Тайна тринадцатого апостола, стр. 42

И он, склонясь над ларцом, открыл его, затем отступил на шаг. Там, внутри, было то, о чем не знал отец Нил, нашедший почти все следы, оставленные в истории посланием тринадцатого апостола.

— Братья мои, прошу приступить к ритуалу поклонения.

Апостолы встали и чередой потянулись, чтобы прикоснуться губами сначала к перстню ректора, а после — к тому, что хранилось в ларце.

Когда настала очередь Антонио, он на мгновение замер над столом: уложенный на красную бархатную подушечку, перед ним мягко сиял золотой самородок в форме слезы.

«Все, что осталось от клада тамплиеров!» Он наклонился, губы его коснулись золотой слезы. Ему показалось, что она все еще обжигает, а перед глазами мелькнула страшная картина.

Отец Бречинский приветствовал их слабой улыбкой и, ни слова не говоря, проводил к рабочему столу. Затем кивнул и побрел в свой кабинет, однако дверь за собой не закрыл.

Поглощенный мыслями о своем новом открытии, отец Нил не обратил внимания на то, как скованно тот держался. «S.C.V., шифр Ватикана. Одна из величайших библиотек мира! Разыскать там книгу — немыслимая задача».

Он несколько минут машинально пытался включиться в работу, потом шумно вздохнул и повернулся к Лиланду:

— Ремберт, сделай милость — обойдись без меня. Я скоро вернусь. Отец Бречинский — единственный, кто может определить, к чему относится шифр «S.C.V.», оставленный отцом Андреем в ежедневнике. Пойду спрошу его об этом.

Тень омрачила лицо американца, и он прошептал:

— Прошу тебя, вспомни, что я тебе говорил: здесь никому нельзя доверять.

«Я знаю кое-что, о чем тебе неизвестно», — подумал отец Нил, но вслух ничего не сказал. Сняв перчатки, он постучался в приоткрытую дверь кабинета библиотекаря.

Отец Бречинский неподвижно сидел перед выключенным экраном компьютера, бессильно уронив руки на край стола.

— Отец мой, вы однажды сказали, что готовы мне помочь. Могу ли я обратиться к вам?

Поляк посмотрел на него растерянно, потом опустил глаза и глухо заговорил, будто не замечая отца Нила и обращаясь к самому себе:

— Мой отец был убит в конце 1940 года, я его не знал. Мама рассказывала: однажды утром заявился старший офицер вермахта, сказал, что собирает всех мужчин села якобы для проведения работ в лесу. Отец больше не вернулся, а моя мать умерла, когда мне было шесть лет. Родственник из Кракова взял меня к себе. Я был несчастным одиноким ребенком военного временя, к тому же потерявшим дар речи. Молодой кюре из соседнего прихода пожалел немое дитя, он взял меня к себе, снова научил радоваться жизни. Однажды он начертал у меня на лбу, на устах и на сердце знак креста. На следующий день я впервые заговорил после долгих лет молчания. Со временем он помог мне поступить в епархиальную семинарию Кракова, где сам стал епископом. Я всем ему обязан, это отец моей души.

— Как его звали?

— Кароль Войтыла. Нынешний папа. Папа, которому я служу всеми силами.

Наконец он поднял глаза, посмотрел на отца Нила в упор:

— Вы истинный монах, отец Нил. Таким же был и отец Андрей. Вы живете в другом мире. В Ватикане вокруг папы плетутся интриги, его окружают люди, одержимые интересами, о которых он не ведает, как не знает и тех дел, что они творят от его имени. Каролю Войтыле никогда не приходилось сталкиваться в Польше с чем-либо подобным, тамошнее духовенство сплотилось против общего врага — советской власти. Там каждый безоговорочно верил своим братьям, польская церковь не выжила бы, если бы ее раздирали внутренние дрязги. Именно такой верой папа и руководствовался, когда переложил часть своей ответственности на людей вроде кардинала Катцингера. А мне здесь случается быть молчаливым свидетелем многих вещей…

Он с трудом поднялся со своего места:

— Я помогу вам, как помогал отцу Андрею. Но я сильно рискую. Поклянитесь, что вы не будете вредить папе.

Отец Нил мягко отвечал:

— Я всего лишь монах, отец мой, я хочу только увидеть подлинное лицо Иисуса, ничто другое меня не интересует. Политика и нравы Ватикана мне чужды, и у меня ничего нет общего с кардиналом Катцингером, который понятия не имеет о моих трудах. Я, подобно отцу Андрею, всего лишь ищу истину.

— Хорошо, я вам верю, ведь и сам папа тоже искатель истины. Что я могу сделать для вас?

Отец Нил протянул ему ежедневник отца Андрея:

— Будучи в Риме, отец Андрей что-то выяснял по книге, шифр которой он записал здесь. Эти цифры вам что-нибудь говорят?

Внимательно посмотрев на страницу ежедневника, отец Бречинский поднял глаза на собеседника:

— Конечно. Это шифр нашего книгохранилища. Он указывает на стеллажи, где хранятся подлинники судебных решений по процессам, проведенным инквизицией над тамплиерами. Когда отец Андрей приезжал сюда, он попросил меня о позволении просмотреть их, хотя допуска у него не было. Пойдемте со мной.

Они молча прошли мимо стола Лиланда, который сидел, склонясь над своими манускриптами, и головы не поднял. Когда вошли в третью залу, поляк повернул влево и подвел отца Нила к ряду стеллажей.

— Здесь у нас, — он указал на полки, сплошь покрывающие стену, — акты инквизиции по делу тамплиеров. Могу вам сказать, что отец Андрей особенно задержался на протоколах допроса Эскье де Флуарана, проведенного Гильомом де Ногаре, а также на переписке Филиппа Красивого. Я сам после его отъезда вернул все эти документы на прежние места. Надеюсь, что вы будете работать так же быстро, как он, даю вам два часа. И запомните: вы никогда не заходили в эту часть книгохранилища.

Он бесшумно вышел. В этом безлюдном уголке не были слышны никакие звуки, кроме гудения кондиционера. Десятки пронумерованных папок тянулись рядами. В одной из них, на странице, исписанной стряпчим инквизиции в присутствии изнуренного пытками пленника, быть может, таился обнаруженный отцом Андреем след тринадцатого апостола.

Отец Нил решительно потянул на себя первую папку: «Признания братьев-тамплиеров, полученные в присутствии монсеньора Гильома де Ногаре мною, Гильомом Парижским, представителем короля Филиппа Красивого и великого инквизитора Франции».

Берег Мертвого моря, март 1149 года

— Еще одно усилие, Пьер, держись. Они догоняют.

Эскье де Флуаран обеими руками подхватил слабеющего товарища. Они находились у подножия горы, вокруг громоздились обломки скал, среди которых вились чуть заметные козьи тропки. На отвесной скале над пропастью тут и там виднелись черные пятна — входы в естественные пещеры.

С тех пор как три года назад они повстречались в Везеле, эти двое более не расставались. Вдохновленные проповедями святого Бернара, они надели белые туники с красным крестом и присоединились ко второму крестовому походу на Палестину. Там, в Газе, турки-сельджуки заманили тамплиеров в ловушку. Эскье хотел прорваться с боем: средь бела дня устроил вылазку во главе отряда из двадцати рыцарей. Этот отвлекающий маневр оказался весьма действенным — большая часть осаждавших устремилась в погоню за беглецами. Они скакали на восток, и его товарищи гибли один за другим. И вот с ним рядом остался лишь Пьер де Монбризон, самый верный соратник.

Доскакав до берега Мертвого моря, их лошади пали. Два тамплиера перебрались через разрушенную стену и оказались среди руин в каком-то загоне, где, похоже, когда-то отбушевал страшный пожар. Спасаясь от погони, рыцари прошли мимо широкого бассейна, выдолбленного в камне, потом двинулись вдоль каналов бывшего водовода, которые вели к скале. Если спасение было возможно, оно ждало их там.

Но, как только они вышли из-под прикрытия деревьев, Пьер вскрикнул и упал. Его спутник, склонившись над ним, увидел, что стрела попала тому в живот.

— Оставь меня, Эскье, я ранен!

— Оставить тебя у них в руках? Никогда! Мы спрячемся на этой скале, ускользнем от них, когда стемнеет. Тут поблизости есть оазис Айн-Фешха, это путь на запад, к спасению. Обопрись на меня, это же не первая стрела, которая тебя задела. Мы ее выдернем, как только заберемся наверх, ты еще увидишь Францию и своих соратников.