Поединок. Выпуск 10, стр. 70
— Никуда я не заходил!
— Это хорошо, — одобрил Фартусов. — А то некоторые заходят. Да, а как отец поживает?
— Хворает.
— Лечить надо.
— Да он уж подлечился… Вроде полегчало.
— Ему вообще не мешало бы заняться лечением, как думаешь?
— А! — Жорка раздраженно махнул рукой. — Не берут его. Говорят, недостаточно спился. Вот когда сопьется вконец или пришибет кого, вот тогда, говорят, пожалуйста, милости просим! — Жорка произнес, наверное, самые жестокие слова за всю свою четырнадцатилетнюю жизнь.
— Врет твой папаша как сивый мерин, — Фартусов снял фуражку, подставил лицо солнцу. — Я сам ему направление вручил.
— А он?
— Видишь, что он говорит — пришибить, дескать, кого-то надо… Был я у него на заводе, разговаривал с начальством, в бригаде… Договорились, они тоже рады бы… Да вот беда, опять он у тебя захворал. С вечера, значит?
— С вечера, — вздохнул Жорка. — С позавчерашнего.
— Это нехорошо. Так нельзя.
— Ну, я с ним поговорю, — пригрозил Жорка, сузив и без того маленькие свои глазки. — Он у меня попляшет.
— Только ты, Георгий, повежливее. Не обижай человека излишними угрозами, обвинениями. Хорошо? А я уж так и быть, постараюсь еще одно направление выхлопотать. Договорились?.
— Надо попробовать, — солидно согласился Жорка.
— Зашел бы ты к нам как-нибудь, а, Георгий? — предложил Фартусов. — В пункт охраны порядка, так называется наше заведение. Другие заходят, а вот ты мимо пробегаешь. Нехорошо.
— Ха! — засмеялся Жорка. — Еще посадите!
— А есть за что?
— Найдете!
— Понимаешь, Георгий, если по всей строгости, то уже пора присмотреться к тебе… Но вот видишь, дела не завожу серьезного, разговоры ведем, планируем операцию по спасению папаши… Напрасно обижаешь. Не заслужил я, честное слово! Ни в чем я перед тобой не провинился.
— А что, я ничего… Вы не так поняли… Я же не про вас лично, а так, вообще…
— Плохо ты к нам относишься. Мы вот теннисный стол завезли, ребята собираются, соревнования проводим… К Женьке захаживаешь, а к нам — нет.
— А что Женька? Он хороший парень, — заступился Жорка.
— Я и не говорю, что он плохой. Я к тому только, что вот нас вроде презираешь. Обидно.
— Ладно, загляну, — пообещал Жорка, поднимаясь. — Пойду я… До свиданья, ладно?
— Будь здоров, Георгий. Только вот кто, — Фартусов надел фуражку, и сразу что-то неуловимо изменилось в его облике, он стал официальнее, строже. — Мы поговорили с тобой, так ты того… Помни. Насчет балконов, поздравительных открыток, ладно? В случае, если у меня спросят, я сразу и скажу — так, дескать, и так, проведена с Георгием Мастаковым подробная беседа. О семейных обстоятельствах, о его поведении, о приятелях… Верно?
— Да… А что?
— Хотя мы с тобой на солнышке сидели, ногами болтали, разговор у нас был ответственный. Усек? А когда новые затеи посетят твою ясную голову, не улыбайся, голова у тебя в самом деле ясная, ты про себя тихонько и подумай, что живет на белом свете участковый инспектор, который никогда о тебе не забывает, всегда помнит и кое-какие соображения имеет, — Фартусов значительно приложил палец ко лбу — думай, мол, прежде чем чего натворить.
К вечеру, когда спала жара и на город вместе с прохладой и закатным светом опустились желания чего-то возвышенного, участковый инспектор Илья Николаевич Фартусов отправился по адресу Ваньки Жаворонкова. Однако мечтал он увидеться не столько стихии дворовым хулиганом, сколько с его сестрой Валентиной. Проживали они в отдельной квартире, а их родители находились за морями, за долами, за высокими горами — помогали создавать индустрию молодому государству. Валентине еще не было двадцати лет, она где-то училась, а судя по тому, что у нее совершенно не оставалось времени, чтобы переброситься словцом с участковым инспектором, училась чему-то важному.
— Добрый вечер, — сказал Фартусов, увидев на пороге существо, которое давно тревожило его, вызывая нескромные желания.
— Здравствуйте-здравствуйте, товарищ инспектор, — ответила Валентина. — Чем могу быть полезна?
— Очень многим, — правдиво ответил Фартусов.
— Например?
— О! Только не через порог! Позвольте войти?
— Конечно! Всегда вам рада!
