Лазутчики, стр. 2

— Ожидаете каких-то неприятностей? Кое-что из вашего снаряжения можно было бы счесть инструментами взломщиков.

— Вот уж это никак не связано с нашими намерениями, — возразил профессор Конклин. — К тому же там просто-напросто нечего красть.

— Насколько нам известно, — уточнила Кора. — Хотя, даже если там найдутся какие-то ценности, все равно ничего не изменится. Мы смотрим, но не прикасаемся. Конечно, такое не всегда возможно, но это основной принцип.

— Точь-в-точь как в уставе «Сьерра-клуба» [1], — подхватил Рик, — выносить только фотоснимки, не оставлять ничего, кроме следов ног.

Бэленджер вынул из кармана ветровки записную книжку и авторучку.

— Давно ли вы присоединились к пронырам?

— Я надеюсь, вы не собираетесь использовать это слово в статье, — возмутился Винни.

— Но ведь оно прочно вошло в жаргон, не так ли? «Мыши» — это офицеры правоохранительных органов, верно? Если я не ошибаюсь, огромные трубы, через которые приходится перебираться в два приема, называются «яйцерезкой» — с намеком на риск, которому могут подвергаться мужчины, если будут вести себя неосторожно. Ломы, которыми вы открываете крышки люков, именуются на городском жаргоне «кнопками». А «проныры» — это...

— Слово «лазутчики» имеет не менее драматическое звучание, обладая при этом не столь резкой коннотацией, хотя этот термин подразумевает, что мы нарушаем закон, — задумчиво произнес профессор Конклин и закончил после небольшой паузы: — Что мы, строго говоря, действительно делаем. — Он говорил длинными завершенными фразами, без раздумья подбирая слова; его речь выдавала многолетнюю лекторскую практику.

— А почему бы не назвать нас городскими исследователями или, скажем, городскими авантюристами? — осведомилась Кора.

Бэленджер продолжал строчить в блокноте.

— Городские спелеологи, — предложил профессор. — Вполне достойная метафора для исследователей, спускающихся в прошлое, как в пещеру.

— Нам нужно кое о чем договориться, — резко произнес Рик. — Вы работаете на...

— "Нью-Йорк тайме санди мэгэзин". Мне заказали несколько очерков о самых интересных новациях в современной культурной жизни. О неформальных и маргинальных движениях.

— Такими нам и стоит оставаться: на полях [2], — сказала Кора. — Вы не должны описывать нас в вашей статье.

— Но я ведь знаю о вас только имена, — солгал Бэленджер.

— Даже и этого слишком много. Особенно для профессора. Он занимает штатную должность, но это вовсе не значит, что декан не попытается убрать его, если до университета дойдет, чем он занимается в свободное время.

Бэленджер пожал плечами.

— Не собираюсь спорить с вами насчет этого. Я вовсе не намерен использовать ваши имена или какие-то конкретные описания вашей внешности. К тому же, если вы будете выглядеть похожими на членов какой-нибудь тайной организации, это лишь добавит перцу в материал и заставит читателя преувеличить предполагаемую опасность.

Винни подался вперед.

— Опасность тут вовсе не «предполагаемая». Случается, что лазутчики получают серьезные травмы. Кое-кто из них погибает.

— Если вы опишете нас и дадите наши приметы, — гнул свое Рик, — мы все можем попасть в тюрьму и оказаться приговоренными к большим штрафам. Вы согласны дать слово, что не скомпрометируете нас?

— Я гарантирую, что никто из вас не пострадает из-за того, что я напишу.

Искатели приключений недоверчиво переглянулись.

— Профессор объяснил мне, почему считает, что тема заслуживает освещения в прессе, — без излишней спешки успокоил их Бэленджер. — Оказалось, что мы с ним думаем одинаково. Сегодня в мире сложилась одноразовая культура. Люди, пластмасса, бутылки из-под пепси, принципы... Все одинаково доступно. Абсолютно все. Нация несет серьезный ущерб от расстройства памяти. Что было двести лет назад? Невозможно даже вообразить. Сто лет назад? Нет-нет, это слишком давно. Пятьдесят лет назад? Древняя история. Кинофильм десятилетней давности считается стариной. Телевизионные сериалы, слепленные пять лет назад, — классикой. Большинство книг имеет трехмесячный срок использования. Лишь только спортивные организации заканчивают строить стадионы, как приходит пора взрывать их, чтобы заменить более новыми, еще более уродливыми. Школу, в которой я учился, взорвали и устроили на ее месте прогулочную аллею. Наша культура настолько одержима новизной, что мы старательно уничтожаем прошлое и пытаемся делать вид, будто его никогда не было. Я хочу написать эссе, которое убедило бы людей в том, что прошлое очень важно. Я хочу заставить моих читателей прочувствовать, понять и оценить это.

