Поединок. Выпуск 9, стр. 73
Город Сталинград имел шестьдесят километров в длину, и все эти шестьдесят километров были сплошными развалинами. Разрушения в таком масштабе даже трудно было себе представить. Балки, трубы — все перевернуто, искорежено, покрыто ржавчиной и дымом. Куски стен с оконными или дверными проемами, кучи щебня, обломки пушек, танков, гражданская утварь. Если не всматриваться, то видишь кругом только изуродованные балки и — камни, и камни, и камни.
Как военный, я понимал, что это была за битва и чего стоила русским победа.
Он знал и раньше, что русские стояли насмерть. За ходом Сталинградской битвы следили все антифашисты. «Мы, французы, — скажет спустя сорок лет ветеран полка «Нормандия — Неман» Пьер Матрас, — внимательно наблюдали за Сталинградской битвой, день за днем отмечая на карте малейшие изменения в ходе сражения… Сталинград был поворотом войны, одной из решающих ее побед».
…Самолет приземлился на южной окраине Сталинграда — фронтовом поле «Бекетовка». Пассажирам было разрешено осмотреть город, вернее, ту его часть, где можно было хоть как-то ступать по земле. Вид сверху все-таки отличался от той картины, которая предстала перед глазами теперь: беспорядочное нагромождение обломков и осколков имело, оказывается, свой «порядок»; все эти куски металла — алюминия, чугуна и стали — были на вес золота. Их собирали в кучи, развозили и складывали: алюминий с алюминием, сталь со сталью, чугун с чугуном, чтобы переплавить и ковать новое оружие. «Все для фронта, все для победы» — этот лозунг войны осуществлялся повсюду.
Необычная экскурсия завершилась осмотром дома сержанта Павлова; стены, как сито, были пробиты пулями.
Двадцать пять лет спустя он снова увидит этот дом, когда в составе делегации 303-й авиадивизии во главе с генералом Г. Н. Захаровым посетит Сталинград. Город давно уж восстановлен, и ничто не напоминает ту груду камней и железа, которую он увидел в сентябре сорок третьего. Но дом сержанта Павлова оставался таким же, каким был тогда. У входа стоял часовой, охраняя эти камни, потому что каждому хотелось взять на память реликвию. Игорь Эйхенбаум попросил разрешения взять несколько кирпичей для выставок о Великой Отечественной войне, которые, как ветеран «Нормандии — Неман» и генеральный секретарь ассоциации, он устраивал во многих городах Франции. С трудом, благодаря личной просьбе генерала разрешение было получено.
А в 1971 году во Франции выставку «Нормандия — Неман» в Великой Отечественной войне» в составе советской делегации посетил сам легендарный сержант Павлов. Он никак не ожидал увидеть здесь куски «своего» дома и оставил такую взволнованную надпись в книге отзывов:
«Никогда не думал, что в Париже увижу кирпичи, которые защищал 58 дней».
…Земля Сталинграда была плотно забита пулями, снарядами, минами и осколками. Месиво битого кирпича и расплавленного металла. И — запах въевшейся, казалось на века, гари. Земля дымилась спустя почти восемь месяцев после битвы! Что же здесь было тогда, зимой 43-го?
В молчании, потрясенные, все вернулись на авиаполе.
— Я ощутил потребность двигаться, идти куда глаза глядят. После всего увиденного было необходимо побыть одному. Я все шел и шел вперед, и до самого горизонта не было видно ничего, кроме каркасов пушек, танков, груды обломков самолетов и бесконечных верениц автомашин всех типов и размеров: это свозили кучи металла, чтобы перековать его в новое оружие.
Вдруг послышались удары молота. На расстоянии примерно километра я заметил два силуэта. Подошел ближе и увидел старого кузнеца. Ему было приблизительно лет шестьдесят. Огромным молотом с очень длинной рукояткой он бил на взмах какой-то кусок металла. Это была броня немецкого танка. Старик стучал и стучал молотом, продолжая ломать на части изуродованный танк. Рядом был мальчик лет двенадцати. Поздоровались. Кузнец, видимо, понимал, что происходит с каждым новым человеком, увидевшим руины города, и по-своему ответил на мой безмолвный вопрос:
— Город что… Восстановим… А вот жизней не вернешь.
