Тайна тринадцатого апостола, стр. 56

— Я всего лишь монах, отец Бречинский, но я всегда стремился быть им до конца. Если то, что я открыл, представляет опасность для Церкви, от меня об этом узнает только папа.

— Хорошо… Я вам верю так же, как верил отцу Андрею. Ведать сокровищами, собранными здесь, — лишь одна из моих обязанностей, единственно явная для всех, но наименее значительная. У этого книгохранилища есть помещение, которого вы не найдете ни на одном плане этих зданий, упоминания о котором не встретите нигде, поскольку официально его не существует. Так пожелал святой Пий V в 1570 году, когда достраивали базилику Святого Петра.

— Секретные архивы Ватикана?

Отец Бречинский улыбнулся:

— Секретные архивы абсолютно официальны, они находятся у нас над головами двумя этажами выше их содержимое доступно исследователям в соответствии с установленными гласными правилами. Нет, то помещение известно лишь немногим лицам, а коль скоро его не существует, у него и названия нет. Это, если угодно, секретный фонд Ватикана, у большинства государств на планете имеется нечто подобное. Там нет штатного библиотекаря, ибо, повторяю, самого фонда не существует, и его содержимое не имеет ни каталогов, ни шифра. Это спецхран вроде библиотечного «ада», где, погруженные в забвение, дремлют документы щекотливого свойства, которых не должен узнать мир. Я один отвечаю за них перед Святейшим Отцом. На протяжении веков туда по распоряжению очередного папы или кардинала-префекта духовной консистории попадало множество самых разнородных вещей. Когда кто-нибудь решает отправить документ в секретный фонд, он уже оттуда не возвращается даже после смерти принявшего такое решение. Он никогда не будет классифицирован и о нем никто не вспомнит.

— Отец Бречинский… Почему вы рассказываете мне о существовании этих секретных фондов?

— Потому что это одно из двух мест в Ватикане, где может находиться то, что вы разыскиваете. Второе — это те секретные архивы, где хранятся документы, доступ к которым открывается по истечении пятидесяти лет после описываемого в них события. Не считая случаев, когда секретность сохраняется и далее, но это, как правило, сопровождается официальной мотивировкой. Вы сказали, что ящик с манускриптами Мертвого моря был доставлен в Ватикан в 1948 году по случаю первой арабо-израильской войны. Значит, если бы его отправили в такие секретные архивы, срок его давности уже вышел. А если там что-то сочли слишком рискованным, чтобы предавать это гласности, я бы непременно узнал об этом; когда такое случается, я получаю сверток или папку, которые надо отправить уже в секретный фонд, подальше от нездорового любопытства непосвященных. Делать это уполномочен лишь я один. Так вот, за последние пять лет туда не поступало ничего нового, ни из секретных архивов, ни откуда-либо еще.

— Но… неужели вы не в курсе, что именно отправляете на веки вечные в этот секретный фонд? Любопытство никогда не подбивало вас посмотреть, что ваши предшественники насобирали там с конца XVI века?

Отец Бречинский откликнулся почти весело:

— Папа Войтыла взял с меня клятву, что я никогда не буду пытаться узнать, что содержится в документах, которые я получаю, или в тех, что уже хранятся там. За пятнадцать лет я побывал там всего трижды — чтобы сделать новые вклады. Я был верен клятве, но не мог не заметить целого ряда полок с надписью: «Рукописи Мертвого моря». Я не знаю, что находится в той зоне хранилища. Когда я рассказал о нем отцу Андрею, он умолял меня позволить туда заглянуть. У кого я мог просить разрешения? Только у папы, но ведь именно папу мы, отец Андрей и я, хотели защитить. Я согласился, и он провел целый час там, внутри.

Отец Нил пробормотал совсем тихо:

— А назавтра после этого он спешно уехал из Рима, не так ли?

— Да. Он сел в Римский экспресс на следующий день, ничего мне не сказав. Обнаружил ли он что-то? Сказал ли об этом кому-нибудь? Я ничего не знаю.

— Однако ночью он погиб, и это не был несчастный случай.

