Тогда и теперь, стр. 31

Макиавелли прекрасно знал, что герцога, несмотря на внешнюю вежливость, не устраивала его деятельность, потому что он не захотел убедить Синьорию заключить соглашение, выгодное Борджа. Это могла быть обыкновенная месть. Кровь бросилась в лицо Макиавелли. Неужели Эль Валентино, Агапито и остальные следили за каждым его шагом и, захлебываясь от смеха, придумывали, как помешать ему достигнуть желанной цели? Макиавелли пытался убедить себя, что это всего лишь фантазия, которую надо тут же забыть, но сомнения терзали его душу.

На следующее утро, оставив в Синигальи небольшой гарнизон, герцог повел армию на Перуджу.

Лил дождь, и под копытами лошадей и колесами фургонов дорога превратилась в грязное месиво. В маленьких городках делали остановки. Но разместить такое огромное количество людей было невозможно. Только наиболее счастливым удавалось найти крышу над головой. Макиавелли привык к теплым мягким постелям, и его настроение ухудшалось с каждой ночью, проведенной на голой земле в крестьянских хижинах. От отвратительной еды у него вновь заболел желудок. В Сассо-Феррато герцог получил известие о том, что родственники Вителлоццо убежали в Перуджу, а в Гуальдо его ждут граждане Кастелло, чтобы сдать ему город. Затем прибыл гонец с сообщением, что Бальони оставил надежду защитить Перуджу и вместе с войсками ушел в Сиену. И на следующий день Перуджа принадлежала герцогу. Так, без единого выстрела, Чезаре Борджа овладел двумя важными городами.

Далее он двинулся на Ассизи. Там его встретила делегация Сиены. Они хотели знать, почему герцог собирается напасть на их город. Борджа ответил, что питает к жителям Сиены самые теплые чувства, но считает необходимым свести счеты с Пандолфо Петруччи, их правителем и его смертельным врагом. Если они сами выгонят его из города, пояснил Эль Валентино, им нечего бояться. Если нет, армия будет штурмовать Сиену со всеми вытекающими отсюда последствиями. Он продолжил движение на Сиену, но избрал кружной путь, чтобы дать горожанам время подумать. Захватывая отдельные замки и деревни, войска оставляли после себя выжженную землю. Население убегало от разъяренной солдатни, а оставшихся стариков и немногих женщин подвешивали за руки над горящими углями, чтобы они сказали, где спрятаны ценности. Многие умирали под пытками.

В это время из Рима прибыли хорошие вести. Получив письмо сына о событиях в Синигальи, его святейшество сообщил кардиналу Орсини, что цитадель сдалась герцогу и его храбрым капитанам. На следующий день кардинал с родственниками и друзьями пришел в Ватикан, чтобы поздравить папу с победой. Их арестовали прямо в приемной. Как только герцогу стало известно об этом, он поручил дону Мигелю задушить Паголо Орсини. Кардинала бросили в подземелье замка Сан-Анжело, где он вскоре и умер. Таким образом, отец и сын обезглавили семью Орсини. А герцог мог поздравить себя с окончательным подавлением мятежа капитанов.

Когда Борджа приехал в Читта-делла-Пиаве, Макиавелли получил известие, что его преемник вот-вот покинет Флоренцию. Герцог решил задержаться в этом городке, чтобы войска могли отдохнуть. И Макиавелли надеялся, что новый посол, Джакомо Салвиати, прибудет до того, как армия вновь тронется в путь. Он устал от бесконечных переездов, от плохой еды, от недосыпания.

Как-то утром, дня через два или три, когда он лежал в постели и размышлял о случившемся, с улицы донесся громкий голос. Спрашивали мессера Никколо Макиавелли.

— Мессер Бартоломео! — воскликнул Пьеро, сидевший у окна.

— Какого черта ему тут надо, — раздраженно пробормотал Макиавелли, поднимаясь с кровати.

Мгновение спустя толстяк влетел в комнату, прижал Макиавелли к груди и расцеловал в обе щеки.

— Я еле нашел вас. Мне пришлось идти от дома к дому.

Макиавелли высвободился из жарких объятий.

— Как вы тут оказались?

Прежде чем ответить, Бартоломео тепло поздоровался с Пьеро.

— Меня вызвал герцог. Я ехал через Флоренцию и присоединился к слугам вашего посла. Он прибудет сюда завтра. Никколо, Никколо, мой дорогой друг, вы осчастливили меня.

