Новейший философский словарь. Постмодернизм., стр. 244

По формулировке Р Барта (см.), “уровнем текста является не значение, а означающее, в семантическом и психоаналитическом смысле этого понятия” Более того, по формулировке Барта, “трудно рассчитывать на выявление строгих соответствий между означающим и означаемым; мы не знаем, как соотносится первое со вторым” Таким образом, согласно Барту, необходим программный отказ от репрезентативной теории знака: “знак уже больше не является чистой и простой связью... между тем, что означает, и тем, что обозначается” Как пишет Барт, “в результате самого прикосновения к тексту... разверзается целая пропасть, которую всякое значение прокладывает между двумя своими сторонами: означающим и означаемым” Барт мыслил значение не как задаваемое рядом означаемого, чья онтологическая определенность гарантирует пусть относительное, но все же данное сознанию постоянство значения, но как сугубо процессуальный феномен. По убеждению Барта, “значение — это соединение того, что означает, и того, что означается; это не форма и не содержание, а связующий их процесс” Денотация, к примеру, несмотря на свои референ- ционные претензии, с точки зрения Барта, “оказывается лишь последней из возможных коннотаций” и смысл не может быть конституирован иначе, нежели посредством коннотативной процедуры.

Согласно Ф. Джеймисону (см.), “значение не является однозначным соотношением означающего и означаемого, ...слбва или наименования и его референта или понятия” Трактовка значения как порождаемого, по Джеймисону, “движением от означающего к означаемому” привела его к признанию того обстоятельства, что реально “означаемое и означающее суть две стороны одного и того же продуцирования” Джеймисон сформулировал окончательно радикальный вывод о том, что фактически “то, что мы в общем виде называем означаемым значение или понятийное содержание высказывания, — должно рассматриваться скорее как видимость значения, объективный мираж... порожденный и сформированный соотношением означающих между собой”

Соответственно, понятие “объективность” утрачивает в постмодернистской системе отсчета всякий смысл, заменяясь программной субъективностью сиюминутного внутритекстового значения. По определению Барта, речевую деятельность “более не окутывает благостное облако иллюзий реалистического свойства, представляющих язык в виде простого посредника мысли” Слово, таким образом, перестает выступать референтом выраженного соответствующим понятием объекта, обретая сугубо индикативную функцию. Так, по мнению Ж. Делёза, слово может выступать лишь в функции произвольного “указателя” или “индикатора”, и этот его статус отнюдь не позволяет усмотреть за словом “понятие”, определенность содержания которого была бы обеспечена денотатом.

В целом базовые постмодернистские тексты единодушно постулируют разрушение “самого акта номинации”, “утопичность денотации” (Барт), “абсурдность сигнификаций и нонсенс денотаций” (Делёз) и т. д. В условиях “кризиса денотации” (Барт) речь может идти никак не о референции, но лишь о “референциальной иллюзии повествовательного текста” Двигаясь по этому пути, философия постмодернизма руководствуется той презумпцией, что “должна быть подорвана сама идея знака: вопрос теперь стоит не об обнаружении латентного смысла... но о расщеплении самой репрезентации смысла; не об изменении или очищении символов, а о вызове самому символическому” (Барт). По убеждению Барта, “ныне семиология призвана выступать... против всей символико-семантической системы нашей цивилизации; мало изменить содержание знаков, надо прежде всего стремиться расщепить саму систему смысла” Постмодернизм пытается смоделировать такое видение культурной ситуации, которое, согласно Барту, “конструировало бы логические последствия нерепрезентативного понимания письма”

На основании концепта “П. 3.” философия постмодернизма задает особое видение мира, в рамках которого бытие предстает как жизнь языка, понятая в качестве исключительной реальности. Из фундаментального утверждения тотальности языковой реальности с необходимостью вытекают и более частные, но не менее значимые для постмодернистской парадигмы следствия:

1) снимается проблема классически трактуемого метаязыка как такового: по словам Барта, “текст уничтожает всякий метаязык”;

2) осуществляется отказ от понятия “лингвистической нормы” как детерминированной со стороны внеязыковых социокультурных факторов, базовая для постмодернизма идея пародии, по Джеймисону, “фундирована финальной дискредитацией самого понятия “лингвистическая норма”*

3) оказывается невозможной постановка вопроса об истинности или адекватности текста, что снимает проблему понимания в герменевтическом смысле этого слова: как пишет Деррида, “я рискую не-желать-сказать нечто такое, что... было бы... делом понимания”

Р

“РАЗДЕЛЕНИЕ ЯЗЫКОВ”

понятие, введенное в оборот постмодернистской философии Р Бартом (см.) в работах “Разделение языков” и “Война языков” для осмысления проблемы соотношения власти и языка.

Согласно Барту, для культуры западного типа характерен феномен дифференциации позиций языковых структур по отношению к структурам власти (“ее многочисленным государственным, социальным и идеологическим механизмам”), что порождает различные типы дискурсивных практик. (По версии Барта, даже дисциплинарно-грам- матическая терминология фундирована презумпцией иерархии и власти: “управление” “подлежащее”, “придаточное” “дополнение” и т. д.)

По мысли Барта, теоретически осуществимы два альтернативных варианта отношений власти и языка: сотрудничество языка с властью и его оппозиция по отношению к ней. “Языковой нейтралитет” с властью, по Барту, оказывается в принципе невозможным: “одни языки высказываются, развиваются, получают свои характерные черты в свете (или под сеныо) власти... Другие же языки вырабатываются, обретаются, вооружаются вне власти и/или против нее” В терминологии Барта, языки первого типа обозначаются как “энкра- тические языки” (которым соответствуют “энкратические виды дискурса”), языки второго типа как “акратические” (и соответственно “акратические виды дискурса”).

“Энкратическим языком” у Барта выступает “язык массовой культуры (большой прессы, радио, телевидения)” а вследствие этого, что гораздо важнее, “в некотором смысле... и язык быта” Дискурсивная доминанта “энкратичес- кого языка” в пространстве культуры делает его всепроникающим (в бартов- ской оценке — “липким”). При этом, с точки зрения Барта, создается иллюзия естественности его (а позже именно его, и, наконец, в перспективе — только его) употребления. Именно “энкра- тический язык”, по мысли Барта, оказывается “языком расхожих мнений (доксы)” и “выглядит как природный” Как пишет Барт, энкратический язык “весь одновременно и подспудный (его нелегко распознать), и торжествующий (от него некуда деться)”

В свою очередь, согласно Барту, “акра- тический язык”, оппонирующий властным структурам, может быть рассмотрен как культурный феномен, в рамках которого рефлексивная компонента предельно акцентирована. Примеры “акратичес- ких” дискурсов, которые приводит Барт (марксистский, психоаналитический, структуралистский), почерпнуты не из сферы повседневности, но из понятийной палитры концептуальных систем. В силу теоретического характера родословной акра- тического языка внутри него, по Барту, также неизбежна дифференциация: “происходят новые разделы, возникают свои языковые размежевания и конфликты” Как отмечал Барт, “акратическая” сфера дискурсивного пространства дробится на своего рода арго (“диалекты, кружки, системы”), которые он, используя термин Ф. Ницше, обозначает как “фикции” Бартовское понимание данной проблемы отказывается от соотнесения властной языковой структуры как результата “Р Я.” и социальной структуры общества как продукта его классовой дифференциации: “разделение языков не совпадает в точности с разделением классов, между языками разных классов бывают плавные переходы, заимствования, взаимоотражения, промежуточные звенья”