На глазах у него показались слезы, и, словно оправдываясь, он добавил:
— Я участвовал еще в первой битве. В обороне Царицына.
Слов его никогда не забуду: жизней павших не вернешь.
МОСКВА — МОНАСТЫРЩИНА
Вечером самолет приземлился на Центральном московском аэродроме. Несколько дней проходят в ожидании приказа.
12 октября приказ получен. В качестве офицеров связи и переводчиков Эйхенбаум и Пистрак в звании младших лейтенантов получают назначение в полк «Нормандия». Они летят на фронт. В том же самолете — генерал Пети, глава французской военной миссии, и летчик-истребитель Жюль Жуар, на счету которого уже пять сбитых фашистских самолетов.
Он сбил их еще в 1940 году во Франции. Жуар — один из самых заслуженных французских летчиков. Он очень красив, молод и очень смел.
Полевой аэродром «Слобода» возле Монастырщины, в восьмидесяти километрах от Смоленска. Первая встреча с летчиками «Нормандии», точнее, с теми пятнадцатью, которые остались в живых после Орловско-Курской битвы. Среди погибших Литтольф, Ларжо, Бернавон, де Тедеско, Кастэлен, Верней, Пресиози, Бальку и первый командир полка Жан Тюлян, отличавшийся отчаянной храбростью. Побег Тюляна из петеновских войск к союзникам вдохновил многих других. Как и все, что делал этот командир, побег был рискованным, точно продуманным и стремительным.
Тюлян был капитаном и командовал эскадрильей в Раяке. Утром 5 декабря 1940 года вылетел на тренировочный полет вместе со своим ведомым Жоржем Амарже. Набрав заданную высоту (9 тысяч метров), Тюлян передал по радио: «Испортилась подача кислорода, пикирую, пробиваю облако, идите за мной».
Амарже выполняет приказ, но, выйдя в свою очередь из облака, не увидел самолета ведущего. Покружил над морем, но следов аварии не обнаружил. На базе Тюляна также не было! А он бежал на территорию Палестины, в ряды Сил Свободной Франции. Этот побег Тюляна и еще несколько побегов других летчиков, которым тоже удалось бежать на боевых самолетах, позволили создать первую истребительную эскадрилью ССФ под названием «Эльзас», командиром которой и был назначен Тюлян. Эскадрилья трижды переформировывалась, так как несла большие потери. Когда была создана эскадрилья «Нормандия», Тюляну как одному из лучших асов Франции было предложено ее возглавить.
Вечером, в день прибытия на фронт, состоялся прием в честь генерала Пети. Присутствовали советские летчики во главе с генералом Захаровым — командиром 303-й авиадивизии, в состав которой входила французская эскадрилья «Нормандия». Это единственный случай за всю войну, когда дивизия могла «поблагодарить» немцев: поспешно отступая, они оставили свой продовольственный склад. Прием получился «роскошным» для военного времени.
Но уже на следующий день я узнал, что такое обычная норма русского военного пайка и что такое военный быт на русском фронте. Такого я не видел ни в Африке, ни в Англии.
Я хочу отдать дань уважения русскому солдату не только за его храбрость, но и за те неимоверные лишения и тот тяжелый военный труд, который он вынес на своих плечах. Я видел советских летчиков и техников, но видел и бойцов наземных войск: по три дня без горячей пищи, по пояс в ледяной воде, они тащили на себе пушки, когда лошади уже отказывались это делать.
Я много видел и в русском тылу, видел, как женщины, старики и подростки тянули огромные, по пятнадцати метров в длину станки, привязав их к лыжам, а потом при двадцатиградусном морозе работали на этих станках под открытым небом. Это действительно была народная война и всенародный подвиг: вот почему русские выиграли войну.
НЕСКОЛЬКО СЛОВ О ПРОФЕССИИ
Как оказалось, работа оперативного переводчика на фронте не имела пределов. Майор Мирлесс был прав — французские пилоты терялись без родного языка. Самые способные научились некоторым словам и выражениям, но этого было мало. Особенно, пожалуй, важным был военный перевод тех боевых заданий и инструкций пилоту, которые давались по-русски: их необходимо было передать быстро и абсолютно точно, так как малейшая ошибка в переводе могла стоить летчику жизни.