Уилсона к розыскным операциям, но старший инспектор уголовной полиции, не отказываясь, проявил демонстративное безразличие к этим мероприятиям. Решено было оставить его в покое — все знали, что Рэймонда Уилсона невозможно убедить в необходимости сотрудничать со службой безопасности в вопросах, относящихся к политике. Нажать на него было затруднительно: подданный Великобритании, работающий в уголовной полиции по контракту, он с трудом поддается на уговоры и угрозы, безотказно действующие в отношении соотечественников.

— Мой контракт не предусматривает работы с политической полицией, — объявил Уилсон с оскорбительной британской вежливостью Хорхе Очоа, — но если вы настаиваете... я выдвину определенные условия. Во-первых, полная самостоятельность и доступ к вашим архивам. А во-вторых, увеличение жалования на пятьсот долларов в месяц и единовременная выплата десяти тысяч долларов за риск. Что вы ни говорите, а мне совершенно ясно, что похищение Мэрчисона — акция Фронта. Участвуя в вашем расследовании, я подвергаюсь риску: вдруг партизаны захотят мне отомстить?

Этот язык Очоа и его подручные понимали лучше всего.

— Конечно он прав, — заявил своему ближайшему окружению сам Хорхе Очоа. — Но деньги запросил непомерные. Да и речи не может быть о допуске этого шотландца к нашим архивам. Обойдемся без него. Хотя он мог бы весьма и весьма облегчить нашу задачу.

Рэймонд Уилсон все точно рассчитал: он заранее знал, что таких денег ему национальная служба безопасности никогда не заплатит.

Уилсон был полицейским до мозга костей, его дед и отец работали в полиции. Дед — в Глазго, отец, Томас Уилсон, начинал там же, пошел добровольцем в интернациональные бригады в Испанию, отвоевал, в Великобритании в полицию его уже не взяли, жене-испанке не дали гражданства. Тут началась вторая мировая война, Томас Уилсон ушел добровольцем в армию, где его ждала совершенно необычная служба для бывшего полицейского: оказалось, он прирожденный парашютист-десантник. Томас прошел всю войну без единой царапины, а это было непросто. Он сражался в Северной Африке, его выбрасывали с парашютом во Францию, Югославию, он участвовал в высадке в Италии, Нормандии. После провала крупнейшей десантной операции союзников, арнемской, Томас Уилсон последним вырвался из окружения, перевез на захваченной немецкой надувной лодке раненых десантников, и с этого момента что-то в нем надломилось. Но десантники продолжали бросать жребий и тянуть соломинки за право лететь с лейтенантом Уилсоном на задание в одном самолете — он не только возвращался сам, но и приводил с собой других. Все время на земле, в Англии, он ходил по семьям погибших, считая это своим долгом. Других занятий у него не было. Даже жена, которую он любил больше жизни, заметила, что, хотя все осталось по-прежнему, Томас все больше замыкался в себе.

Лейтенант парашютно-десантных войск Томас Уилсон дожил до победы, узнал, что у него родился сын Рэймонд, и 9 мая 1945 года, радостный, вышел на улицу. Его сбил грузовик, он умер на месте. Врач, производивший вскрытие, сказал, что Томас не мучился и не почувствовал боли.

Когда Рэймонд рос, он хотел все узнать об отце. Поняв, что это был за человек, мальчик стремился быть похожим на него. Он стал полицейским, прекрасным полицейским. Уилсон работал в Англии, а теперь здесь, в Кристобале, по контракту. Начальство ценило его, но особо щекотливых дел не поручало, потому что все знали: старший инспектор Рэймонд Уилсон доведет дело до конца, кто бы ни был в нем замешан. Не самое лучшее качество в стране, где власти известны своей продажностью.

«Три года я уже здесь, — подумал старший инспектор, — пора уезжать отсюда, через два года службы я имею право разорвать контракт. Что мне делать в этой чертовой банановой республике? Пусть они дерутся, пропади все пропадом, пусть поубивают друг друга! Работать совершенно невозможно, все должны заниматься политикой. А я — старший инспектор уголовной, именно уголовной полиции, а не какой-нибудь садист из подчиненных Хорхе Очоа. Все внимание на Фронт освобождения, а преступники творят, что хотят, нам попадется только мелочь, а попробуй подступись к крупным уголовникам с их связями...»

Старший инспектор сам приготовил кофе и легкий завтрак (жена и дочери еще спали), вымыл за собой посуду, поставил ее в сушку, надел «сбрую» с пистолетом в кобуре и тихо вышел...

— Ты говорил с ним, Бруно?

— Да, дон Сальваторе, я все сделал согласно вашей инструкции.

— Вот и прекрасно, Бруно, пусть твой друг ищет, у него это прекрасно получается, а нам же много не надо: пусть копает.

— А когда раскопает, дон Сальваторе? Что с ним будет?

— Ты удивляешь меня, Бруно. Какая разница? Главное, чтобы у нас была точная информация, а что будет с этим... Брессом, — у него же теперь такая фамилия? — бог с ним, он все равно отрезанный ломоть.

— Согласен с вами, дон Сальваторе, — извинился Чиленто перед Палоцци.

Глава VIII

Молчание похитителей не способствовало хорошему настроению начальника службы безопасности. Почему, ну почему они молчат? Нет, это никакие не уголовники, те уже требовали бы выкуп, да на них бы уже настучали их коллеги. Следовательно, это Фронт освобождения. Если же Мэрчисон решит все рассказать, то об этом и думать страшно... Совершенно ясно, что американцы ведут поиски по своим каналам, но, кроме общих слов, от них пока ничего не поступало. Очень все это неприятно. Может быть, ввести отца в курс дела? Нет, рано. Так что же, дожидаться, пока станет поздно? Хорхе Очоа решительно снял трубку, нажал кнопку скрэмблера [3] и набрал личный номер отца, известный лишь немногим людям. Дон Иносенсио снял трубку после двух звонков: