Не кричи: «Волки!», стр. 18

Утек, напротив, был захвачен полученной новостью. На лице его отразилось глубокое волнение. Он буквально утопил меня в потоке слов, но я смог уловить немногое. «Иннуит» (эскимос) и «кийэи» (приходить) — неоднократно повторял Утек, терпеливо добиваясь понимания. Не одолев моей тупости, он сердито взглянул на меня и без разрешения зашагал через тундру, на северо-запад от избушки Майка.

Такой бесцеремонный уход был мне не по душе, но я быстро забыл об этом, так как день клонился к вечеру и волки забеспокоились: приближалось время ночной охоты.

У волков существовал определенный ритуал сборов. Георг обычно начинал с визита к логову. Если Ангелина и волчата сидели дома, они выбегали навстречу. Если же семья находилась снаружи, то озабоченность Ангелины домашними делами тут же сменялась радостным возбуждением. Она начинала возню, прыгала перед Георгом, обнимала передними лапами. В такие веселые минуты Георг был полон добродушия и порой затевал шуточный бой со своей подругой. С моего наблюдательного пункта их схватки выглядели весьма свирепыми, но плавное помахивание хвостом свидетельствовало о самых добрых намерениях противников.

Потревоженный шумом, на сцене появлялся дядюшка Альберт и принимал участие в игре. В дневные часы он предпочитал спать где-нибудь подальше от логова, стремясь по возможности уклониться от роли няньки.

С его приходом взрослые волки вставали в круг нос к носу, энергично виляли хвостами и «поднимали шум». Бесспорно, выражение «поднимали шум» — не очень образное описание, но на лучшее я не способен. Из-за дальности расстояния до меня долетали только громкие звуки, которые более всего походили на ворчание. Значение их мне так и не удалось выяснить, но в них, несомненно, нашли отражение чувство дружбы, ожидание удачи и превосходное настроение.

Бурное веселье длится минут двадцать, а то и целый час, причем волчата принимают в нем самое деятельное участие — они путаются под ногами и без разбора кусают все хвосты, какие попадутся. Затем трое волков поднимаются на гребень оза, обычно под предводительством Ангелины. Они вновь становятся в круг и, высоко задрав головы, начинают «петь». Это один из самых радостных и светлых моментов в их повседневной жизни; для меня он также является кульминационным. Правда, на первых порах от древнего, глубоко укоренившегося страха перед волками у меня волосы поднимались дыбом, стоило этой троице «запеть». Не берусь утверждать, что сразу стал получать удовольствие.

Но с течением времени я полюбил волчий хор и с нетерпением ждал его очередного выступления. К сожалению, описать все это совершенно невозможно: ведь я могу пользоваться только терминологией, относящейся к человеческой музыке, а к этому случаю она абсолютно неприменима и только может ввести читателя в заблуждение. Ограничусь тем, что просто скажу: этот громкоголосый и задушевный ансамбль по-настоящему трогал; пожалуй, редко меня так волновало даже самое проникновенное исполнение органных произведений.

Волчья «Пассионата» всегда казалась мне до обидного короткой. Какие-нибудь три-четыре минуты — и все. Волки расходятся, напоследок помахав хвостами, потеревшись носами и вообще выказав все знаки дружелюбия, взаимного расположения и полного удовлетворения. Ангелина неохотно направляется к логову, то и дело оглядываясь на Георга и Альберта, которые уже трусят по одной из охотничьих троп. По всему видно, что ей безумно хочется присоединиться к охотникам, но вместо этого она идет к волчатам, чтобы сдаться на их милость — горят ли они желанием обедать или играть.

Однако в эту ночь самцы нарушили заведенный порядок и вместо троп, ведущих на север или северо-запад, направились на восток, в противоположную сторону от избушки Майка и моего наблюдательного пункта.

Я не придал этому особого значения, как вдруг чей-то крик заставил меня обернуться. Это возвратился Утек, но он был не один. С ним шли три эскимоса; они застенчиво улыбались, смущенные предстоящей встречей со странным каблуком, которого интересуют волки.

