Поединок. Выпуск 9, стр. 87
— Да, — тихо сказал генерал. — Тут вы, пожалуй, правы… Но что гадать! Сент-Экзюпери полетел в другую сторону, чем мы. В противоположную. Я думаю, ему хватило времени и понять и увидеть, что он ошибся.
— Куда он полетел, мой генерал? В какую сторону?
— В следующий раз, хорошо? Мне надо многое оживить в памяти.
Но следующего раза — увы! — не представилось. В сентябре 1979 года лишилась «Нормандия — Неман» своего боевого командира Пьера Пуйяда. Перед смертью Пуйяд стал лауреатом международной Ленинской премии «За укрепление мира между народами», которую справедливо приравнять к самым ценным боевым наградам полка. Он навсегда остался верен союзу Франции и СССР, много работал для этого в обществе дружбы наших стран.
Наш случайно «отклонившийся» разговор послужил мне как бы ключом к сути понятия «Нормандия». Миссия полка была военной — это прежде всего. Она в этом смысле была частью Сопротивления, вернувшего народу Франции уважение и достоинство. Она оказалась и дипломатической миссией, причем не только в течение войны, но и долго потом, вплоть до нынешнего дня. А как она по-человечески прекрасна и поэтична! Ничего нельзя вынуть из этого золотого сплава, ни один компонент.
Остается понять секрет этого сплава. Он держался на дружбе людей, на верности долгу, на постижении совсем простых и совсем не простых истин нашего времени… Но разве это все? Нет, что-то еще.
7
В феврале 1945 года одна из выходивших тогда газет Сопротивления, еженедельник «Франс д’абор» («Франция прежде всего»), опубликовала корреспонденцию С. Моргана «Если мы хотим стать великим народом». Впрочем, скорей уж это интервью.
«Летчики группы «Нормандия» прибыли в Париж.
— Если бы вы знали, как ждали мы этой минуты, — рассказывает капитан С. Капитан С. один из самых прославленных офицеров эскадрильи. К тому же это очень молодой капитан.
Но сегодня он думает только о том, как бы скорее вернуться на фронт. Там его и его друзей ждут самолеты.
— Русские продвигаются так быстро, что, боюсь, не опоздать бы нам!
— У меня впечатление, что вы чем-то разочарованы.
— Да. Представьте, мы сожалеем, что прибыли сюда.
— Почему же?
— Мы прибыли из России. Женщины, мужчины и даже дети, все до единого там втянуты в борьбу. Там каждый непроизвольно забывает свои интересы для того, чтобы помочь стране.
— А что же вы нашли во Франции?
— Во Франции? То и дело слышу здесь слова: «Хотите хороший адресок? Я знаю славный ресторанчик. Всего за пятьсот франков, и так далее…» Идет война, но для кого-то она — средство обогащения. Мне это противно!
— Но ведь не все же французы промышляют на черном рынке!
— Не все. Только я вот что хочу сказать. Россия сейчас — это как бы один индивидуум, а Франция — миллионы индивидуумов. Если мы хотим стать великим народом, мы должны забыть формулу: «Каждый для себя!» Пока я здесь, я повстречал многих парижан. Я нашел их апатичными. Никакого порыва, никакой теплоты. Все говорят о своих делишках, а кое-кто при этом еще и потирает руки: «Дела идут, слышишь, и войне скоро конец!» Вояки в домашних туфлях… Еще немного, и они повылезают от нетерпения из кожи. Однако им и в голову не приходит мысль хоть что-то сделать для победы!
— Но это же вовсе не их вина! После Освобождения в армию призвали только рекрутов сорок третьего года.
— Гражданское население тоже может сделать не меньше солдат. Мне показалось, что в этом отношении у нас что-то не так. Вот, пожалуйста. Солдаты прибывают в Париж — на пальцах можно пересчитать приемные пункты для них, да и те организованы из рук вон плохо! Или на днях на Восточный вокзал прибыла партия наших раненых. Думаете, Красный Крест поторопился их встретить? Или кто-то потрудился предупредить Красный Крест? Кругом подобная небрежность, а я в Советском Союзе отвык ее видеть…
Однако капитан С. встретил молодых французов призыва сорок третьего. Они отправлялись на фронт. Башмаки их были стоптаны и дырявы, одежда на плечах — с миру по нитке.
