Южный Урал, № 27, стр. 20
Владислав Гравишкис
ДВЕНАДЦАТЬ ВЕДУЩИХ
Рассказ
Двери цеха широко распахнулись, и глазам слесарей-сборщиков предстала запряженная в телегу буланая лошадь. На телеге — большой письменный стол, широкое полумягкое кресло и плетеная корзинка для бумаг.
Рядом шагала девушка в круглой фетровой шляпе причудливой формы и несла настольную лампу и телефонный аппарат, шнуры от которых волочились по полу, позвякивая на чугунных плитах.
— Вот так явление! — изумился молодой кудреватый сборщик Витя Червоненко.
— Красавица! — крикнул он девушке. — Ошиблись адресом: здесь цех, а не контора!..
Девушка сердито молчит. Стол, кресло и корзинку устанавливают неподалеку от головного участка, девушка водружает на стол лампу и телефон. Начинают орудовать монтеры, подключая провода.
— Товарищи, не ломайте ваши головы! — кричит Витя. — Я уже догадался: это станок новой конструкции. Теперь сборка пойдет…
Вскоре появляется и хозяин имущества — начальник производства Семен Яковлевич Школяр. Он сбрасывает кожаное пальто на спинку кресла, нажимает на край стола, чтобы убедиться, что он не качается, затем усаживается, раскрывает папку и начинает работать, делая вид, что не замечает удивленных взглядов рабочих.
Диковато выглядит массивный письменный стол, уютное кресло и домашняя лампа в суровой обстановке работающего конвейера. Воздух насыщен запахами металла, ацетона и горячего масла, под потолком гудят краны и подъемники, со всех сторон несется визг электродрелей, клекот пневматических молотков, треск испытываемых агрегатов.
Но долго любоваться новым «явлением» не приходится — напряжение на главном конвейере нарастает с каждым часом, сборщики берутся за работу. С встревоженными и усталыми лицами вдоль конвейера бегут мастера и диспетчеры. Сломя голову, пронзительно сигналя, мчится кургузый электрокар — везет «прорывные» детали на первый участок. Побрякивая инструментом, бегут ремонтники: что-то случилось с прессом на клепке. Поставив на плечи железные коробки, полные серебристых гаек, точно черкешенки с кувшинами воды, — идут девушки. Одеты чисто, даже нарядно, видимо, канцелярский служивый народ.
— Ага, всех табельщиц мобилизовал! — усмехнулся довольно Школяр: — Выкручивается Сюдайкин, понял, кто у него на конвейере сидит… Правильно, надо спасать план!..
Он взглядывает на конвейер и вдруг замечает, что сборка остановлена. На тележках неподвижно чернеют корпуса полусобранных агрегатов. Неприятно! Дернуло же их остановить конвейер как раз в то время, когда он, Школяр, перебазировался в цех!
«Что это еще там за заминка?» — думает Школяр, привстав с кресла и вглядываясь в дальний конец конвейера, где виден размахивающий руками высокий начальник цеха Сюдайкин.
«Чего он там развоевался?..»
Школяр ждет, когда Сюдайкин подойдет поближе, чтобы потребовать у начальника цеха объяснений. А пока он ждет, опираясь на стол кончиками пальцев. На его глазах происходит невероятное: конвейерные тележки начинают двигаться обратно. У изумленного Школяра невольно отвисает челюсть и открывается рот. «Что за дичь? — размышляет он. — Уж не насмешка ли: я, Школяр, здесь, а конвейеру дан обратный ход? Или это мне мерещится?..»
Но нет, не мерещится: полусобранные агрегаты медленно ползут обратно, и Школяру даже кажется, что расхаживающие вокруг них сборщики начали их разбирать. Школяр хочет бежать к Сюдайкину, но в это время пронзительно звонит телефон, только что подключенный монтером, и Семен Яковлевич машинально хватается за трубку:
— Начальник производства Школяр слушает!
У телефона — директор, и у Школяра в одно мгновение ладони становятся потными.
— Я слушаю вас, Иван Трофимыч.
— Почему долго не отвечали?
И прежде чем Школяр успевает сказать, что телефон был отключен по случаю переезда в цех, он слышит деловитый вопрос:
— Как на сборке? Все нормально?
«Что ответить? Конвейер неумолимо движется обратно!.. Что же ответить?»