Он вновь обхватил и расцеловал недоумевавшего Макиавелли.

— Я рад видеть вас, Бартоломео… — начал он, но толстяк перебил его.

— Благодаря вам свершилось чудо. Аурелия ждет ребенка.

— Что?!

— Через семь месяцев, мой дорогой Никколо, я стану отцом шустрого мальчугана, и его появлением на свет я обязан только вам.

Известие ошеломило Макиавелли. Он слишком хорошо знал, что не имеет никакого отношения к ребенку Аурелии.

— Успокойтесь, Бартоломео, и объясните, — в его голосе слышалось раздражение, — почему именно мне вы обязаны своим сыном?

— Как я могу быть спокоен, когда исполнилась мечта всей моей жизни! Теперь я могу умереть спокойно, оставив титул и все состояние моему прямому наследнику. Констанца, моя сестра, вне себя от ярости.

Бартоломео громко расхохотался. Макиавелли вопросительно взглянул на Пьеро. Тот ответил удивленным взглядом.

— Я у вас в неоплатном долгу. Если бы не вы, я бы никогда не поехал в Равенну и не провел ночь у гроба святого Виталя. Правда, идея принадлежала фра Тимотео. Но я ему не верил. Разумеется, фра Тимотео — добрый и благочестивый человек, но с монахами надо всегда быть начеку. Никогда не знаешь, не ищут ли они для себя выгоду. Я не виню их, они верно служат нашей святой церкви. Но, скорее всего, я не поехал бы, не расскажи вы о мессере Джулиано да Альбертелли. Вам я мог доверять, вы думали только о моем благе, вы — мой друг. Если святой Виталь помог добропорядочному гражданину Флоренции, решил я, он может помочь и мне. И действительно монна Аурелия зачала в ночь моего возвращения из Равенны.

От возбуждения и бурного жестикулирования, которым Бартоломео сопровождал свою речь, на лбу толстяка выступили капли пота, и он смахнул их рукавом. Макиавелли никак не мог прийти в себя.

— Вы абсолютно уверены в том, что монна Аурелия в положении? — спросил он. — В таких делах женщины иногда ошибаются.

— Конечно, уверен. Я хотел сказать вам об этом еще в Имоле, но монна Катерина и Аурелия не позволили мне поделиться с вами нашей радостью. «Давайте никому ничего не говорить, — убеждали они меня, — пока мы не будем знать наверняка». Разве вы не заметили, как плохо она выглядела? Она очень рассердилась на меня, когда я привел вас попрощаться. Она опасалась, что вы заподозрите причину ее недомогания. Она, видите ли, хотела сохранить все в тайне, пока не исчезнут последние сомнения. Я пытался урезонить ее, но вы ведь знаете, каково спорить с беременной женщиной.

— Я ничего не заподозрил, — ответил Макиавелли. — Я женат всего несколько месяцев, и у меня нет опыта в подобных делах.

— Я хотел, чтобы вы узнали об этом первым, потому что именно с вашей помощью я стал счастливым отцом.

Бартоломео вновь хотел обнять Макиавелли, но тому удалось увернуться.

— Поздравляю вас от всего сердца. Однако, раз завтра прибывает посол Флоренции, я не могу терять ни минуты и должен немедленно сообщить об этом герцогу.

— Я ухожу, но сегодня вечером вы с Пьеро должны поужинать со мной. Выпьем за здоровье моего сына.

— Здесь нам это не удастся, — ответил Макиавелли, едва сдерживая злость. — В этом городишке не найдешь ничего, кроме паршивого вина и отвратительной еды.

— Я подумал об этом, — рассмеялся Бартоломео, довольно потирая руки, — и привез из Флоренции вино, зайца и поросенка. Мы отлично повеселимся.

Устоять перед таким соблазном Макиавелли не смог.

— Вечером я зайду к вам, — продолжал Бартоломео. — Но, прежде чем уйти, я бы хотел посоветоваться с вами об одном важном деле. Я обещал фра Тимотео подарить картину для алтаря святой девы Марии. Хотя своим счастьем я обязан святому Виталю, не хочу обижать нашу Мадонну, так как она, вне всякого сомнения, делала все, что могла. Как вам понравится такая композиция? В центре богородица, сидящая на богато украшенном троне с сыном на руках, рядом я с Аурелией, коленопреклоненные. С одной стороны трона — святой Виталь, а с другой, по рекомендации, фра Тимотео, — святой Франциск.