Элрик — Похититель Душ (сборник), стр. 70
Элрик тихонько подошел к двери Гейнора. Теперь из каюты не доносилось ни звука.
Дверь была не заперта. Гейнор не боялся покушений на свою жизнь со стороны смертных.
Элрик помедлил немного, а потом распахнул дверь, из-за которой на него внезапно хлынул яркий свет, раздались визг и шипение, а потом перед ним встал Гейнор, поправляющий свой шлем облаченной в металлическую рукавицу рукой. В другой руке он держал рунный меч. Руны на клинке вибрировали и постанывали, словно сам меч осознавал невероятность происходящего. Элрик обратил внимание, что Гейнор дрожит, что ему пришлось второй рукой взяться за эфес меча, чтобы удержать оружие, хотя его поза и оставалась небрежной.
Элрик протянул раскрытую ладонь к мечу.
— Даже ты, Проклятый принц, не смог безнаказанно овладеть моим рунным мечом. Разве ты не понимаешь, что мы с этим клинком едины? И что у нас есть и другая родня, которую мы при необходимости можем призвать на помощь, когда это нужно? Неужели тебе ничего не известно о свойствах этого боевого меча?
— Только то, что говорится в легендах, — вздохнул в своем шлеме Гейнор. — Я бы хотел сам испытать его. Не одолжишь ли ты мне свой меч, принц Элрик?
— Мне легче было бы одолжить тебе руку или ногу. Верни мне его.
Гейнор явно не желал отдавать оружие. Он рассматривал руны, взвешивал меч в руках. Наконец он поднял меч двумя облаченными в сталь руками.
— Я не боюсь, что этот меч убьет меня, Элрик.
— Вряд ли у него есть силы, чтобы тебя убить, Гейнор. А ты бы хотел, чтобы он сделал это? Он может взять твою душу. Это могло бы изменить тебя. Но я сомневаюсь, что он выполнит твое желание.
Прежде чем отдать меч, Гейнор положил стальной палец на клинок.
— Может быть, он наделен силой противоравновесия?
— Я не слыхал о такой силе, — сказал Элрик. Он повесил ножны на свой пояс.
— Говорят, что эта сила превосходит даже возможности Владык Высших Миров. Она опаснее, она более жестокая и более эффективная, чем все известное в мультивселенной. Говорят, что сила противоравновесия способна одним ударом изменить саму природу мультивселенной.
— Я только знаю, что нас — этот меч и меня — соединил рок, — сказал Элрик. — Наши судьбы едины. — Он оглядел почти пустую каюту Гейнора. — Я не испытываю никакого интереса к устройству космоса, принц Гейнор. Мои желания гораздо менее амбициозны, чем у большинства известных мне людей. Мне только нужно найти ответы на некоторые вопросы, что я задаю себе. Я бы с удовольствием освободился от всех Владык Высших Миров и их претензий. Даже от самого Равновесия.
Гейнор отвернулся от него.
— Ты странное существо, Элрик из Мелнибонэ. Мне кажется, ты не годишься для того, чтобы служить Хаосу.
— Я много для чего не гожусь, — сказал Элрик. — А служение Хаосу — это всего лишь наша семейная традиция.
Шлем Гейнора снова повернулся и задумчиво уставился на Элрика.
— Ты полагаешь, что можно полностью уничтожить Закон и Хаос — изгнать их напрочь из мультивселенной?
— В этом я не уверен. Но я слышал, что есть места, где ни Закон, ни Хаос не имеют власти. — Элрик был осторожен и не стал упоминать Танелорн. — Я слышал о мирах, где Равновесие правит единовластно…
— Мне тоже известны такие миры. Я сам когда-то жил в таком… — Стальной шлем задрожал, и из-под него раздался пугающий смешок. Потом последовала пауза — Проклятый принц медленно перешел в дальний угол каюты и встал перед иллюминатором.
Последние слова он произнес с такой невыносимой яростью, что Элрик, совершенно к этому не готовый, отшатнулся, словно от удара — словно холодная сталь коснулась его души.
— Элрик, я ненавижу тебя лютой ненавистью! Я ненавижу тебя за твою ненасытную жажду жизни! Ненавижу за то, что ты — такой, каким я был когда-то и каким мог стать! Но больше всего я ненавижу тебя за то, к чему ты стремишься…
Закрывая дверь, альбинос бросил взгляд на фигуру Гейнора и подумал, что латы, в которые был закован Проклятый принц, давно уже перестали защищать его от того, чего Гейнор действительно боялся. Его доспехи сделались всего лишь тюрьмой.
— А что касается меня, Гейнор Проклятый, — мягко сказал Элрик, — то я сочувствую тебе всей душой.