Отец Бречинский провел ладонями по лицу:

— Да. Это не несчастный случай. И мне кажется, что вы, продолжая труд своего собрата, ставите себя в такое же бедственное положение. Вас, как и его, поиски привели к порогу этого безымянного, несуществующего для всего мира места. Я готов позволить и вам проникнуть туда, потому что доверяю вам так же, как ему. Но Катцингер и, боюсь, кое-кто еще крадется по вашим следам; если вы придете к цели раньше их, вам будет угрожать та же участь, что постигла отца Андрея. У вас еще есть время все бросить, отец Нил, вернуться в соседнюю комнату и засесть за безобидную средневековую рукопись. У вас еще есть выбор?

Отец Нил зажмурился. Ему почудилось, будто он видит тринадцатого апостола, возлежащего одесную Иисуса в высокой зале и благоговейно внимающего Учителю. Потом он представил его уже хранителем тайны, противостоящим в одиночку ненависти Петра, да и всех Двенадцати, претендующих на монопольное право говорить о распятом. Они обрекли его на изгнание и молчание, чтобы церковь, которая будет основана ими на лживо перекроенной памяти об Иисусе, стояла вечно, альфа и омега.

И вот тайна пробилась сквозь века. Возлюбленный ученик Иисуса, возлежащий около Учителя за последней трапезой, опершись на локоть, смотрел на отца Нила и звал к себе.

Отец Нил встал:

— Идемте, отец мой.

Они вышли из кабинета. Лиланд, склоненный над столом, даже головы не поднял, услышав, как они проходят за его спиной. Оставив позади анфиладу залов книгохранилища, они подошли к маленькой двери. Бречинский отпер ее и сделал отцу Нилу знак следовать за ним.

Коридор полого спускался вниз. Отец Нил пытался сориентироваться. Бречинский, словно угадывая его мысли, прошептал:

— Мы сейчас под правым поперечным нефом базилики Святого Петра. Эта полость выбита в фундаменте, примерно в сорока метрах от гробницы апостола, ее обнаружили во время раскопок, проводившихся по распоряжению Пия XII под главным алтарем.

Коридор резко повернул, и они оказались возле бронированной двери. Поляк отстегнул стоячий воротник и достал маленький ключ, висевший на шее. Отпирая дверь, он глянул на часы: — Сейчас пять вечера, книгохранилище закрывается в шесть — у вас час времени. Все наши двери изнутри открываются без ключа, эта не исключение; выходя, ее достаточно толкнуть, она закроется автоматически. Прежде чем уйти, выключите свет. Я буду ждать вас у себя в кабинете.

Бронированная дверь бесшумно открылась, Бречинский провел рукой по внутренней стене, нащупал выключатель, и помещение осветилось.

— Будьте осторожны, не испортите там ничего. Удачи!

Отец Нил вошел. Дверь, глухо щелкнув, захлопнулась у него за спиной.

Перед ним был длинный, сводчатый, ярко освещенный проход. Отец Нил, провел ладонью по поверхности каменной стены, справа и сразу определил технику кладки. Клейма средневековых каменщиков на кирпичах не было, но не было и бороздок от мастерка, говорящих о том, что работа недавняя. Такие аккуратные повторяющиеся следы от ударов долота оставляли каменотесы эпохи Возрождения.

Вдоль левой стены тянулись, уходя в глубину, ряды стеллажей. Некоторые из них, более старые, были не лишены изысканности. Другие, сколоченные из досок, явно появлялись здесь уже по мере надобности, когда на старых полках не хватало места для новинок.

Отец Нил с первого же взгляда понял, что никакой осмысленной классификации здесь никогда не было. Полки были загромождены вперемешку ящиками, коробами, картонными коробками, кипами папок. «Зачем наводить здесь порядок? Ни один документ никогда не покинет этого места».

Он прошел вперед, чтобы посмотреть, что там дальше, проход тянулся еще метров на пятьдесят. Десятки стеллажей, тысячи документов; за час времени отыскать здесь что-то было немыслимо. Однако отец Андрей нашел, только этим можно объяснить его бегство и гибель. И отец Нил продолжал идти вперед, оглядывая череду стеллажей, проплывающих слева.