Поединок. Выпуск 10, стр. 29

5

Лада вышла к набережной. Изогнутая, словно серп, набережная тянулась вдоль бухты широкой белой полосой, высвеченная фонарями. Зависнув в ночи, фонари светили призрачно и глухо, точно в тумане. Но тумана не было ни на набережной, ни над морем. Как не было и облаков. Небо открывалось глубоко и звездно.

Увидев скамейку, еще не просохшую после дождя, Лада вынула из сумки целлофановый пакетик, постелила и села.

Задумчивые причалы гордо стояли в море. Возле самого крайнего слева был ошвартован громадный танкер. Резко дул ветер. Разносил крик чаек над бухтой.

Ломило виски. Лада потирала их кончиками пальцев. Потом несколько раз глубоко вздохнула — выдохнула воздух. И ей полегчало. Ей всегда легчало после таких несложных процедур. Она решила немного посидеть. Здесь на лавочке, вдыхая запахи моря. А на обратном пути зайти в кафе «Бригантина» при морском вокзале. Выпить чашечку кофе. Там хорошо варили кофе — крепкий, ароматный.

Сейчас же надо проанализировать минувший день. Что он дал? К каким привел выводам?

«Если гибель Сорокалета — результат несчастного случая, мои сегодняшние действия можно считать хотя и не очень эффективными, но достаточными. Впереди есть время. А вот если имело место преступление! — Обстоятельства гибели таксиста, чем больше она о них думала, казались ей все более странными. — Тогда следует действовать энергичнее». Она решила, что сегодня же поделится своими сомнениями с прокурором.

Инспектор Крюков пояснил:

— Мотив преступления может быть самым элементарным. Шофер встречной машины был пьян. Стремясь избежать лобового столкновения, Сорокалет резко повернул руль влево. И вылетел за бордюр. Стопроцентная вероятность.

— Можно ли попытаться найти эту встречную машину?

— Попытаться можно. Как говорится, попытка не пытка. Запросим посты ГАИ на трассе. Может, вчера был задержан какой-нибудь пьяный водитель. Но, если столкновения не произошло, если машины не задели друг друга… Тогда доказать ничего невозможно. Водитель будет наказан лишь за то, что управлял машиной в нетрезвом состоянии. И все…

Может, действительно, и все…

Однако у жены Сорокалета Валентины Анатольевны имелось совсем другое мнение.

— Я не верю, — говорила она убежденно, — что Артем погиб из-за собственной неосторожности или неумения водить машину. Я прожила с ним двенадцать лет. Нет, нет… Во вторник третьего апреля, часов около десяти… Мы уже собирались ложиться спать. Кто-то позвонил Артему по телефону. После этого разговора он сделался злым и неспокойным. Сказал, что завтра поедет в Ахмедову Щель. Когда я спросила: «Зачем?» — он ответил: «Мне нужно».

— Разве он поехал не за картошкой?

— У нас есть картошка. За картошкой он ездил в прошлую пятницу.

— Странно. Его сестра Надежда Петровна и ее муж Леонид Маркович утверждают, что Артем Сорокалет взял полмешка картошки и положил в багажник.

— Значит, взял, — согласилась Валентина Анатольевна. — Это в его характере. Раз уж он оказался в Ахмедовой Щели, то мог взять картошки. Про запас. Он запасливый по натуре.

Лицо у Валентины Анатольевны было полное, бледное, без морщин. Глаза и губы подкрашены. Накрахмаленный халат белел, как свежий снег. Она работала медицинской сестрой в детском саду. Допрос происходил в медпункте. Из коридора доносились визг и громкие голоса ребятишек.

— Скажите, — попросила Лада. — Вам не удалось уловить характер разговора? Какие-нибудь слова, фразы…

— Он закрыл дверь в комнату. Я была на кухне, убирала со стола. Когда Артем повысил голос, услышала: «Я уже говорил с ним по всем вопросам. Нечего толочь в ступе воду». Потом минуты через три разобрала еще одну фразу. «Это не Ростов. И мне не восемнадцать лет».

— Он когда-то жил в Ростове?

— Да. До армии. А сестра его Надежда переехала из Ростова в Ахмедову Щель в семьдесят восьмом году. Три года назад. Когда мать умерла. Они в Ростове дом продали. Деньги поделили. Артем купил «Жигули». А Надежда на свою долю дом в Ахмедовой Щели.

