Лига «Ночь и туман», стр. 50

— Вы хотите сказать… министерство юстиции подозревает, что мой отец связан с этими зверствами? Что он участник массовых убийств?

— Они не просто подозревают. Они убеждены в этом. И считают, что ваш отец исчез, так как его предупредили о том, что они начали расследование. Они полагают, что ваш отец сбежал от них. С вами все в порядке? Вы так побледнели.

— Вся моя проклятая жизнь разваливается на части, а вы спрашиваете, все ли со мной в порядке? Господи, я… Послушайте, кто-то должен остановить это безумие. Только потому, что имя моего отца похоже на имя Франц Мюллер…

— Нет. Не только это. В министерстве не стали бы начинать расследование на такой легковесной основе. Ваш отец эмигрировал сюда из Германии. Вы знали об этом?

— Конечно. Многие немцы эмигрировали. В этом не было ничего противозаконного.

— Но знали ли вы о том, что он сменил имя? — У Миллера задергалась щека.

— Бог мой, вы знали, — понял Слоэн.

— Дайте объяснить. Я знал. Но не в подробностях. Он лишь сказал мне, что американизировал свое имя, чтобы избежать антигерманских настроений, которые были здесь после войны.

— Он говорил вам, что служил в германской армии?

— Я не обязан слушать этот вздор, — Миллер встал.

— Будьте уверены, вам придется слушать, когда к вам явится следователь. На вашем месте я бы воспринимал происходящее как генеральную репетицию. И раз уж я взялся за это, я думаю вот о чем. Для вашей семьи будет очень выгодно, если пресса отнесется к вам с симпатией.

— С симпатией? — растерялся Миллер.

— Прошлое вернулось и преследует семью, которая и не подозревала о нем. Я могу сделать из этого интересную, гуманную историю. Историю в вашу пользу. Конечно, если вы расскажете мне правду о своем отце.

— Я говорил серьезно, — Миллер сел. — Я не могу поверить, что кто-то обвиняет моего отца в…

— Обвинять его — это одно. А знаете ли вы что-нибудь о его прошлом — это другое. Вы искренне верите, что он невиновен?

— Да, черт возьми!

— Тогда ответьте на мои вопросы. Он говорил вам, что служил в германской армии? Миллер задумался.

— Иногда, когда отец уже постарел, он рассказывал о войне. Он говорил, что ближе к концу войны всех мужчин, даже подростков, призвали в армию. Несмотря на его неопытность, его произвели в сержанты и приказали защищать какой-то мост. Когда пришли союзники, он спрятался, переждал, пока кончится самое худшее, а потом сдался.

— Вам не показалось странным, что немецкому солдату разрешили приехать в Америку? Это абсолютно нестандартная процедура.

— Он объяснял и это. Немецких солдат помещали в фильтрационные лагеря. Союзники не очень-то о них заботились, и никто из солдат не знал, как долго продлится заключение. Трюк был в том, чтобы, пока тебя не взяли союзники, найти труп штатского и поменяться с ним одеждой и документами. Мой отец умудрился попасть в лагерь беженцев, а не в фильтрационный лагерь. Он прожил там почти год, пока какой-то чиновник не обратил внимание на его повторяющиеся запросы и не выдал ему разрешение на эмиграцию в Америку. Если то, что вы мне сказали, — правда, получается, моему отцу не повезло, что мертвого штатского, с которым он поменялся документами, звали Франц Мюллер. Я имею в виду, что это очень распространенное в Германии имя. Там живут сотни, а может, и тысячи Францев Мюллеров. И лишь один из них командовал соединением SS.

Слоэн провел пальцем по мокрому кругу, который оставил на столе его бокал:

— В министерстве имеется фотография офицера SS, о котором мы говорим. У них также есть фото из эмиграционных документов вашего отца. Одно и то же лицо. Почему он исчез?

— Я не знаю! Господи, ему семьдесят три года. Куда он мог бежать? В министерстве юстиции ошибаются!