Глава четвертая
НАКОНЕЦ-ТО ЗЕМЛЯ! КОНФЛИКТ ИНТЕРЕСОВ.
НЕСКОЛЬКО СЛОВ ОБ ОСОБЕННОСТЯХ ЛИКАНТРОПИИ
— В моем мире, мой дорогой сэр, человеческие предрассудки могут сравниться разве что с человеческой глупостью. Но ни одна живая душа не заявляет о своих предрассудках, точно так же, как никто не желает объявлять себя глупцом...— Эрнест Уэлдрейк адресовал эту тираду седому лоцману.
Они сидели и завтракали на палубе, глядя, как под свинцовыми небесами с кажущейся неестественной медлительностью поднимаются и опадают черные волны Тяжелого моря.
Элрик, жуя кусок почти безвкусной соленой говядины, заметил, что, похоже, таковы привычки всех обитателей мультивселенной.
Лоцман взглянул своими проницательными серо-зелеными глазами на альбиноса, и, когда он заговорил, его лицо озарилось веселой улыбкой:
— Мне были известны целые сферы, где разум и мягкость, уважение к себе и другим прекрасно уживались с кипучими интеллектуальными и художественными поисками и где мир сверхъестественного был всего лишь метафорой…
Услышав это, Уэлдрейк улыбнулся:
— Даже в моей Англии, сэр, редко можно найти такое совершенство.
— Я не сказал, что совершенство — вещь обычная — пробормотал седой человек, поднимая свое гибкое старое тело со скамьи. Он встал, уставившись в зелено-черное небо и потягиваясь, облизнул тонкие губы, вдохнул воздух и повернулся к носу корабля и ящеру, чей храп для проснувшихся пассажиров был подобен гневному реву. — Там появилась комета! — Он воздел к небу скрюченный палец. — Это означает, что умер какой-нибудь владыка. — Он прислушивался в течение нескольких мгновений, а затем, удовлетворившись услышанным, отправился исполнять свои обязанности.
— Там, где когда-то жил я, — послышался загробный голос Гейнора Проклятого, наконец вышедшего из своей каюты, — говорили, что комета появляется, когда умирает поэт. — Он похлопал сверкающей рукавицей по закоченевшему плечу Уэлдрейка. — А в твоем отечестве, господин Уэлдрейк, есть такая примета?
— Ты сегодня с утра не в духе, сэр, — мягко ответил Уэлдрейк, чей холодный гнев оказался сильнее страха. — Может быть, на тебя воздействует несварение твоего ящера?
Гейнор убрал руку с плеча Уэлдрейка, принимая тем самым полученное предостережение.
— Да, да, господин, просто некоторые принцы жаждут смерти сильнее других. А поэты, как мы знаем, жаждут жизни. Госпожа Чарион. — Он поклонился, отчего весь его шлем залился гневным огнем. — Принц Элрик. А-а, и господин Снар.
Назад со своего поста уже бежал седой лоцман.
— Я искал тебя, принц Гейнор. Мы с тобой заключили соглашение.
— Тебе не на что надеяться, — сказал Гейнор Проклятый, и в голосе его послышалось сочувствие. — Она мертва. Она умерла, когда рухнула церковь. Теперь ищи свою невесту в Лимбе, Эсберн Снар.
— Ты обещал, что скажешь мне…
— Я обещал сказать тебе правду. А правда такова, как я тебе только что сказал. Она мертва. Ее душа ждет тебя.
Седой лоцман тряхнул своей нечесаной шевелюрой.
— Ты же знаешь, я не могу с ней соединиться! Я лишился права на загробную жизнь. А за это — о боги, помогите мне! — я стал нелюдем, существом, неподвластным смерти. — После этой внезапной вспышки Эсберн Снар бросился назад на свой пост, взобрался на рею, чтобы оттуда разглядывать бурлящий горизонт.
В глубине шлема Гейнора Проклятого раздался звук, похожий на вздох, и Элрик понял, что роднило между собой лоцмана и бессмертного принца.
Но Уэлдрейка переполняла радость, и он ударил по столу руками, отчего похлебка из тарелок чуть не выплеснулась на скатерть.
— Бог ты мой, сэр, это же Эсбьорн Снорре, правда? Теперь я понял особенности вашего произношения и, должен добавить, его произношения тоже. Я не предъявляю никаких претензий. Мы в конечном счете весьма благодарны за эту необыкновенную передачу мыслей на расстояние, которая нередко дает нам возможность выжить в суровом климате нашего общества. Но не будем гневаться на милостивую мать-природу за то, что она создала несколько диалектов, она этим немного облегчила себе свои непрекращающиеся бдения — ведь ей приходится наблюдать за нашим продолжающимся существованием. Если задуматься, это просто удивительно, сэр.