— Понятно.

— Это она купила дом в июне, а в сентябре вышла замуж за Леонида Марковича. Он, конечно, старше ее. Но Надежда тоже не девочка. Ей тогда уже тридцать стукнуло. Вот так они живут. Для себя. Детей нет.

— У вас двое?

— Два мальчика. Старшему одиннадцать. Младший в этом году в первый класс пойдет… Скажите, а я смогу получить машину?

— Конечно. Машину уже достали из ущелья. Эксперты сделают заключение. И вы сможете забрать ее… Теперь еще несколько вопросов. Ваш муж увлекался исторической литературой или историей вообще?

— Нет, нет. Артем увлекался только футболом, хоккеем, боксом. Когда шли эти передачи, он мог часами сидеть у телевизора.

— Слово «кардинал» вам ничего не говорит?

— Нет, — покачала головой Валентина Анатольевна.

— С кем ваш муж дружил? — спросила Лада.

— В автопарке он был со всеми в хороших отношениях.

— А друга у него настоящего, преданного не было?

— Трудно сказать… Привязался, в добром смысле, к Артему Жорик Ашотян из Ахмедовой Щели. Моложе он Артема на десять лет. Но сдружились они. Когда Жорик в город приезжал, у нас останавливался.

— Третьего апреля он не приезжал?

— Нет.

— Хотите чем-нибудь дополнить показания?

— Одну секунду, товарищ следователь… Тогда после телефонного разговора мы легли спать. И Артем вдруг сказал: «Мать, а не смыться ли нам отсюда?» «Куда?» — не поняла я. «В Сибирь, на Дальний Восток, в Среднюю Азию». Я сказала, что никуда не поеду.

— Раньше он вел подобные разговоры?

— Нет…

…На молу в воротах порта ярко мигали маяки. От воды исходил бодрящий дух. Шум волн был мерным, успокаивающим. По набережной шла группа молодых людей, парни и девушки. Они громко смеялись и пытались что-то спеть под гитару. Ладе вдруг захотелось встать, пойти рядом с ними. Запросто. Разделить их радость, заботы… Вернуться в студенческие годы, как в сказку. Впрочем, возможно, это были и не студенты. Какая разница. Лишь бы убежать от одиночества.

Она впервые почувствовала его в Москве сразу после разрыва с мужем. Вернулась к папе с мамой в старую квартиру на улице Чайковского. Села за свой любимый письменный стол и поняла, что больше не сможет жить здесь так, как жила прежде. Не потому, что еще любила своего бывшего мужа, а просто потому, что стала другой.

И мать это поняла, и отец… Когда ее распределили на работу в город, находящийся в двух тысячах километрах от Москвы, они не стали паниковать и обращаться за помощью к влиятельным знакомым. Мать погладила ее по голове, будто в школьные годы. Напутствовала самыми обыкновенными словами:

— Поезжай. Поживешь, поработаешь. Узнаешь новых людей, умных людей. Сама умнее станешь…

— Я буду скучать по Москве, — призналась Лада.

— Москва — твой родной город. Рано или поздно ты вернешься в Москву. Здесь для тебя всегда найдется место.

Отец сказал:

— Будь, дочка, в своей работе честной, справедливой, доброжелательной, спокойной. Люби людей.

Письма из Москвы приходили каждую неделю. Лада писала в Москву раз в месяц. Она предупредила об этом в день отъезда.

— Не обижайтесь. Я испорченная. Люблю читать письма, но не писать.

Мать философски ответила:

— Увы, такова доля родителей. Винить нам следует только самих себя. Значит, мы тебя так воспитали.

Отец не обиделся:

— Один раз в месяц — это нормально. И вполне достаточно. — Он всегда отличался тактом и верой в добро.

«Нужно написать сегодня», — поднимаясь со скамейки, подумала Лада. Сложила целлофановый пакет, спрятала в сумку.

Аллея к морскому вокзалу пролегла пустынная и темная. Кусты самшита доставали Ладе до плеча. Справа и слева шеренгами выстроились кипарисы. Их вершины гнулись под ветром, который с присвистом метался между кустами. Кусты шипели в ответ загадочно, жутковато. Фонарные столбы стояли над аллеей, но фонари почему-то не светили.