— Приятно слышать, — Фартусов вежливо снял фуражку, прошел в комнату, оглянулся, поджидая хозяйку. А она, задержавшись в прихожей, успела провести расческой по волосам, неуловимо быстро одернула голубое платье, опробовала улыбку и предстала перед Фартусовым обновленной и готовой к разговору.
— Присаживайтесь, товарищ инспектор, не стесняйтесь.
— Спасибо, — Фартусов придвинул стул, сел, положил на колени фуражку, осмотрелся. — Значит, говорите, здесь вы и проживаете?
— Да, вот здесь, значит… Вам нравится?
— Ничего, хорошая квартира. Жить можно.
— Спасибо. Вы очень любезны.
— Я знаю, — сказал Фартусов. — Мне по службе положено быть любезным. Значит, с братом проживаете?
— Да. Ванька! Покажись!
Дверь во вторую комнату медленно приоткрылась, и из нее выглянула смиренная физиономия Ваньки.
— Здрасьти, — сказал он тихим голосом.
— Добрый вечер, Иван, — ответил Фартусов.
— А теперь, Ванька, исчезни! — приказала Валентина. И Ванька с облегчением нырнул в свою комнату. — Слушаю вас. — Валентина повернулась к Фартусову.
— Зашел вот узнать, проведать… Как, думаю, живется…
— Ничего, не жалуемся, — Валентина откровенно улыбалась беспомощности Фартусова.
— Это хорошо. Жаловаться плохо. А родители ваши, как я понимаю, не скоро вернутся?
— Еще не меньше года.
— Как им там? — спросил Фартусов, показывая большим пальцем за спину. — А то нынче международное, положение, как говорится, оставляет желать лучшего…
— Тоже не жалуются.
— Гостинцы шлют?
— Шлют. Хотите посмотреть?
— Нет, я их на вас видел, на Иване… Ничего вещички. Джинсики, красавки…
— Кроссовки! — поправил Ванька из-за двери.
— Простоват, — Фартусов развел руками, помолчал, поправил усы, перебросил ногу на ногу. — Как я понимаю, на вас свалились и хозяйственные дела, и воспитательные?
— Свалились, — вздохнула Валентина. — Простите, я тороплюсь. Если у вас все, то… Может быть, в следующий раз мы побеседуем более подробно?
— С удовольствием приду, было бы преступно с моей стороны не воспользоваться приглашением, — улыбнулся Фартусов. — Но сейчас, собственно, я хочу поговорить с вашим братом, Иваном. Если не возражаете.
— Что вы! Буду только рада! — несколько ревниво воскликнула Валентина. — Он что-то натворил?
— Как знать…
— Ванька! — крикнула Валентина. — Стань передо мной, как лист перед травой!
Ванька вышел из комнаты и остановился у двери, как у надежного убежища, куда можно шмыгнуть при первых признаках опасности.
— Подождите, Валентина, — остановил девушку Фартусов. — Вполне возможно, что он ничего не натворил, верно, Иван? И даже не собирается, верно?
Ванька молчал, глядя на инспектора со скорбной покорностью.
— Что же вы тогда наговариваете? — Валентина возмущенно повернулась к Фартусову.
— А я ничего… Зашел вот побеседовать.
— Это входит в ваши обязанности?
— Валентина, у меня сто четыре обязанности. Сто четыре!
— А мне казалось, что у вас одна обязанность… Чтобы на участке порядок был, вот и все.
— Совершенно верно. Но чтобы этот порядок поддерживать, мне приходится выполнять больше сотни обязанностей. Сам считал. Обложился инструкциями, указаниями, приказами, все выписал и подсчитал.
— Какая же из них первая?
— Сейчас — поговорить с Иваном Жаворонковым о жизни и душевных привязанностях.
— Вы, наверно, о Жене? — спросила Валентина. — Я была у него в мастерской. Порядок, чистота. И ребятам нравится — инструмент всякий, тиски, кусачки… Глядишь, и научатся…
— Кусаться?
— Тоже неплохо! — рассмеялась Валентина.
— Неплохо, — кивнул Фартусов, но не стал больше говорить о Женьке, хотя мог бы добавить о нем кое-что весьма существенное — осужден был Женька в свое время. Правда, условно, однако такой прискорбный факт в его биографии имел место. — Ладно, поговорили, выводы сделаем каждый в одиночку, верно, Иван? Тебя я ни в чем не упрекаю, но друзей твоих упрекнуть могу. И потому просьба — иметь в виду. — В прихожей Фартусов обернулся и, едва ли не впервые бесстрашно посмотрев Валентине в глаза, содрогнулся от восторга, чем окончательно себя выдал. Девушка даже растерялась, увидев столько всего на лице участкового инспектора.