Два капитана, стр. 67

— Валя! — сказал я. — Да ты ли это? Валька?

— Что? — растерянно спросил он и, как Валька, положил голову набок.

— Валька, скотина! — сказал я, чувствуя, как у меня сердце начинает прыгать. — Да ты что же! В самом деле не узнаешь меня?

Он стал неопределенно улыбаться и совать мне руку.

— Нет, как же, — фальшивым голосом сказал он. — Мы, кажется, встречались.

— Кажется! Мы, кажется, встречались!

Я взял его за руку и потащил к окну.

— Ну, смотри! Корова!

Он посмотрел и нерешительно засмеялся.

— Черт, неужели не можешь узнать? — сказал я с изумлением. — Да что же это? Может быть, я ошибаюсь?

Он захлопал глазами. Потом неопределенное выражение сбежало с его лица, и это стал уж такой Валька, такой самый настоящий, что его больше нельзя было спутать ни с кем на свете. Но, должно быть, и я еще больше стал самим собой, потому что он, наконец, узнал меня.

— Саня! — заорал он и задохнулся. — Так это ты?

Мы поцеловались и сразу же куда—то пошли, обнявшись, и на пороге он поцеловал меня еще раз.

— Так это ты? Черт возьми! Какой молодец! Когда ты приехал?

— Я не приехал, а я здесь живу.

— Как живешь?

— Очень просто. Я здесь уже полгода.

— Позволь, как же так? — пробормотал Валя. — Ну да, я редко бываю в городе, а то бы я тебя встретил. Гм… полгода! Неужели полгода?

Он провел меня в другую комнату, которая ничем, кажется, не отличалась от той, в которой мы только что были, — разве что в ней стояла кровать да висело ружье на стене. Но то был кабинет, а это спальня. Где—то поблизости была еще лаборатория, о чем, впрочем, нетрудно было догадаться, потому что в доме воняло. Мне стало смешно — так подходил к Вале, к его рассеянным глазам, к его шевелюре, к его пуху на щеках этот звериный запах. От Вали всегда несло какой—то дрянью.

Он жил в этом большом доме из трех комнат и кухни — один. Он—то и был старший ученый специалист, и ему по штату полагался этот большой пустой дом, с которым он не знал, что делать.

Я спохватился, что оставил Володю у ворот, и Валя послал за ним младшего ученого специалиста, который был, однако, старше Вали лет на тридцать, довольно внушительного мужчину, бородатого, с диким двойным носом. Но на Володю он, очевидно, произвел хорошее впечатление, потому что они явились через полчаса, дружески беседуя, и Володя объявил, что Павел Петрович — так звали мужчину — обещал ему показать лисью кухню.

— И даже накормить лисьим обедом, — сказал Павел Петрович.

— А что сегодня у нас?

— Помидоры и манная каша.

— Покажите ему «джунгли», — сказал Валя.

Володя покраснел и, кажется, перестал дышать, услышав это слово. Еще бы! Джунгли!

— Павел Петрович, а можно мне сперва в «джунгли»? — шепотом спросил он.

— Нет, сперва в кухню, а то завтрак пропустим!

Они ушли, и мы с Валей остались вдвоем. Он пустился было угощать меня, заварил чай и принес из кухни ватрушку.

— Это у нас в столовой готовят! Правда, недурно?

От ватрушки тоже пахло каким—то зверем. Я попробовал и сказал, как наш детдомовский повар, дядя Петя:

— А! Отрава!

Валя счастливо засмеялся.

— Где они все? Где Танька Величко? Гришка Фабер? Где Иван Павлыч? Что с ним?

— Иван Павлыч ничего, — сказал Валя. — Я как—то был у него. Он и о тебе справлялся.

— Ну?

— Я сказал, что не знаю.

— Ну да, ты не знаешь! Еще бы! А кто звонил тебе в Москве? Тебе передали?

— Передали. Но мне сказали, что звонил летчик. А я тогда не знал, что ты летчик.

— Врешь ты все! А как же ты здесь очутился?

— А я, понимаешь, придумал одну интересную штуку, — сказал Валька, — от которой они быстро растут.

— Кто?

— Лисицы.

Я засмеялся.

— Опять изменение крови в зависимости от возраста?

— Что?