— Хорошо. Вы придерживайтесь этой позиции, а когда в министерстве решат придать гласности это дело, вы можете рассчитывать на статью в вашу пользу. Даже если они докажут виновность вашего отца, вы все равно будете представлены как невинный, любящий, но не знающий правды сын. С другой стороны — я предупреждаю вас, — если вы что-то умалчиваете, если вы обманываете, я поверну историю в обратную сторону. Вы и ваша семья превратитесь в соучастников.

— Я не обманываю.

— Продолжайте в том же духе. Это не просто очередная статья для меня. Я должен быть объективен, а я зол. В этой проклятой стране полно нацистских военных преступников. Я прямо сейчас могу дать вам дюжину имен и адресов. В этом нет тайны. В министерстве юстиции знают о них. Большинству из них ближе к семидесяти или чуть больше. Они поливают свои газончики, дают на чай разносчикам газет. Они приглашают соседей в гости. Я могу обвинить их на глазах их друзей. Это не имеет значения. Никому нет дела. Потому что они не создают проблем. Разве может быть, чтобы этот приятный мужчина, живущий по соседству, делал все эти ужасные вещи? И потом, все это было так давно. Зачем копаться в неприятных воспоминаниях?

— Вы преувеличиваете.

— Если бы! Наоборот. — Слоэн вытащил из кармана пиджака лист бумаги. — Это список, данный моими источниками в министерстве. Двадцать участников массовых убийств. Джек Потрошитель, Сын Сэма и Джон Вейн Гейси — любители по сравнению с этой бандой.

— И каждый из них военный преступник?

— Есть еще много других. Это только верхушка айсберга.

— Но если в министерстве известно, кто они…

— Почему они не были осуждены? Потому что после войны американская разведка заключила с ними сделку. Помогите нам использовать вашу шпионскую сеть против русских, а мы в обмен гарантируем вам неприкосновенность. Или: если вы не можете купить неприкосновенность, мы все равно не можем судить вас, так как преступления вами были совершены в Европе. Мы должны депортировать вас, но, с другой стороны, если мы лишим вас гражданства, ни одна страна не примет вас, так что мы повязаны с вами. Давайте забудем все это. Эти нацисты все равно скоро умрут. По крайней мере, несколько лет назад теория была такова. Группа идеалистически настроенных юристов из министерства решила как-то повлиять на правительство. В тысяча девятьсот семьдесят девятом году был организован Отдел специальных расследований.

— Значит, по отношению к этим людям из списка что-то делается.

— Да. Но недостаточно. Нельзя точно назвать цифру, но можно сказать, что в нашу страну въехало примерно десять тысяч нацистских военных преступников. Осудили сорок из них. Наказание заключалось в лишении гражданства и депортации.

— По отношению к участникам массовых убийств?

— Убийства не были совершены в США. В результате, единственное, в чем их обвинили, сокрытие настоящих имен и прочего для иммиграционных документов.

— Если бы об этом стало известно общественности, люди были бы возмущены.

— Думаете? В случаях, которые дошли до суда, друзья и соседи обвиняемых предпочли забыть о прошлом.

— В этом суть вашей статьи?

— Я хочу помочь министерству. Если я смогу поднять общественность, может быть. Отделу специальных расследований выделят больше ассигнований. Эти подонки — меня не волнует, в каком они возрасте — должны почувствовать тот же страх, который испытывали их жертвы.

— Включая и моего отца?

— Если он виновен, — сказал Слоэн, — да. Миллер перехватил его злой взгляд.

— Я верил своему отцу и уважал его всю свою жизнь. Если случится невозможное и в министерстве окажутся правы насчет него… Если их так называемые доказательства того, кто он на самом деле…

— Вы согласитесь с тем, что его следует судить?

— Даже мой отец… — Миллеру стало дурно. — Если он окажется виновен, даже мой отец не может быть прощен.

Несмотря на пятичасовое движение, Миллер умудрился проехать двадцатиминутный маршрут чуть больше чем за десять минут. Лифт целую вечность поднимался на пятый этаж. Открыв дверь с надписью “Миллер и компаньоны. Архитекторы”, он обнаружил, что секретарша еще не ушла домой.

— Как прошла ваша встреча, мистер Миллер? Вы получили заказ?