Дорога на Аннапурну, стр. 34
Празднично разодетые мужчины и женщины в нарядных сари пели песни, играли свадьбы, молодожены совершали обряд омовения, здесь купали новорожденных. Реке молились, просили о благословении, преподносили дары, цветы и сладости плыли по воде. Возле берега плескались обезьяны.
Люди за рекой излучали потрясающую жизненную силу.
И там же не смолкало пение гимнов Ригведы, чтобы те, кто пришли сюда провести свои последние дни, могли перед смертью слышать имена богов.
Тело, завернутое в саван, принесли на пристань и осторожно положили на поленницу из дров. Потом укрыли цветами и листьями базилика.
— Пусть зрение этого усопшего идет к Солнцу, дух — к Ветру, — начал жрец свою погребальную молитву. — Возврати небу и земле то, что ты им должен, отдай водам и растениям частицы тела, принадлежащие им. Но в твоем теле есть бессмертная часть. Это она — о, Агни…
В этот момент пучком травы зажигается огонь.
Так все тут происходит с самого сотворения мира.
Каждый индус мечтает обрести у священной реки свое последнее пристанище. Увидев воды Ганга или Бхагмати, спокойно оставляешь этот мир, уверенный: ты спасен и летишь прямо в рай.
Лишь в страшном сне может привидеться ортодоксальному индусу, что он умирает на кровати, тогда его душа будет осуждена носить с собой повсюду ее тяжелое бремя.
Только на святой земле — у реки!
Бхагмати оранжевой показалась мне, золотой, будто индусы насыпали в нее карри и шафрана. Иногда я вижу теперь ее отсвет в Москва-реке. Ведь вода испаряется из священных рек Индии и Непала, становится облаками, выпадая дождями по всей Земле.
И когда я еду куда-нибудь на метро, мне так повезло, я всегда проезжаю мост над рекой от «Коломенской» до «Автозаводской». И всегда смотрю на нее, смотрю во все глаза; на рассвете я редко обычно езжу, чаще на закате, и тогда мне слышится Голос Множества Вод — неограниченный звук, необозримый вид, безмерное прикосновение.
Я прямо с ума схожу, когда на мосту над рекой загораживают окно. Вскакиваю с места, начинаю метаться по вагону. А не увижу — такое чувство, как будто бы что-то прошляпил такое, чего никогда уж не наверстаешь.
Что же касается вечного спасения, не так давно захожу в поликлинику, надо показать пропуск, расстегиваю рюкзак и слышу — охранник разговаривает со своим напарником. Немолодые, простоватые, в черных костюмах неуклюжих с пистолетами в кобуре.
Один охранник говорит другому:
— Спасенья нет ни в чем, — он делает паузу и ждет, когда я покажу пропуск. — Спасенье только в том…
Я роюсь в рюкзаке, нарочно тяну время, хочу услышать, что он скажет, а прямо спросить, конечно, не решаюсь.
Но — пауза растянулась, я показала пропуск и прошла.
И ничего не услышала.
26 глава
Мир — просто зеркало и мы отражаемся в нем
В самолете мы встретили старых знакомых. Все они похудели, загорели, каждый прямо лучился: вот что значит — провести две недели в Гималаях, в самом непосредственном контакте с мощью земли!
Многие, наверняка, прозрели в себе природу Будды.
Например, Лёня сердито говорит молодому человеку:
— Вы что свою сумку сюда поставили? Ну-ка уберите! Здесь наше место!
А место было как раз не наше, а его!
Другой бы скандал Лёне закатил, а он радушно подвинул сумку и даже помог нам запихивать свои рюкзаки к себе на полочку. Этот миролюбивый и кроткий молодой человек оказался директором Гималайского клуба в Москве.
Мы сели, чуточку расслабились, едим что-то вроде черешни, только еще крупнее и слаще. Внезапно в одной сочной спелой ягоде Лёня обнаружил червяка. Он оробел, начал все ягоды проверять, а потом отказался дальше лакомиться.
— Ты знаешь, — он мне говорит, — в медицинской практике был такой случай: один невнимательный человек наелся черешни с червяками. И внутри у этого парня вывелись бабочки. С той поры, когда он разговаривал, изо рта у него вылетали бабочки. Поэтому, что бы он ни говорил, люди моментально попадали под его обаяние. Но потом у него бабочки кончились, и он стал еще более ничем не примечательным, чем раньше.