В комнате стало тихо. Бэленджер слышал лязг — кланг... кланг... — снаружи и грохот волн, накатывавшихся на песчаный пляж.

— Этот парень начинает мне нравиться, — сказал Винни.

Глава 3

Бэленджер почувствовал, что его непроизвольно напрягавшиеся мускулы расслабились. Хорошо понимая, что ему предстоит пройти еще не одно испытание, он смотрел, как его новые знакомые укладывают рюкзаки.

— Когда вы хотите выйти?

— В десять с небольшим. — Конклин прицепил к поясу портативную рацию. — От здания нас отделяют всего два квартала. Всю разведку я уже провел, так что нам не придется тратить впустую время, соображая, как проникнуть внутрь. А почему вы улыбаетесь?

— Я просто задумался: отдаете ли вы себе отчет в том, насколько ваша фраза похожа на то, как разговаривают военные?

— Специальная операция. — Винни сунул сложенный нож, снабженный прищепкой, в карман джинсов. — Вот что это такое.

Бэленджер сел на испещренный множеством сигаретных ожогов стул возле двери и продолжил записи.

— Я нашел много материалов на сайте профессора и других крупных сайтах, таких, как infiltration.org. Сколько, по вашему мнению, может существовать групп городских исследователей?

— В Yahoo и Google насчитывается несколько тысяч сайтов, — ответил Рик. — В Австралии, России, Франции, Англии. Здесь, в США, они имеются по всей стране. В Сан-Франциско, Сиэтле, Миннеаполисе. Среди городских исследователей этот город славен обширной сетью подземных туннелей, которая так и называется — Лабиринт. А ведь есть еще Питтсбург, Нью-Йорк, Бостон, Детройт...

— Буффало, — вставил Бэленджер.

— Да, наша родная, истоптанная вдоль и поперек земля, — согласился Винни.

— Такие группы часто во множестве появляются в тех городах, где имеются полностью или частично заброшенные старые районы, — сказал Конклин. — Буффало и Детройт типичны в этом отношении. Люди переезжают в предместья, бросая большие старые здания. Отели. Офисы. Универмаги. Зачастую владельцы просто уходят. Вместо того, чтобы судиться с ними из-за неуплаты налогов, город забирает себе их собственность. Но часто бюрократы не могут решить, уничтожать ли застройку или ремонтировать ее. Если нам повезет, то заброшенные здания будут приняты на городской баланс и сохранены. В центре Буффало нам случалось проникать в дома, которые были выстроены в самом начале двадцатого века и заброшены году в 1985-м или еще раньше. Мир движется вперед, а они остаются теми же самыми. Да, конечно, они разрушаются. Распад неизбежен. Но зато их сущность не изменяется. Проникая в любое из этих зданий, мы как будто переносимся на машине времени на несколько десятков лет назад.

Бэленджер оторвал ручку от бумаги и пристально уставился на профессора, как бы призывая его продолжать.

— Еще ребенком я любил забираться в старые дома, — пояснил Конклин. — Это было куда интереснее, чем торчать дома и слушать свары родителей. Однажды я нашел в заколоченном многоквартирном доме стопку граммофонных пластинок, выпущенных еще в тридцатых годах. Не те долгоиграющие виниловые пластинки с полудюжиной песен на каждой стороне, которые вы еще застали. Я говорю о тяжелых толстых дисках, сделанных из хрупкой пластмассы, у которых на каждой стороне записано всего по одной песне. Когда родителей не было дома, я любил ставить эти пластинки на отцовскую вертушку и проигрывать их снова и снова — странную и даже смешную старую музыку, которая заставляла меня воображать примитивную студию звукозаписи и старомодную одежду, в которую были одеты исполнители. Для меня прошлое было куда привлекательней, чем настоящее. Если вы следите за современными новостями — непрерывный рост всяческих угроз, террористические акты и тому подобное, — то, думаю, не обязательно объяснять, почему человека может тянуть укрыться в прошлом.