Тени пустыни, стр. 82

Он не обращался ни к кому. Он повторял вслух мысли, которые давно уже мучили его.

О другом думал Зуфар, по–детски восторгаясь конем. Да, на таком коне он свободен как ветер. Спасибо Исмаил Кою. Исмаил Кой дал им коней и не отнял их, когда задуманная им кровавая сделка не состоялась. Молодец старик! Честный по–своему старик! Даже волшебный конь Зульфикар из сказок матушки Шахр Бану несравним с конем Исмаил Коя. Советская граница не кажется уже такой далекой, когда ты сидишь в седле. Такие быстрые ноги уведут от всех бед. И Зуфару уже казалось, что его Хазарасп гораздо ближе. Совсем близко. И что там какая–то тысяча верст для такого скакуна, как этот!..

ГЛАВА ВТОРАЯ

Солнце пекло неистово. Сизый дым шел от соли и песка. Жарким пламенем полыхало от раскаленной щебенки.

С шумом, скверной руганью, треском подков по груди пустыни рвалась вперед орда всадников. Хвосты громадных чалм развевались в знойном воздухе, глаза горели безумием, ружья палили в небо без толку, иссушенные духотой глотки поносили трусов луров. Каравана еще и в помине не было, а ошалевшие от посулов и обещаний белуджи уже сражались без памяти, бешено нанося удары… по воздуху! С взмыленных коней пена летела клочьями. Орда ревела, рычала.

Великий Убийца Керим–хан мчался впереди в полном экстазе. Он тоже кричал. Он подогревал в своих белуджах жажду крови и добычи. Рубить беспощадно! Раненых пристреливать! Дать волю рукам! Добыча принадлежит тому, кто первый прикоснулся к ней.

Было от чего загореться. Орда неудержимо катилась вперед лавиной гибели.

Хитрецы инглизы бьют чужой рукой. Керим–хан понимал, что сегодня он чужая рука инглизов, тех самых инглизов, которых он не терпел. А сегодня он служил им, палачам своего народа. Его, Керим–хана, инглизы использовали в качестве молота. Удар наносился по единоверцам–афганцам. Пусть! Он ненавидит Кабул и все, что имеет афганский вкус. Инглизы наносят удар его, Керим–хана, рукой по единоверцам–лурам. Пусть! Луры — вольные люди степи, а человек степи не смеет зевать. Горе лурам! Добыча стоит мертвых луров! Вперед! И пусть белуджский меч не знает пощады.

Что значит для воина полуденный зной! Что значит раскаленная степь и дикая многочасовая скачка?! Белуджские кони не знают усталости. Белудж рождается на коне с ножом в зубах. Мать истекает кровью, когда рождается белудж. Вперед!

Рядом с Керим–ханом нет Джаббара. Хорошо, что его нет.

По крайней мере ты все делаешь сам. Сам скачешь, сам наносишь удары, сам стреляешь, сам делишь добычу между белуджами. Араба нет рядом с тобой. Хорошо! Керим–хан не терпит советников. Кто лезет с советами, тот не всегда уходит от Керим–хана сам, иногда его уносят…

Керим–хан вглядывается в нестерпимое сияние пустыни. Скоро, очень скоро замаячат в знойном мареве цепочки верблюдов. Скоро заговорят винтовки. Вперед!

— Клянусь нашими конями, копыта которых извлекают огонь из земли, вопит Керим–хан, — мы нагоняем их! Вперед!

Превосходные лошади у белуджей. Своей селезенкой они издают гулкий звук «гурдэ–гурдэ»! Ноги у них железные. Они могут скакать с восхода солнца до полудня и остаются свежими, точно виноградинка с исфаганской лозы.

Блаженство на таком коне рваться сквозь зной пустыни. Чувствуешь себя непобедимым воином, вождем, покорителем мира! Слава и богатство ждут тебя, Керим–хан! Нет могущественней тебя, Керим–хан!