— Неужели вы взошли на «АВС»? — удивлялся директор Гималайского клуба, звали его Сергей Вертелов. — Туда недавно отправилась дочь знаменитого политика и бизнесмена, не буду называть фамилию, с проводником и носильщиком, полдня прошла, испугалась, позвонила папе, и тот прислал за ней вертолет! Я тоже водил туристов на Аннапурну, — рассказывал он, — одна клиентка — спортсменка, легкоатлет — вдруг спрашивает: «А если я заболею?» Ну, я ее успокоил, как мог. Смотрю, она зашагала уверенней, беззаботней. Потом встала, как вкопанная, в глазах панический ужас, и говорит: «А если ветер подует?!!»
Вертелов очень заинтересовался звуками Гималаев — шумом рек, водопадов, пеньем птиц, голосами сурков, которые Лёня записывал на цифровой магнитофон. Видимо, хотел переписать и выпустить диск.
А сам такой общительный, со всеми на короткой ноге.
— С Эвереста удачно спустилась экспедиция, — он мне показал на шестерых альпинистов. — Всего два человека не вернулись: одна — финка, у нее «горняшка» началась. Ей надо было сойти пониже, а потом опять пробовать подняться. Но она не захотела. Вон ее бойфренд. А другой решил «соло» восходить. Тоже не вернулся. Ребята спускаются, их не пропускают — ушли-то восемь, пришли шесть. Еле-еле выбрались.
Мы с Лёней просто потеряли дар речи. Зато альпинисты сидели невозмутимо, разговаривали, пили виски, бойфренд финки вообще являл собой полную уравновешенность.
— У Людмилы муж дальше пошел, а она осталась! — рассказывал Вертелов. — Их шерпы брали воду из прудов, а наверху плохо кипятится. Она подцепила амебу. Обидно, конечно: готовишься, платишь огромные деньги, тренируешься, годы и годы ждешь очереди подняться на Эверест — вдруг такой облом.
Зато Валера из Владикавказа с двумя его аспирантами — и сплавились по реке, и добрались до базового лагеря Эвереста. Практически полностью благополучно. Одного только аспиранта потеряли. Правда, потом нашли. Он летел домой вместе с ними во Владикавказ, но был немного не в себе. Какой-то взгляд расфокусированный, блуждающая на губах улыбка, видно, что все ему теперь нипочем, все тернии этого мира. А на Эвересте ему не понравилось.
— Аннапурна интересней, — мечтательно проговорил он. — Там обезьяны, змеи, пиявки, горные козлы! А Эверест, ну что Эверест? Безжизненные скалы!
Ученый ирландец — искатель истоков человечества, а также путей миграции древнего человека по всей земле, видимо, в своем походе испытал такое потрясение вездесущим бытием, изведал такие выси и бездны, что заявил у себя на пресс-конференции в Дублине:
— Путешествуя по горам Непала, я собрал потрясающие, сенсационные материалы, но никогда и никому их не покажу, потому что это перевернет всю историю человечества. Чтобы не создавать хаоса на планете, я не буду предавать их огласке.
А замечательный, всемирно знаменитый фотограф Карл Артшюллер — его командировало в Непал швейцарское издательство «Диоген», пообещав баснословный гонорар за публикацию фотоальбома Высоких Гималаев, — ничего не сфотографировал.
— Любая фотография, — он сказал Лёне, — малой толики не передает того, что ты там увидел и почувствовал. Поэтому я просто шел и вбирал все в себя.
Лёня подсел к нему, они с Карлом пили «бордо», и Лёня говорил:
— Скажи, Карл, как это вино ласкает душу…
Наши офтальмологи, кажется, и впрямь добрались до заветных горных пещер, в которых — я уже рассказывала — тысячелетиями хранится так называемый генофонд человечества из людей разных цивилизаций, в том числе атлантов и лемурийцев. Особые поверенные ламы даже разрешили руководителю экспедиции, глазному хирургу и путешественнику, имя его широко известно, проникнуть внутрь и продвинуться настолько, насколько позволят обитатели пещеры.