Дорога на Аннапурну, стр. 24

Да, я что-то забыла. Но что именно — не знаю. Только чувствую: каждый мой шаг здесь имеет свой вечный смысл, который проскальзывает меж пальцев.

По дороге нам встретилась кумирня: каменный столбик и алтарь со свечой.

Мы зажгли огонь, и под своды храма гулкими шагами вступил Никодим.

Когда мы уходили, Кази насыпал туда хлебных крошек.

— Пусть птицы поклюют, — сказал он.

Прямо как Франциск Ассизский. Или как Лёня, который на зимнюю выставку «АРТ Клязьма» придумал белоснежные кормушки для птиц в виде храма Христа Спасителя.

— Развесим, — решил он, — по всему лесу, а птица малая прилетит — поклюет зерен…

Я где-то читала, поначалу мы думаем, что некоторые вещи, места и личности священны. Затем понимаем, что это предрассудок. В конце концов, становится ясно, что все вещи священны, а некоторые из них особенно.

Ни разу не показалось мне, что эти горы, камни, вода, эта земля безразличны к нашей судьбе и позволят нам тут пропасть. Или тот горный лик издалека присматривал за нами? Как будто надо мной текла спокойная река, и все как-то сглаживалось, растворялось, плавилось, смягчалось.

Хвойные леса сменили редкие березы на скалах, еще безлистные. Вокруг с диким грохотом низвергались водопады.

Кази нам показал, где погиб его отец. Он работал носильщиком, переходил водопад с тяжелой ношей вброд. С камня на камень. В какой-то момент ему показалось, что камень близко, а тот был в милях от этого водопада. Такие тут грандиозные масштабы, что глаз человека не может правильно оценить расстояние. Возникают пространственные миражи.

Ночью, в студеной обители, сложенной из выветренных насквозь камней, — эдаком орлином гнезде над безлюдным ландшафтом, — Кази узнал от Лёни, что Земля — это шар. Случайно получилось. Кази спросил, помешивая угли в очаге:

— Откуда вы приехали?

Лёня ответил:

— Из Москвы.

— А это где?

— В России.

— А где такая — Россия?

Тогда Лёня нарисовал Земной шар:

— Вот Россия, вот это Евразия. Вот Индия, вот Гималаи… Мы на самолете сюда летели. Очень далеко. Два года надо водить путешественников из Чомронга на Аннапурну — туда-сюда, — чтобы долететь до России. Я уж не говорю про Америку!.. У-у, она где!..

Кази был просто оглоушен этим сообщением. Он взял у Лёни рисунок Земного шара, свернул и положил к себе в кошелечек, где бережно хранил фотографию своей жены. Так мы, в свою очередь, узнали, что наш Кази — женатый человек.

— И ВСЕ ЭТО, — затрепетав, сказал Кази, — у меня в кармане!

18 глава

Снежные мосты

Медленно, но неуклонно мы приближались к отметке три с половиной тысячи метров. И так же потихонечку и неотвратимо у нас начала «ехать крыша», пропал аппетит, заболела голова.

В холодном и бесприютном уголке — так называемом отеле «Гималайском», пытаясь противостоять горной болезни, мы с Лёней отчаянно налегали на чесночный суп. Еще Лёня заказал тарелку простого риса, испытанную пищу пилигримов. Рис был безвкусный, я хотела посолить и высыпала туда нечаянно всю солонку.

«Съесть мы его не смогли, — записал Лёня в моем походном дневнике, — а заплатить пришлось за еду 180 рупий».

На дневниковых записях Лёни явно стала сказываться горная болезнь. Он ворчал и подсчитывал рупии: «После подъема из долины у Марины началось расстройство желудка. Пришлось потратиться на минеральную воду. (Мы давно пили воду из-под крана, но капали туда йод. Минералка — чем выше, тем была дороже!) Я заплатил за литр воды 75 рупий, а выпили ее за 25 минут. Как Марина не понимает, что в таком походе лучше, чтобы восходителя крепило, а не слабило?!»