А впрочем, ты кривишь душой, Великий Убийца! Ты думаешь, что сам ведешь своих воинов, но память у тебя коротка. Ты забыл вчерашний разговор. Ты разговаривал вчера в дыму костра с одним индусом… Да, у тебя в шатре сидел индус из Пенджаба со странной для индуса фамилией Хэйм. Надо сказать, слишком по–английски звучит эта фамилия. И говорил ты с Хэймом о караване, о вьюках семисот двадцати семи верблюдов, об отчаянных лурах племени кухгелуйе, охраняющих драгоценные вьюки, о векиле Гуляме, хозяине каравана… Рядом сидел Джаббар, кутался в свой хузистанский бурнус и холодно смотрел на пламя костра. Говорил индус Хэйм. Джаббар не говорил. Он сказал все, что хотел, раньше. Он рассказал, что индус Хэйм правоверный мусульманин и что, хоть он сын англичанина, ему можно верить. Его мать, дочь гайдерабадского низама*, воспитала сына индусом и мусульманином. Отец его, лейтенант Хэйм, когда мальчик подрос, дал ему свою фамилию, забрал к себе в Англию, поселил в своем респектабельном сельском доме и позаботился об образовании. Юноша с отличием закончил высшую инженерную школу. Но мистер Хэйм–старший умер, и родственники–англичане вышвырнули Хэйма–младшего из сельского респектабельного дома, и ему пришлось вернуться в Индию. Хэйм ходит ныне в белой чалме, носит черную бороду индуса и английское имя, ненавидит англичан и вынужден работать на англичан: строить повсюду на Среднем Востоке стратегические дороги… Говорят, Хэйм отличный инженер. Он красив, смел, но англичане не желают его знать из–за матери–индуски. А индусы чуждаются его, не любят за его британское чванство. Хэйм сам сказал Керим–хану: «Я первый пойду против англичан!» Он с пеной на губах говорит об англичанах. Но это не мешает ему строить для инглизов хорошие дороги. Пути стяжательства сложны и запутанны. Работать под убийственным солнцем Персии европейцам трудно. Англичане бешеные деньги платят инженерам–индусам. Хэйм мечтает накопить побольше денег и пожить всласть. В голове у него все дико перепуталось. Нет нужды, что по его дорогам мчатся английские броневики, плюющиеся свинцом и смертью в индусов, афганцев, арабов, белуджей…

_______________

* Н и з а м — правитель.

И этот Хэйм, оказывается, племянник Мурвари, старейшины индусской общины в городе Руе, здесь, в Хорасане. Того самого ростовщика Мурвари, который взял в откуп подати с обоих Хафов и со всех белуджских кочевий… Богат, невероятно богат Мурвари, и он очень любит Хэйма и, наверно, оставит ему в наследство немало денег. Араб Джаббар сказал Керим–хану, что можно верить Хэйму, что надо послушать его. Да, такому богатому наследнику надо оказывать почет и доверие. Племянника горбана Мурвари приходится слушать. И Керим–хан слушал внимательно Хэйма. На многое, что он говорил, душа Керим–хана отвечала «да», на многое — «нет». «Да», когда пахло выгодой и добычей, «нет», когда на память приходили сила и могущество страны большевиков. Сейчас Керим–хану никто не мешал думать. Бешеная скачка ему помогала думать. Он хорошо мог взвесить все «да» и «нет». Благодарение аллаху, он, Керим–хан, не лишен разума и кое–что соображает.

Удивительно, Хэйм ни словом не обмолвился об этом — сгори его отец! английском лекаре, лезшем с непрошеными советами и поучениями и голову которого он, Керим–хан, предложил в подарок русскому доктору. Керим–хан, хихикнул от удовольствия, какую штуку тогда отмочил.

Но Хэйм и не заикнулся об Уормсе… Очень удобен этот Хэйм. Он говорит, когда нужно, и молчит, когда удобно. Что ж! Значит, Керим–хан сейчас очень нужен инглизам, раз они молчат. В случае чего они подняли бы такой крик по поводу Уормса, что и на другом конце света было бы слышно. Промолчал Хэйм и по поводу последнего мятежа белуджей против персидских властей. Славную стрельбу устроил Керим–хан, когда эти болваны–чиновники хотели навязать его белуджам шапки–пехлевийки. О аллах! Со времен своего предка патриарха Нуха белуджи носят чалмы. Позор надевать какие–то похожие на кастрюли шапки с козырьками. Здорово саданули тогда белуджи чиновников и жандармов. Жаль только, не уберегся тогда Джиндхан, друг и побратим Керим–хана, — попал в лапы тахмината. Но Керим–хан и на этом выгадал, не растерялся, высквалыжничал патроны у инглизов… Врага не грех обмануть… И, разгромив персов в славных боевых схватках, непобежденным ушел в Афганистан… Удобный человек индус Хэйм, ни о чем не вспоминает. Значит, Керим–хан очень и очень нужен инглизам, если они делают вид, что ничего не произошло. Конечно, Хэйм — частное лицо. Но Хэйм дал понять, что инглизы не причинят Керим–хану никаких беспокойств, если караван из семисот двадцати семи верблюдов не выйдет из Большой Соляной пустыни к границе Афганистана… А Джаббар заверил, что персидское шахиншахское правительство тоже ничего не услышит и не увидит.