— Изменение крови у гадюк в зависимости от возраста, — повторил я торжественно. — Это тоже была такая штука, которую ты придумал. Черт, но как я рад, что я тебя вижу!

И я действительно был очень рад, от всего сердца! Мы с Валей всегда любили друг друга, но мы не знали, как это хорошо — вдруг встретиться нежданно—негаданно через несколько лет, когда вся прежняя жизнь кажется полузабытой.

Мы стали говорить о Кораблеве, но в это время Валя вспомнил, что ему нужно дать лисенятам какое—то лекарство.

— Так распорядись, чтобы дали!

— Нет, понимаешь, это я должен сам дать, лично, — озабоченно сказал Валя. — Это вигантоль, от рахита. Ты подождешь меня? Я скоро вернусь.

Мне не хотелось расставаться с ним, и мы пошли вместе.

Глава 10.

СПОКОЙНОЙ НОЧИ!

Начинало уже темнеть, когда Володя вернулся из «джунглей» — так, оказывается, назывался в совхозе отгороженный участок леса, где звери жили на свободе. Домики, в которых жили лисы, — вот что больше всего его поразило.

— Да, здорово, — сказал Володя, стараясь не очень показывать, что он просто в восторге. — И вообще они живут совершенно как люди. Завтракают, потом у них мертвый час, потом дети играют, а взрослые некоторые ходят в гости.

Валя уговорил меня остаться у него ночевать, и мы позвонили доктору, что Володя вернется домой один.

Заполярье — шумный город. Конечно, там не очень большое движение, хотя случается, что по улице одновременно двигаются, перегоняя друг друга, автомобили, олени, лошади и собачьи упряжки. Шумят пилы на лесозаводах — и в ушах днем и ночью отдается этот нарастающий воющий звук. В конце концов, его перестаешь замечать, но все—таки где—то далеко в голове звенит и звенит пила.

А здесь, в совхозе, было очень тихо. Мы гуляли в лесу и встретили Павла Петровича, который ходил ставить силки на куропаток, и долго разговаривали с ним о лесе, о Карской, о погоде.

— Валентин Николаевич, вы как, Дон—Карлоса сегодня себе на ночь будете брать? — спросил он, и это было очень смешно и приятно, что такой старый, почтенный мужчина с двойным носом называет Валю — Валентином Николаевичем и говорит с ним почтительно, как с настоящим старшим ученым специалистом. Дон—Карлосом звали лисенка, который боялся мороза.

Потом мы вернулись к Вале, выпили по рюмочке, и он объяснил мне, что действительно за последние полгода он почти не выходил из совхоза. У него была интересная работа: он потрошил желудки соболей и выяснял, из чего состоит их пища. Несколько желудков у него было своих, а еще штук двести любезно предоставил в его распоряжение какой—то заповедник. И он выяснил очень интересную штуку: что при заготовке мелких пушных видов следует щадить бурундука, которым главным образом и питается соболь.

Я молча слушал его. Мы были совершенно одни, в пустом доме, и комната была совершенно пуста — большая, неуютная комната одинокого человека.

— Да, интересно, — сказал я, когда Валя кончил. — Значит, соболь питается бурундуками. Здорово! А тебе — знаешь, что тебе нужнее всего? Знаешь, что тебе просто дьявольски нужно? Жениться!

Валя заморгал, потом засмеялся.

— Почему ты думаешь? — нерешительно спросил он.

— Потому что ты живешь, как собака. И знаешь, какая жена тебе нужна? Которая бы таскала тебе бутерброды в лабораторию и не очень старалась, чтобы ты обращал на нее внимание.

— Ну да, ты скажешь, — пробормотал Валя. — А что ж! Я и женюсь со временем. Мне нужно вот только диссертацию защитить, а потом я буду совершенно свободен. Я ведь теперь скоро в Москву вернусь. А ты?

— Что я?

— Что же ты не женишься?

Я помолчал.

— Ну, я особая статья. У меня другая жизнь. Я, видишь, как: сегодня здесь, а завтра — за тридевять земель. Мне нельзя жениться.

— Нет, тебе тоже нужно жениться, — возразил Валя. — Послушай, — с неожиданным вдохновением сказал он, — а помнишь, вы приходили ко мне в Зоопарк, и Катя была со своей подругой? Как ее звали? Такая высокая, с косами.

У него стало такое доброе, детское лицо, что я посмотрел и невольно стал смеяться.