Хотя здоровье мое становилось прочнее, а поступь убыстрялась, и я уже не испытывала прежних трудностей в пути, наоборот, осознавала всю пагубность своего прежнего, пропитанного эгоизмом существования, Лёня писал в дневнике:

«Марина упала на подвесном мосту, потом на дороге — на камни, лицом упала в овраг, так что вечером в „Himalayan Hotel“ пришла калека с ушибленными ногами. Возможно, она повредила надкостницу на правой голени. И растянула голеностопные суставы. Я лечил ее йодом и анальгином. Если завтра она не встанет, я оставлю ее, а сам пойду дальше. На обратном пути заберу. На Аннапурну Марина, — писал в дневнике Лёня, — поднимется в следующий раз».

Наутро я встала, к счастью! поскольку этот самый «Himalayan Hotel» представлял собой просто промерзшие стены, голые скалы, громоздившиеся над нашими головами — ледяная вода, ледяные ветры. Весьма неприветливое местечко, где мне решительно не светило несколько дней дрожать от речного промозглого хлада.

Хорошо, я успела ночами связать Лёне шапку. Да и пора было надевать свитер из шерсти яка. А он такой грубый, шерстючий, пахучий, горные непальцы вяжут свитера как первобытные люди.

Лёня в Москве жаловался своему другу, художнику Сергею Тюнину:

— Она мне все такое страшное покупает — чтоб от меня женщины шарахались.

— Да, — честно отвечала я. — Чтоб от тебя женщины шарахались и чтобы никакой мороз не брал. А то неровен час, кто-нибудь скажет: Маринка только книжки сидит пишет, а что у мужика яйца отморожены, ей и дела нет.

— У них, уральцев, яйца с рождения отморожены, — философски заметил Тюнин.

Мы сидели на кухоньке, завернувшись в овечьи шерстяные одеяла, — пили чай, набирались сил, чтобы двинуться дальше в путь. В тот день нам предстоял тяжелый переход по снежным мостам, дымчатым, рыхлым снегам, лежащим над бурными потоками воды — под мглистыми дождями и метелями.

Оттуда спустились двое финнов, вымокших до такой степени, что я впервые в жизни видела настолько мокрых, продрогших людей. Они вышли затемно и много часов шагали под ливнем по этим кошмарным, напитанным темной водою снегам, с каждым шагом проваливаясь сначала по пояс в снег, а потом по колено в реку.

— Готовы? — как всегда спокойно спросил Кази.

И мы пошли.

Я шествовала монументальной походкой человека с ушибленными ногами, но кому это место на Земле каким-то странным образом дает силу проходить через горы. Мы долго тянулись по заиндевелому, заледенелому песку, по сизым наледям, трескучему инею, пока, в конце концов, не ступили на те печально знаменитые снежные мосты, которые наводят уныние даже на таких выносливых, молодых, горячих, натренированных, экипированных путников, как наши американские друзья Миша, Нильс и Патрик. Мы вновь на краткий миг соединились с ними.

— Вы стали живой легендой, — сказал мне Миша. — Я слышал, спортсмены, выпускники Кембриджа, встречаясь на треке, спрашивают друг у друга: «А что, эта женщина еще идет?..»

— И все-таки я не понимаю, — говорил он, — как это можно ТУТ находиться без подготовки?

Имея в виду меня.

А Лёня ему отвечал:

— Почему? Она готовилась.

— Как?.. — упорно пытался разобраться Миша.

— Она разучивала песни.

— Какие песни???

— Песни бардов! — гордо отвечал Лёня и пел, делая вид, что он играет на гитаре:

Перед нами пролегали снежные мосты, сумрачные, вязкие, осевшие над порогами рек и водопадов. О! До чего осторожно здесь ставишь стопу на снег, проверяешь неверный наст: выдержит — не выдержит? Причем непонятно, что лучше — шагать след в след Кази или, наоборот, продвигаться по нетронутому снегу. В любом случае важно не угодить в щель, скважину, течь, брешь, не знаю, как назвать эти дырки в снегу, из которых валит пар, — поры? Ноздри? Только слышно: вода хрипло дышит через них и шевелится у тебя под ногами.