— У них, может, не было шика наших друзей американцев, зато на этих лицах было написано желание борьбы. Один из них, показав мне свои прохудившиеся башмаки и форму, сказал: «Ничего, мы повоюем и в том, что есть!» У этих парней были счастливые лица. Знаете, они вернули мне веру. Они сродни революционерам 1848 и 1871 годов, это благодаря им Франция обретет свое лицо!»
Не странно ли? Капитан С., прибыв на короткую побывку в Париж и обнаружив там, естественно, огромные изменения, тем не менее отчетливо ощутил, что самая большая перемена произошла с ним самим. Как мечтали «нормандцы» поскорее оказаться дома, сколько было про это говорено и думано! А только вернулись, как капитана стало что-то раздражать и даже безотчетно злить.
Уж не того ли сорта люди, что булочник из Пуатье, охотно демонстрировавшие шрамчики в анкетах, но тщательно прятавшие шрам на совести?
Двадцать вернувшихся летчиков — кто на побывку, кто насовсем — в Париже, понятно, были нарасхват. Друзья, гости, расспросы. «Ну, что там, в России, как вы там? Хлебнули небось? Нам и то бывало не до смеха, а уж вам-то, а?..» Поразительно, но объяснить, «что там, в России», они почти не могли. Им как бы не хватало слов, а если находились слова, то у собеседников глаза или округлялись («Да ну!»), или узко щурились, у кого-то даже темнели.
Пьер Пуйяд:
— Странное это было состояние… Нас как бы связывала какая-то тайна, приобщить к которой других мы были почти не в силах. В конце концов я сказал себе: дело, быть может, в том, что мы только что из пекла войны, а они уж тут полгода как ее пережили. Борьба, энтузиазм, триумф… уже позади. Потекла нелегкая будничная жизнь, в которой участники Сопротивления и коллаборационисты должны были так или иначе ужиться вместе… Словом, для нас война продолжалась, люди мы были военные, и все мы собрались назад. Новичков набралось достаточно, чтобы родилась наконец дивизия «Франция», как это было договорено де Голлем и Сталиным в Москве. Однако вдруг…
«ВДРУГ!» Пуля его не брала. Ни одному «мессеру» не удалось никогда зайти ему «в хвост». Среди зенитных вспышек полковник лавировал, как бы играя судьбой. А тут на парижском бульваре тяжеленный грузовик врезается в такси, на котором полковник спешит в театр «Комеди франсэз». Там ждет его «большая публика»: военные, журналисты, правительственные чиновники. Он как будто специально лишь для того и вырвался из беспамятства, чтобы попросить позвонить в театр, объяснить, что произошло.
Новички поехали в Россию без него и начали в Туле тренировки. Ветераны остались: они промышляли апельсины у известного сорта лиц и днями высиживали у полковника, дожидаясь, чтобы встал. Встал. Дали костыли — пошел! Отняли костыли — держится полковник! Однако уже апрель…
Кто же из них дал то интервью газете «Франс д’абор»? Живых ветеранов «Нормандии — Неман» сегодня 28 человек, многих из них я знал лично. Искали с ними вместе. Прошлись по списку тех, кто мог оказаться в ту пору в Париже, взяли списочный состав полка, присмотрелись к каждой фамилии, которая начинается на латинскую букву С.
Кастелэн Ноэль? Но он лейтенант. Неразлучная пара с Альбертом Литтольфом, ведомый и ведущий. Литтольф, как Сент-Экзюпери, мечтал изобрести «идеальный самолет» — не пил, не курил, не ухаживал за девушками — думал и воевал. Кастелэн ему в этом помощник. Вместе бежали из Франкрейха, вместе пришли в полк, уложили вместе двадцать один самолет и вместе не вернулись с задания 16 июля 1943 года. Капитан де Панж в тот день до поздней ночи тянул с записью в полковой журнал. Полк стоял в деревне Хатенки, между Калугой и Орлом. Де Панж ушел за деревню, за лес, откуда шире открывался горизонт. Проходя мимо амбара, в котором пустыми оставались проемы для «яков» Литтольфа и Кастелэна, он увидел их русских механиков. В полной тишине оба сидели, обхватив голову руками. Пара не вернулась. Итак, не Кастелэн.