Красная смерть, стр. 15

Витражи изображали Иисуса в горах, крещение Иисуса Иоанном Крестителем, Деву Марию и Марию Магдалину, распростершихся перед Крестом. Краски были яркие – красные, синие, желтые, коричневые и зеленые. Гиганты из Библии как бы осияли своим светом нас, смертных.

Мы, может быть, и были бедными людьми, но умели строить величественные храмы и достойно хоронить близких.

Мы с Эттой сели в центре. Она – рядом с Этель Мармосет, а я – у прохода. Люди входили через три большие двери, оживленно, но вполголоса беседуя. И поэтому гул голосов не нарушал ощущения тишины.

Когда все уселись или устроились позади, Мелвин Прайд, старший дьякон, спустился по центральному проходу в сопровождении Джекки Орра. Пока они шли, я заметил, что остальные дьяконы расположились поровну по обе стороны паствы. Певчие хора в пурпурных атласных одеяниях вышли из-за кафедры и встали перед красными бархатными креслами.

Наконец по проходу сошла Винона Фитцпатрик, председательница церковного совета. От Мелвина и Джекки ее отделяли двадцать футов. Винона была крупной женщиной. На ней было черное платье свободного покроя и широкополая шляпа с атласной лентой небесно-голубого цвета.

В церкви установилась такая тишина, что можно было услышать, как ее бедра, затянутые в шелковые чулки, трутся друг о друга.

Наблюдая за шествием Виноны, я заметил высокого молодого человека, не сводящего с меня тусклого безжизненного взгляда. Одет он был в приличный коричневый костюм, а широкополую шляпу держал на коленях.

Джекки занял свое место солиста в хоре. Мелвин встал перед ними, воздев руки. Затем его взгляд скользнул куда-то назад и вниз, и я заметил маленькую женщину, сидящую перед большим органом ниже подиума.

Полилась музыка. Глубокие вздохи органа сливались с высоким тенором Джекки. Вслед за ними вступил хор.

– Ангелы, – пробормотала Этта. – Чистые ангелы.

Они пели "Молитву младенцу Иисусу". Мелвин убедился, что гармония между всеми исполнителями достигнута, и его бас присоединился к тенору Джекки.

Мелвин был одного роста с Джекки, но черный и кряжистый. Когда он пел, то гримасничал, будто испытывая боль. А Джекки напоминал любовника, уговаривающего женщину впустить его в свою спальню.

Звуки, переполнявшие церковь, тронули мою душу, хотя я пришел сюда не молиться. Любовь к Богу внезапно овладела мной несмотря на то, что я действовал против члена паствы, или по меньшей мере человека, что-то делающего для нее. И это казалось мне странным, потому что я перестал верить в Бога в тот день, когда мой отец бросил меня ребенком на произвол судьбы.

– Братья и сестры! – воскликнул преподобный Таун.

Я и не заметил, когда он появился на кафедре. Это был человек очень высокого роста. Его темно-синее одеяние топорщилось на большом животе. Ярко выраженные африканские черты лица, темно-коричневая кожа, волосы чем-то смазаны, распрямлены и зачесаны со лба назад.

Он провел левой рукой по волосам, а когда все стихли, широко улыбнулся и медленно покачал головой, как будто разглядел человека, которого не встречал долгие годы.

– Я счастлив видеть всех вас здесь в это воскресное утро. Да, я счастлив.

По церкви пробежал трепет.

Он простер к пастве свои большие ладони, впитывая человеческое тепло, словно над горящим очагом.

– Было время, когда я видел здесь много пустых мест.

– Аминь, – произнес нараспев один из пожилых дьяконов.

– Было время, – повторил священник и помолчал. – Да. Было время, когда у нас в церкви отсутствовала даже галерея. Было время, когда каждый мог сидеть и упиваться словом Божьим, размышлять о Божественном духе. Теперь этого нет.

Он обвел взглядом церковь. Глаза всех присутствующих были устремлены на него. У женщин был какой-то ошеломленный вид, они подняли головы, словно купаясь в странном, прохладном свете, плывущем из матовых окон. Почти все мужчины хранили серьезность. Они старались сосредоточить все силы своей души на путях праведности и Бога. Все, кроме человека в коричневом костюме. Он по-прежнему не сводил застывшего взгляда с моего лица. "Кто же это?" – думал я.