— Не совсем, Иван Трофимыч, не совсем! — бормочет Школяр.
Слышно, как учащается дыхание у директора и даже голос становится другим — напряженным, звенящим:
— Что случилось? Остановились?
— Обратно пошел, — в замешательстве произносит Школяр, не спуская глаз с конвейера.
— Кто обратно пошел?
— Конвейер обратно пошел…
— Ну, знаете! Бредите вы, что ли? Положите трубку! Я сейчас приду.
Школяр послушно кладет трубку и тупо оглядывается: в цехе словно потемнело, радостного настроения как не бывало. Вдали мелькает долговязый Сюдайкин, и Школяр бежит к нему.
— Какого черта! — кричит он, задыхаясь. — Что вы делаете? Прекратите безобразие!
Его вывело из себя медленное и неотвратимое движение конвейера назад. Он, Школяр, в цехе, а конвейер пошел обратно — никакой логики, бессмыслица, сумасшествие!
Сюдайкин оборачивается, узнает Школяра и замирает: случилось что-то серьезное, если всегда добродушный и ласковый Семен Яковлевич даже позеленел от гнева. Сюдайкин — работник старательный, но никогда не отличался храбростью, всякие столкновения с вышестоящими товарищами вызывали в нем мучительный внутренний трепет. И сейчас возникло неприятное, щемящее чувство пустоты — словно сердце сорвалось с места и куда-то укатилось. Помрачнев, он оторопело смотрит на Школяра.
— Почему у вас конвейер идет назад?
— Ведущих нет, Семен Яковлевич, — выдавливает из себя Сюдайкин. — Мы прогнали вперед… чтобы, значит, снять которые готовые. Которые без ведущих мы теперь, значит, обратно гоним… То есть на место ставим… Сначала туда, потом сюда…
Сюдайкин еще что-то мямлит, а Школяр уже досадует: «Боже, как глупо получилось!»
— Туда — сюда, туда — сюда! Недаром вы Сюдайкин! — раздраженно бросает он и идет к себе обратно.
Вот, вот до чего доводит эта дикая штурмовщина — ум за разум заходит, человек перестает понимать самые простые вещи. Ведь все ясно: прогнали вперед конвейер, чтобы снять собранные агрегаты, а потом те, которым не хватило ведущих шестерен, вернули обратно. Только и всего. А ему померещилась всякая чертовщина, закатил истерику. Ах, как глупо он отвечал Ивану Трофимычу! Что теперь будет? Директор идет сюда. Почему нет ведущих? Термический цех выдал 72 штуки, — вот она, сводка… Должно хватить почти на весь график, а проработали только полсмены…
Первым обнаружил нехватку ведущих мастер отделения зубчаток Иван Фомич Горюнов.
— Постой, постой, как же так? — встревоженно бормочет он, перебирая бумажку на своей конторке. — Из термички пришло семьдесят два, шестьдесят отправили на сборку. А двенадцать-то где?
Он водружает на нос старенькие очки со спаянными оглобельками и еще раз просматривает документы. Ивану Фомичу лет под шестьдесят, виски густо затянуты сединой. Седые усы нависли над ртом и, по их движению можно понять, что старик не переставая покусывает губу. Есть отчего нервничать: сегодня 28 число, у сборщиков аврал, по графику нужно сдать 80 ведущих. Не хватало восьми, а теперь неизвестно куда исчезло еще двенадцать. Где они?
«Опять Силачев», — мелькает в уме старика. Он смотрит вдоль пролета, туда, где виднеется стол контрольного мастера. Потом вздыхает, снимает очки и, еще раз вздохнув, семенит к контрольному мастеру.
Григорий Силачев, заметив Фомича, усаживается на большой железный ящик — изолятор брака, и делает вид, что не замечает старого мастера.
— Фокусничаешь? — спрашивает тот, искоса посматривая хмурым взглядом.
— Прискакал, Фомич? — благодушно усмехается Силачев и начинает закуривать.
— Ты смешки свои оставь! Оставь, говорю!
— Пожалуйста! С удовольствием! — соглашается Григорий и делает серьезное лицо.
Несколько мгновений они молча глядят в разные стороны. Наконец уже другим тоном Фомич произносит:
— Есть у тебя сердце, Алеша?
— Я не Алексей, а Григорий. Григорий Алексеевич, — назидательно поправляет его Силачев. — Не путай, Иван Фомич!