Поединок. Выпуск 10, стр. 32

— Давайте перевернем… тело, — предложила она некоторое время спустя.

Лицо Ашотяна оказалось чистым, с застывшей маской боли. Видимые следы повреждений, кроме рваной раны в затылочной области, отсутствовали. Крови на одежде было мало, на грунте ее не было вовсе.

— Когда наступила смерть? — спросила Лада эксперта.

Подумав, он ответил сочным басом:

— Часов восемь назад. Я сужу по характеру трупного окоченения. Вскроем, тогда можно сказать точнее. Думаю, однако, рана на голове не была смертельной, а главное, нанесена не здесь.

— Не здесь?! — Лада с напряжением посмотрела на медика.

— Я не вижу натека крови под раной.

Лада нагнулась:

— Верно!

«Как же я не заметила? — мелькнула мысль. — Что эксперт теперь подумает обо мне?!»

— Ошибки быть не может? — спросила она на всякий случай.

— Ясней ясного. Дальше некуда, — ответил эксперт добродушно и уверенно. — Вы же сами видите!

Она взяла себя в руки, присела рядом с трупом. Попыталась как следует рассмотреть и следы протектора на штанине. Но следы были смазанные. Колесо задело штанину самым краем. Это было, безусловно, переднее колесо. Потому что следов его на дороге не было. Лада помнила: следуя по прямой дороге, автомобиль оставляет следы только задних колес.

Пятен крови на обочине она так и не обнаружила.

— Карманы… — Она посмотрела на Жбания.

— Сейчас я проверю.

Он вывернул карманы брюк Ашотяна, в том числе и задний, карманы пиджака — все они оказались пустыми.

— Странно, — выпрямился Жбания. — Конечно, Жорик Ашотян был не тем человеком, в кармане которого можно было обнаружить авторучку или томик Руставели. Но бумажник Жорик всегда носил с собой. Он не расставался с ним, как со своей тенью. У Жорика был удивительно солидный египетский бумажник из кожи, на котором красовался золотой сфинкс. Надо отметить, что бумажник этот никогда не бывал пустым.

— Полагаете, что бумажник похитили? — спросила Лада.

— Здесь на моей памяти такого случая не было, — признался Жбания.

— Меня беспокоят эти подкожные изменения, — эксперт обратил, внимание Лады на обширные повреждения ткани, начинавшиеся у левой подмышечной впадины.

— Вы поможете мне их описать?

— Сейчас я продиктую.

Наконец протокол был составлен, подписан участниками осмотра, и Лада сказала:

— Труп можно отправлять.

Санитары вынесли из машины носилки.

Потом она обратилась к участковому инспектору Жбания и дала указание послать милиционера до близлежащего поворота, чтобы попытаться обнаружить следы передних колес. Жбания сказал сержанту, приехавшему с Ладой:

— Ищите следы протектора И-29. Мне кажется, я не ошибаюсь. Старая модель. Но несколько «Москвичей-400» в районе есть…

Крюков пошел вместе с сержантом.

Солнце припекало. В душном, влажном воздухе попискивали комары. Куски дороги, на которые попадало солнце, блестели ослепительно. Зато места, где лежала тень, казались присыпанными сажей.

— На нашей щебенке, — сказал сержант, — да еще после дождя… Следы, можно надеяться, не очень уцелеют.

Сержант сплюнул и с остервенением ударил себя по щеке, на которой пристроился комар…

Лада сказала, обращаясь к младшему лейтенанту Жбания:

— У меня к вам еще одно… — она хотела сказать задание, но почему-то передумала, поправилась. — Одна просьба… Нужно выяснить фамилию девушки-лимитчицы из общежития строительно-монтажного управления, к которой мог приезжать Ашотян.

— Товарищ следователь, считайте, что частично вашу просьбу уже выполнил. Елизавета Константиновна Молдаван, 1964 года рождения, уроженка станицы Копанской, окончила ПТУ в городе Ейске, профессия — отделочница.

— У вас не на каждого жителя такие подробные и точные сведения, товарищ Жбания? — Лада интонационно подчеркнула слово «товарищ».

Жбания понял ее. Засмущался. Ответил:

— Нет, Лада Борисовна, просто два месяца назад в общежитии произошел мордобой, извините, драка из-за Елизаветы Константиновны или, как ее здесь называют, Лизки Молдаван. Мне пришлось заниматься этим вопросом вместе с общественностью СМУ.

— Она очень красива, эта Молдаван? — поинтересовалась Лада.

— Она не только красивая, — улыбнулся Жбания. — Из-за одной красоты редко дерутся.

