Новейший философский словарь. Постмодернизм., стр. 58
Д. наделяет “общество спектакля” следующими характеристиками:
1. Вся жизнь обществ, в которых господствуют современные условия производства, проявляется как необъятное нагромождение спектаклей.
2. Спектакль — это не совокупность образов, но общественное отношение между людьми, опосредованное образами.
3. Спектакль нельзя понимать ни как злоупотребление неким миром визуальности, ни как продукт массированного распространения образов. Это объективировавшееся видение мира.
4. Спектакль, взятый в своей тотальности, есть одновременно и результат, и проект существующего способа производства. Он не является неким дополнением к реальному миру, его надстроенной декорацией. Он есть средоточие нереальности реального общества. Во всех своих частных формах, будь то информация или пропаганда, реклама или непосредственное потребление*раз- влечений, спектакль конституирует наличную модель преобладающего в обществе образа жизни. Форма и содержание спектакля служат тотальным оправданием условий и целей существующей системы.
5. Анализируя спектакль, мы в какой- то мере говорим самим языком спектакля, тем самым переходя на методологическую территорию того общества, которое выражает себя в спектакле.
6. Общество, базирующееся на современной индустрии, не является зрелищным случайно или поверхностно
в самой своей основе оно является зрительским. В спектакле, этом образе господствующей экономики, цель есть ничто, развитие все. Спектакль не стремится ни к чему иному, кроме себя самого. Таким образом, спектакль есть “основное производство современного общества” Он есть не что иное, как экономика, развивающаяся ради себя самой.
Д. выстраивает свою концепцию спектакля как завуалированную критику “окуляцентризма” европейской философии, ибо спектакль, как тенденция предъявлять мир, который уже не схватывается непосредственно, через различные специализированные опосредования, полагает зрение привилегированным человеческим чувством, каковым в прежние эпохи было осязание.
Д. объявляет спектакль наследником всей слабости западного философского проекта, представлявшего собой понимание деятельности, в котором первенство принадлежало категориям видения. Та критика, которую Д. адресует буржуазному обществу, еще более сурова по отношению к обществу, построенному в духе квази-революционных идеалов и породившему примитивный спектакль тоталитарного бюрократического общества: по мнению Д. пролетариат всегда был лишь коллективным зрителем затевавшейся якобы ради его блага революции (хотя еще Лукач, например, искренне верил, что рабочие могут быть сознательными и активными агентами революции). Так, присвоение “голосов” рабочего класса небольшой группой “репрезентантов” их мнения создало, по мысли Д. величайшую историческую иллюзию, фиктивный мир “государства рабочих и крестьян” Схожим образом западная революция 1968, в преддверии которой была написана эта книга, также завершилась “интегрированной театрализацией”, о чем Д. пишет в многочисленных “Комментариях” к различным переизданиям “Общества спектакля” Впрочем, согласно тезису 23, потенциальная угроза спектакуляризации существовала всегда ибо власть нигде и никогда никого, кроме самой себя, не репрезентировала, хотя, казалось бы, требование репрезентативности лежит в основании всей политической системы общества. В действительности, цель любой политической системы состоит в фальсификации общественной жизни. Поэтому демократия есть, прежде всего, видимость демократии. Спектакль (как зрелище) и власть (не только в буржуазном государстве) взаимополагающие категории, поскольку оба являются продуктами “древнейшей общественной специализации” заключающейся в том, чтобы говорить от имени других. Таким образом, допуская множественные интерпретации “видимого мира” позднекапиталистического общества, Д. не оставляет нам никаких иллюзий относительно его эстетизированной поверхности. Не то, чтобы Д. демонизировал видение как таковое, однако, критикуя тот способ, которым, западное общество научилось манипулировать видением и злоупотреблять им, Д. оказывается очень близок к другому французскому мыслителю М. Фуко (см.), считавшему, что мы живем не в обществе спектакля, но в обществе надзора, и что находимся мы не в амфитеатре и не на сцене (местах органического существования спектакля), но в паноптической машине, где “глаз власти” управляет миром и нами. В то же время Д. лишает наблюдателя его привилегированного положения: и его (наблюдателя) терзает мания подглядывания, в “обществе спектакля” и он может в любую минуту оказаться под прицелом чужого взгляда, он сам подвергается опасности “объективирования” или “овеществления” посредством превращения в образ.