– Нет, теперь этого нет. – Священник почти пропел эти слова. – Потому что теперь Он идет.

– Да, Господь здесь! – воскликнула какая-то старуха.

– Это правда, – сказал священник. – Мы собираемся на церковный совет, чтобы возвеличить Господа нашего. Вы знаете, Бог хочет, чтобы вы все были в его стаде. Он хочет, чтобы вы все прославляли его имя. Произнесите его. Да, Иисус.

Мы сделали, как он сказал, и тут началась проповедь.

Таун не цитировал Библию и не говорил о спасении. Проповедь целиком была посвящена убитым и искалеченным парням, возвращающимся из Кореи. Преподобный Таун работал в специальной клинике для тяжелораненых. Он особенно долго и красноречиво говорил об Уенделле Боггсе, молодом парне, потерявшем обе ноги, почти все пальцы рук, один глаз, веко от другого и губы ради Америки. Мать этого парня, Бетесда Боггс, громко стенала, как бы усиливая ужасную литанию Тауна.

Они оба, мать и священник, заставили нас съежиться в своих креслах.

Потом он стал говорить, что война – это дело рук человека и Сатаны, а не Бога. Это Сатана вел войну против Бога в его собственной обители. Это Сатана заставил людей убивать друг друга, когда они были готовы подставить другую щеку. И это Сатана толкнул нас на войну с корейцами и китайцами.

– Сатана принимает облик хорошего человека, – почти пропел преподобный Таун. – Он выглядит как великий вождь и ослепляет вас как фейерверк славы. Но когда рассеется дым и вы оглядитесь, то увидите: вокруг море греха. Вы будете ступать по мертвым телам, и кровь станет для вас водой. Ваши сыновья будут изранены и убиты, и где тогда будет Бог?

Его слова вернули меня на фронт. Я душил светловолосого подростка, смеялся и плакал и был готов овладеть женщиной.

Вот как он закончил проповедь:

– Я спрашиваю вас, что вы собираетесь сделать ради Уенделла Боггса? Что можем мы сделать?

Затем он подал знак хору, и Мелвин снова воздел руки кверху. Зазвучал орган, хористы встали и запели. Музыка была по-прежнему прекрасна, но проповедь все подпортила. Дьяконы начали собирать пожертвования, и многие прихожане стали уходить, не дожидаясь, когда к ним подойдут с блюдом.

Повсюду слышался ропот:

– Что он хотел сказать? Что я могу сделать?

– Священник не должен заниматься политикой, это противозаконно.

– Коммунисты – безбожники. Мы должны с ними бороться.

Этта повернулась ко мне и взяла меня за руку.

– Отвези меня домой, – сказала она.

Глава 13

Таун стоял у дверей церкви вместе с Виноной, Мелвином, Джекки и пожилой парой, которую я не знал. Этим двоим, видимо, было не по себе. Наверное, они каждое воскресенье в течение двадцати или более лет пожимали руку священнику и не собирались отказаться от этого обычая только потому, что он произнес неудачную проповедь.

– Изи, – окликнул меня Мелвин. Мы знали друг друга еще в те давние годы, когда жили в пятом районе Хьюстона в Техасе.

– Мелвин.

Джекки нервно ломал себе руки. Винона уставилась на преподобного Тауна. Только теперь я заметил Шепа, маленького мужа Виноны. Он стоял в дверях. В церкви я его не приметил.

– Это была сильная и смелая проповедь, – сказала Этта священнику. Она подошла к нему и так крепко пожала руку, что у него даже челюсти дрогнули.

– Спасибо вам, большое спасибо, – ответил он. – Хорошо, что вы здесь, сестра Александр. Надеюсь, вы побудете у нас некоторое время.

– Это зависит от многого, – сказала Этта и украдкой быстро взглянула на меня.

Винона сделала шаг вперед и что-то, я не расслышал, сказала Тауну. И тут Этта спросила:

– Как живут родные этого юноши? Я не могла бы им чем-нибудь помочь?

Женщины, добивавшиеся благосклонности священника, были мне смешны. Кажется, Этта завела с ним разговор потому, что ей тоже было противно видеть, как Винона флиртует на глазах у собственного мужа.