— Как вы полагаете, могла Молдаван быть причастной к гибели Ашотяна?

— На этот вопрос не может быть однозначного ответа. В принципе по пьянке всякое случается. Но Жорик Ашотян был взрослым парнем, отслужившим в армии. Что собой представляет Молдаван и какова цена ей, он знал. Не думаю, чтобы он мог поставить себя в такое положение, когда выход — убийство.

— Мне нужно будет срочно допросить Елизавету Молдаван.

— Никаких проблем, — уверенно пообещал Жбания.

— А теперь давайте осмотрим место происшествия, — сказала Лада. — И особенно лес, справа и слева от дороги.

— Э… Лада Борисовна, сразу видно, что вы не кавказский человек. Ну кого понесет нечистая сила в эти кустарники… Да еще ночью… Если какие следы и есть, то искать их надо на дороге…

9

Каменистых дорог в этих краях было много. Время от времени их засыпали щебенкой, подравнивали катком, подлатывали бетоном. Но частые дожди, особенно весной и осенью, разъедали дороги подобно ржавчине. Ездить по ним было не просто. А порою даже и опасно.

Крюков и милицейский сержант шли медленно, всматриваясь в каждый сантиметр земли. Тонкие ручейки, извиваясь и вздрагивая, по-прежнему скользили между камнями, хотя дождь кончился еще на рассвете.

Туманные сырые рассветы Крюков любил очень. Они были связаны с осенью и детством. С походами в горы, за каштанами. Мать тогда не страдала стенокардией, и отец тоже был как огурчик — стройный, крепкий. Семьей вставали затемно. Пили горячий чай с булкой с маслом. Никогда в жизни булки с маслом не казались ему такими вкусными… Шли берегом реки. Потом переходили ее через зыбкий висячий мост. Внизу рычала вода, недобро, как самая настоящая злая собака. В горах между каштанами ходил ветер. Каштаны качались. И плоды падали на привяленную листву со звуком, напоминающим щелчок. К этому часу небо начинало сереть. Собственно, его еще не было видно. Просто над деревьями появлялась серая мутная масса, в которой можно было различать и ветки, и редкие, уцелевшие на них листья. Серая масса светлела на глазах. Так приближается увиденный вдалеке поезд.

День может оказаться пасмурным. Но луч солнца все равно сверкнет, хоть на секунду. Главное, не упустить этой секунды. Ухватиться за нее, как за мечту…

— На такой дороге, — сказал милицейский сержант, покряхтывая, — если шины даже масляной краской вымазать, а потом катить, один черт, за два часа никаких следов не останется. Все вода смоет.

Камни под ногами действительно блестели белые. Правда, между ними на стыках желтела глина. Но это была только что намытая глина, клейкая и свежая.

— Хорошо работать на черноземе, — продолжал сержант. — У меня сестра в Воронежской области живет, в селе на молокозаводе лаборанткой устроилась. Прошлой весной у них в гостях был. Считай, ровно год назад. Вот там следы… Если уж в апреле в грязи оставил, то до первого снега сохранятся…

— Везде по-разному, — без всякого энтузиазма поддержал словоохотливого сержанта Крюков, продолжая всматриваться в дорогу.

— У нас в Ахмедовой Щели случай был. В январе. Продмаг в девять часов закрыли, а одному гражданину срочно добавить потребовалось. Прибежал. Закрыто. Просит открыть. Не открывают. Он вначале на дверь плечом подналег… А потом ее ногой. Подошвой. Дверь — раз! И с петель. Упасть не упала… Потому что на крючке была. Однако с петель соскочила… Продавщица в панике. Вызвали милицию… Осмотрел я дверь. И вижу хорошо отпечатавшуюся на доске подошву. Фигурную. Рисунок — «елочка». А вместо стержня — кружочки. И вспомнилось. Машинистка из конторы Сима, муж которой на судах плавает в заграницу, предлагала мне недавно красивые, цвета зрелого ореха полуботинки. Бельгийские. И подошвы там были песочного цвета, а рисунок — эта самая «елочка». Шестьдесят рублей просила. Но я не взял, не потому, что дорого… Размер великоват. Нога свободно ходила… Так вот. Я бегом к этой Симе. Говорю: выкладывай, кому, милая, полуботинки сбыла. Она в амбицию: с вами с милицией только свяжись… Но я обиду на сердце не положил. Все гражданке объяснил достойно… Тогда она говорит. Ну, если такое дело… То продала я полуботинки электрику Сивцеву Прохору Ивановичу…