ДЕКОНСТРУКЦИЯ
(лат. аналог греч. “анализ”) — I) Стиль философского творчества, предложенный Ж. Деррида (см.), имеющий целью не прояснение фундаментального опыта бытия, но всеобъемлющий, пафосный отказ от понятия “бытие” как от такового. Д. у Деррида постулирует принципиальную невозможность содержательного понимания-объяснения бытия. Понятие “Д.” было введено Ж. Лаканом, но развернутое теоретическое обоснование обрело в текстах Деррида.
Деррида был вполне последователен в своей критике основополагающих концептов традиционной философии, оценивавшейся им весьма скептически. К ее ведущим представителям он относил и Ф. Ницше, и 3. Фрейда, и Э. Гуссерля, и М. Хайдеггера. При этом Деррида признавал их непосредственное влияние на становление Д. Призывая радикально переосмыслить классические философские категории “присутствие”, “действительность” “тождество” “истина” — он исходил из посылки, что статус рационального в культуре не самовоспроизво- дится на собственном материале, но поддерживается постоянным усилием по вытеснению из его сферы элементов, оказывающихся не-мыслью, не-мысли- мым. Эта репрессивная установка, лежащая в основании западноевропейской культуры, обозначается Деррида как ло- гоцентризм (см.). Именно системное опровержение философии/культуры ло- гоцентризма образует стратегию-про- грамму Д.
Логоцентристский идеал непосредственной самодостаточности или присутствия задал, по Деррида, парадигму всей западной метафизики. Метафизика присутствия, полагая рядом с человеком трансцендентальную реальность, подлинный мир и стремясь подключить сферу существования к бытию, служит основанием логоцентрической тотализа- ции в гуманитарной области. Ее кризис, по мысли Деррида, ясно обнаруживает себя уже у Ницше, тексты которого представляют собой образцы разрушения гомогенной среды проводника идей “мобильной армии метафор”
Адекватным способом постановки проблемы смысла, по Деррида, является не поиск сокрытых в интуитивной не- различенности онтологизированных абсолютов или “трансцендентальных означаемых” (см.), но аналитика на уровне означающих, вскрывающая исток смыслопорождения в игре языковой формы, записанного слова, граммы. Процедура “вслушивания” в трансцендентальный, мужской голос Бытия, Бога, представленная, по мысли Деррида, как принцип философствования в работах Гуссерля и, в особенности, Хайдеггера, зачеркивается, по его убеждению, стратегией differance (см.) “перво- письма” предшествующего самому языку и культуре. Отпечаток “перво- письма” несет на себе “письменность” — т. е. та динамика не-данного, гетерогенного, которое обнажается при разборке идеологического каркаса, то- тализирующего текст.
По мысли Деррида, вполне правомерна демаркация мира на мир Бытия как присутствия (мир presence) и мир человеческого существования. Мир же differance мир абсолютного исчезновения, мир без какой-либо почвы, мир, пишущийся процедурами “истирания” Бытия и ликвидацией любых следов (см.) присутствия человека.
В Д., согласно Деррида, феномен “следа” может быть рассмотрен именно в контексте кооперативного взаимодействия (коммуникации) означающих (см.): “ни один элемент не может функционировать как знак, не отсылая к какому-то другому элементу Благодаря такой сцепленности каждый элемент... конституируется на основе отпечатывающегося на нем следа других элементов цепочки или системы” На примере самого термина “Д.” Деррида выявляет механизм возникновения явленного макрозначения вербальной единицы на основании процесса, который может быть оценен как кооперативный: “слово деконструкция, как и всякое другое, черпает свою значимость лишь в своей записи в цепочку его возможных субститутов... оно представляет интерес лишь в известном контексте, в котором оно замещает или позволяет себя определить стольким другим словам... По определению, этот список не может быть закрытым”