Появление целой толпы исключало возможность продуктивных наблюдений нынешней ночью, и я поспешил присоединиться к пришельцам на марше к избушке. Майк был дома и приветствовал прибывших как старых друзей. Спустя некоторое время я улучил минутку и задал ему несколько вопросов.

— Да, — сказал он, — Утек действительно знал, что люди в пути и скоро придут сюда.

— Откуда он знал?

— Глупый вопрос. Он знал потому, что слышал, как волк с холмов Пятой Мили сообщил о проходе эскимосов через его территорию. Утек пытался все объяснить, но ты его не понял: в конце концов он вынужден был уйти, чтобы встретить друзей.

Так-то вот!

Всю третью неделю июня Ангелина была неспокойна. Видимо, домашний образ жизни ей надоел. Когда Георг и Альберт по вечерам отправлялись на охоту, она провожала их — вначале не дальше сотни шагов от логова, но однажды пробежала свыше четырехсот метров, а затем нехотя повернула к дому.

Георг был в явном восторге от такой перемены настроения волчицы. Он давно соблазнял Ангелину принять участие в ночных скитаниях по тундре. Как-то раз он даже задержал выход на охоту на битый час, стараясь увлечь подругу за собой, так что Альберт потерял терпение и ушел один.

За этот час Георг раз восемь спускался с гребня на детскую площадку, где в окружении волчат лежала Ангелина, нежно ее обнюхивал, неистово размахивая хвостом, и с надеждой устремлялся к одной из охотничьих тропок. И каждый раз, видя, что она не идет за ним, волк возвращался на бугор и понуро выжидал несколько минут, после чего возобновлял попытку. Когда же он наконец решился уйти, то являл собой печальную картину глубочайшего разочарования и уныния: голова и хвост были опущены так низко, что, казалось, зверь не уходит, а уползает.

Желание провести в тундре ночь, несомненно, было обоюдным, но для Ангелины благополучие волчат было превыше всего, хотя они уже повзрослели, приобрели некоторую самостоятельность и требовали гораздо меньше внимания.

Вечер 23 июня я коротал в палатке один — Утек отлучился на несколько дней по своим делам. Волки, как обычно, начали традиционный концерт перед уходом на охоту. На этот раз Ангелина превзошла самое себя: в ее высоком голосе прозвучала такая жажда свободы, что я готов был предложить собственные услуги для присмотра за волчатами на время ее отсутствия. Однако мне не стоило беспокоится. Призыв, а возможно непосредственный приказ, дошел и до Альберта; так или иначе, по окончании пения Ангелина и Георг весело убежали, а Альберт угрюмо поплелся к логову, и покорно обрек себя в жертву неистовым волчатам.

Через несколько часов начался проливной дождь, и наблюдения пришлось прервать.

Утром разведрилось, туман рассеялся, но волков пока не было видно. Лишь к девяти часам на гребне показались Георг и Альберт.

Оба нервничали и суетились. После нетерпеливой беготни, долгого вынюхивания и коротких остановок, во время которых они внимательно разглядывали окрестности, волки разошлись. Георг взобрался на самое высокое место песчаного вала и пристально всматривался в тундру с востока и с юга, а Альберт побежал к северному концу оза, лег на каменистом бугре и устремил взор на запад.

Волчица по-прежнему не появлялась, и это наряду с необычным поведением самцов крайне меня встревожило. Мысль о том, что с Ангелиной что-то случилось, болезненно отозвалось во мне. Я даже не подозревал, насколько к ней привязан, и теперь, когда она, видимо, пропала, искренне переживал ее гибель.

Я совсем уже собрался выйти из палатки, чтобы поглядеть, нет ли где Ангелины, но она опередила меня. Взглянув напоследок в подзорную трубу, я вдруг увидел, что волчица вылезла из логова и побежала через оз. В первый момент мне не удалось определить, что она тащит в зубах, но затем я с удивлением разглядел, что это волчонок.

Несмотря на тяжесть ноши (волчонок весил не меньше пяти килограммов), волчица довольно быстро пересекла склон по диагонали и скрылась в низких зарослях стланцевой ели. Минут через пятнадцать она вернулась за следующим волчонком, потом еще за одним, а около десяти часов утра унесла последнего.